Выходим из зала. Девушка на стойке рецепции все так же увлеченно смотрит на действо, разворачивающееся перед ней на экране. Я встаю перед стойкой и не знаю, как привлечь ее внимание.
– На улице подожду, – бросает Анкель. Ему почему-то стыдно за меня.
– Слушаю, – вполне официально говорит девушка, снимая с себя наушники. Она «замечает» меня ровно в тот самый момент, когда за Анкелем захлопывается дверь.
– У вас в кинотеатре сотрудники не требуются? – спрашиваю я, пытаясь выглядеть столь же спокойно и безразлично, как Анкель.
– Вообще-то требуются, – потягивается она. – Платят мало, смены по двенадцать часов, – с насмешкой говорит она.
– Мне подходит, – отвечаю я.
С лица девушки слетает самодовольная ухмылка. Она недоверчиво оглядывает меня с ног до головы. Отхожу на шаг.
– Приходи ближе к девяти вечера, начальство будет на месте, – говорит она.
Благодарю ее и выхожу на улицу. Там стоит Анкель.
– В чем дело? – спрашиваю я, встречая на себе его недовольный взгляд.
– Я, конечно, понимаю, тебе тяжело пришлось. Эти месяцы тебя изменили. Нужно время… – Он говорит какими-то чужими словами. Будто вспоминает то, что обычно говорят в таких ситуациях.
– Но?
– Но у тебя отличное образование – и ты собираешься работать в кинотеатре?
– У меня нет образования, и да, собираюсь.
– Погоди, как нет?
– Я еще не закончила колледж, – напоминаю я. Естественно, я не говорю о том, что и не планирую его заканчивать. – Отец сказал, что устроит меня секретарем в больницу. Даже он считает, что я на большее не способна. Кинобар, по крайней мере, интереснее.
– Так что ты собираешься делать?
– Буду работать в кинотеатре, – повторяю я. – Послушай, я тебе больше не нужна, – не выдерживаю я.
– Не понял.
– Я тебе была нужна, чтобы закрепиться на работе. Отец и так в тебе души не чает, я тебе больше не нужна, – зло и цинично говорю все это. Мне стыдно и неприятно ровно до тех пор, пока Анкель вдруг не расплывается в улыбке. Пара проходящих мимо школьниц начинает нервно хихикать при виде его лучезарной улыбки.
– Ты права, – выдыхает он. – Знаешь, я уже начал верить в нашу историю. Ты в жизни не такая, как на экране. Только глаза такие же красивые. За них ты мне и нравишься.
– Спасибо, – сдержанно говорю я.
– Что мы скажем твоему отцу? – спрашивает Анкель.
– Ничего. Можешь врать о предстоящей свадьбе, сколько тебе вздумается.
Мы расходимся в разные стороны. Счастливые и свободные. Вечером я прихожу в тот же кинотеатр. Здесь значительно больше народа, чем днем. В основном творческая молодежь из числа студентов художественных колледжей, начинающих писателей и прочих безработных из категории «подающих большие надежды». Оказывается, что здесь модный клуб через дорогу, поэтому кинотеатр служит своего рода местом встречи перед походом в клуб, а заодно и местом ночевки для тех, кому жалко денег на такси. В общем, хорошее месторасположение сделало «Шошанну» популярной. Девушка на рецепции, Хелена, указывает мне на мужчину средних лет, который сейчас над чем-то смеется с парнем лет восемнадцати. Мужчина одет в джинсы и пиджак с заплатками. Длинные волосы убраны в хвост. Он напоминает старого гомосексуалиста.
– Здравствуйте, – говорю я, когда парень прощается с мужчиной, чтобы пойти купить себе выпить в баре.
– Здравствуйте, – непонимающе кивает мужчина, едва скользнув по мне взглядом.
– Мне сказали, что у вас есть вакансии, – договариваю я.
– Есть. Хочешь здесь работать? – кивает он и оценивающе разглядывает меня.
– Хочу.
– Об опыте работы, я так понимаю, спрашивать бессмысленно?
– Мировой.
– Это как?
– Новый Орлеан, Цинциннатти, Джексон. Я много где в кинотеатрах работала.
– Любишь путешествовать?
– Люблю кино, – отвечаю я.
– Надолго здесь?
– Да.
– Условия работы знаешь?
– Нет.
Какой-нибудь тренер по личностному росту точно влепил бы мне двойку за собеседование. И тем не менее, когда я выхожу из кинотеатра, у меня уже есть работа. Причем такая, на которой я обязана по двенадцать часов в день сидеть за стойкой рецепции и смотреть кино. Идеально.
На следующий день ровно к назначенному времени прихожу в участок. Марко ждет в кабинете. Он сидит в кожаном кресле с высоким подголовником и пристально наблюдает за тем, как я топчусь на месте. На столе лежат папка с бумагами и телефон. Мне становится страшно. Уже стала забывать о том, как сильно боюсь людей. Сейчас мне кажется, я близка к тому, что называется панической атакой.
– Хотелось выяснить все детали вашего заточения, – говорит он, когда я сажусь перед ним.
– Я вроде бы все уже рассказала.
– Нет.
– Почему вы так решили?
– Потому что я вам не верю. – Марко выходит из-за стола и начинает ходить по кабинету, то и дело оказываясь в неприятной близости от меня.
– Почему?
