– Только попробуй, – предостерегающе говорит мне Виктор. Верена предпочитает исчезнуть в экране. Для нее то, что происходит на экране, реальнее настоящей жизни. В такие моменты она, кажется, перестает существовать.
– Если у нее сиреневые линзы, а у него выбриты виски, как думаешь, они знают, как выглядят настоящие Верена и Микки? – спрашивает Виктор. – Нет, это уже ни в какие ворота… – Вторая фраза относится к тому, что происходит на экране.
– Я говорила, что без кадров ограбления все это никому не будет интересно, – задумчиво произносит Верена.
– Покажи, – прошу я.
Канатоходец спрыгивает с каната и шутливо кланяется. Друзья, стоящие все это время по ту сторону веревки, помогают собирать вещи. Сумку с деньгами парень с веревки предусмотрительно держит в руках.
Когда мы приехали в Амстердам, Верена была за гранью жизни. Как тогда в бункере, она только на пару минут в день приходила в себя, а потом выключалась. Благо в этом городе нет недостатка в обезболивающих средствах. Все эти несколько дней мы с Виктором снимали и монтировали видео. Он все еще хотел выслужиться перед начальством, а мне нужно было как-то занять мысли. То, что здесь легально, мне не подходило. Главный страх моей жизни – превратиться в существо со стеклянными глазами и полуулыбкой на лице. Я хочу прожить эту жизнь, какой бы хреновой она ни была. Мне не нужна анестезия. Мне нужна жизнь.
Короче говоря, у нас довольно много материала и куча свободного времени. В итоге мы смонтировали минут сорок видео. Все начинается с того, как одна из ведущих рассказывает об ограблении банка. Потом вроде как смена плана. Это ведь так называется? Вот мы едем в машине, вот уже заброшенный дом в лесу. Чайки кричат (не знаю, причем здесь чайки, Виктор решил, что они лучше всего будут смотреться). Потом нарезка из того видео про Ифти. Отрывок репортажа, в котором рассказывается о судьбе Ифти. Наш побег. Видео, на котором я рисую феникса на асфальте. Нарезка из видео в Гамельне. Небольшой рассказ про дриминг… И тому подобное. Все это сопровождается закадровым голосом, которым я что-то говорю. А Верена лежит в полуживом состоянии. И вот, наконец, мы на площади. Собираемся записать видео с Вереной, но та отсаживается от меня и говорит, что ни за что не будет сниматься.
– Мне нравится быть в роли зрителя, – говорит она и отсаживается еще дальше.
И вот я говорю всякую чушь про то, как нас выбросило на обочину, а она смотрит на канатоходца.
– Интриги нет, – говорит она, закончив с просмотром ролика. – Если бы это было кино…
– Верена?
– Да?
– Это и есть кино, – говорю я. Она смотрит на меня непонимающим взглядом.
– Черт, ну что за свиньи сидят в Интернете, а? – спрашивает Виктор и показывает на экран телефона.
9669: А где само ограбление-то?
Черная Луна: Микки и Верена – два самых крутых психа в истории, а вы из них каких-то героев дешевой мелодрамы сделали.
Псюх 67: Псих один – Микки. Верена – аутист, как врач говорю.
Черная Луна: Ой, да ладно врать. Врач по видео диагнозы не ставит. Без ограбления все равно смотреть не на что.
9669: А я бы посмотрел про их жизни. Тот журналист снял репортаж про жизни Верены и Микки, типа что было до ограбления. Верена, кстати, та еще… штучка.
Черная Луна: Да ладно? Почему я не видела?
Псюх 67: Треш-ТВ тебе в помощь, смертная.
Черная Луна: Никогда не поверю, что не сохранилось видео с ограблением.
Псюх 67: А если правда не сохранилось?
Черная Луна: Пусть еще что-нибудь ограбят.
9669: Ну, ты смелая, сама бы пошла грабить банки?
Черная Луна: С таким, как Микки? Да легко.
Это лента комментариев к первому ролику Виктора, вернее, первой части «фильма». Всего несколько тысяч просмотров. Учитывая многомиллионную популярность ролика про Ифти, это практически ничто.
– Что за репортаж снял «тот журналист»? – спрашивает Верена и громко вздыхает на середине фразы. Я осторожно касаюсь ее плеча. Она уже очень давно так не говорила. Я даже иногда забываю, что ее нужно защищать. Только ее. Канатоходцам я ничего не должен.
– Сейчас… – Виктор переходит по ссылке, которую порекомендовал кто-то из посмотревших видео. – А, вот оно. Минута, и загрузится, – говорит он.
На экране возникает лицо Джереми Флемми в безупречном костюме.
Добрый день. Меня зовут Джереми Флемми. Я журналист и всю свою жизнь изучаю маньяков и серийных убийц. Да, это разные вещи, но сегодня я хочу поговорить о другом. Верена и Микки. Сегодня эти имена известны подросткам если не всего мира, то, по крайней мере, всей Германии. Герой моего расследования – человек, называющий себя Микки. Его боятся, и им восхищаются. Человек, ограбивший банк, чтобы спасти свою сестру. Достойно восхищения, правда? Вот только никакой сестры не было. Но об этом чуть позже. Сейчас мы в небольшом дворе на задворках Берлина. Здесь прошло детство нашего героя.
На экране появляется парень, с которым мы вместе учились. Он был лидером в классе, дня не проходило, чтобы он не припечатал меня к стене в туалете. Сейчас это взрослый мужчина, но я все равно вижу в нем того двенадцатилетнего ублюдка.
– Я учился с ним в одном классе. Мы были друзьями. Я был его единственным другом, если уж честно. С ним боялись связываться…
А дальше были годы, проведенные в Индии. Мать мальчика решила, что экзотическая страна с ее буддистским спокойствием способна излечить зарождающееся чудовище. К сожалению, несчастная женщина не смогла остановить своего сына. Сегодня она проходит лечение в клинике, в которую мы сейчас и отправимся.
На экране возникает лицо моей мамы. Она сидит в кресле посреди комнаты. Ну, вроде как начальные кадры «Пролетая над гнездом кукушки». У нее совсем чужое лицо, на котором нет ни грамма косметики. Уголки губ опущены, а взгляд пребывает где-то там, куда я очень боюсь попасть.
В кадре появляется Джереми Флемми.
Здесь мы должны вести себя максимально тихо. Об этом нас попросил персонал больницы.
– Марика, вы слышите меня?
Мама никак не реагирует на вопрос