– Не обижайтесь. Это просто статистика. Самая неточная из наук. Согласно ее данным, девяноста процентов заложников убивают в течение первых суток. Вы же продержались пару месяцев. И знаете, что бывает с людьми, которые умудрились продержаться такой срок? Они становятся соучастниками и подельниками преступников. В этом нет ничего плохого. Честное слово. Это всего лишь единственный способ выжить. Сотрудничество. Так вот я и хочу выяснить, как именно вы сотрудничали с Микки. – Он наклоняется и говорит все это, глядя мне в глаза. Это напоминает кролика и удава.
– Послушайте… – Некрасивый вздох. Пауза. Раз. Два. Три. Это просто разговор. Тебе здесь не сделают ничего плохого. Успокойся, Верена, черт возьми. Все это я говорю себе, но мне жизненно необходимо чем-нибудь отгородиться от этого человека. – Дайте телефон, пожалуйста, – прошу я.
– Зачем? – настораживается он. По меньшей мере, это очень странная просьба.
– Можно без симки. Я два месяца провела в качестве заложницы, имею право на то, чтобы немного свихнуться. – Он недоверчиво протягивает мне телефон. Как будто дозу наркоманке. Включаю на нем камеру и начинаю изучать плитку на полу, которая отражается на экране телефона.
– Послушайте. Меня взяли в заложницы. Ленц сбежал с деньгами. Меня заперли в подвале. Я чуть не умерла. Потом он потащил меня в какой-то другой город. Он пользовался планшетом и телефоном, ходил по людным местам, но его никто не замечал. Я даже умудрилась уговорить его послать чертовы снимки. Даже рисовать на асфальте этих птичек. Что еще нужно было заставить его сделать, чтобы вы его нашли? Чтобы он позвонил и сообщил адрес? И сейчас вы мне говорите, что не верите мне? – Мне больше не нужно смотреть в камеру телефона. Чувствую, что больше не боюсь этого человека. Вернее, боюсь не так, как раньше. Я контролирую этот страх.
– Ты уговорила его рисовать птичек на асфальте? – изумленно переспрашивает Марко.
– Да. А что?
– Ничего. Верена, расскажи мне все, что знаешь о Микки, – проникновенно просит Марко. Он так резко меняет тактику поведения, что я не успеваю сразу среагировать.
– Что вы имеете в виду?
– Что он любит, что не любит, что читает, какую музыку слушает? Все, что в голову взбредет.
– Он… любит рисовать, – говорю я и с самым наивным видом поднимаю на него глаза.
– Мальчик сказал девочке: «Все эти звезды я дарю тебе» и долбанул девочку тазиком… Это я к тому, что, может быть, Микки и подарил тебе звезды, но только по методу этого тазика, понимаешь? – спрашивает он и незаметно для себя переходит на «ты». Снова киваю. Допрос длится еще какое-то время. Марко расспрашивает меня о том, что происходило в эти два месяца. Минут через сорок в дверь стучатся.
– Войдите, – раздраженно откликается Марко, и лицо его сминается по нестандартному лекалу. Обычно оно сжимается от смеха или оскала, сейчас оно скривилось от досады.
На пороге стоит Ленц. На нем дешевые очки, толстовка с капюшоном и старые джинсы. Этот человек украл триста тысяч евро. На что, спрашивается, он их потратил? Марко скептически смотрит на него, потом хлопает ладонью по столу и говорит:
– Верена, ты можешь идти, а ты, Ленц, садись. Пойду куплю себе кофе в автомате.
– Привет, – говорю я и поднимаюсь со стула.
– Рад тебя видеть, – кивает Ленц.
– Ребята, – Марко оборачивается и оценивающе смотрит на нас, – перечислить вам количество обвинений, которое мы можем вам предъявить? Для начала ограбление банка, шантаж, захват заложницы… – Я удивленно вскидываю брови. – Ладно, к тебе это не относится, – отмахивается от меня толстяк. – Мошенничество, убийство в Кельне… Продолжать?
– Не нужно, – дергается Ленц.
– Я к тому, что вам выгоднее с нами сотрудничать, ясно? – говорит он и выходит из кабинета.
– Анкель сказал, что ты не намерена работать в клинике. Это правда? – спрашивает отец, когда я прихожу домой.
– Да, это так, – киваю я и спешу к двери в свою комнату. Нужно было еще вчера найти себе что-нибудь. Квартиру или хотя бы комнату. Проблема в том, что денег ни на то, ни на другое у меня нет. Сто сорок пять евро – из числа тех, что отец мне выдал на карманные расходы. Везде требуется заплатить хотя бы за первый месяц, а сотни евро для этого явно маловато.
– Почему? – с нарастающим раздражением в голосе спрашивает он. Приходится остановиться.
– Потому что я не хочу работать секретарем, – отвечаю ему.
– Ты уже попыталась жить, как захочется. Ты же не будешь спорить, что у тебя не получилось?
– Нет, не буду.
– Ты ходишь в полицейский участок, как к себе домой. Меня каждый день у входа в клинику поджидают журналисты с расспросами о тебе. Весь Интернет завален статьями о твоих приключениях.
– Это были не самые веселые приключения, папа.
– Ты виновата в этом. Прекрати меня позорить…
Он снова повторяет одно и то же. С меня хватит. Я резко открываю дверь в свою комнату, хватаю все, что попадается на глаза, и спешу на выход. Отец пытается меня остановить и хватает за руку. Выворачиваюсь и сбегаю. Иду в кинобар. Когда человеку некуда идти, он обычно идет в знакомое место.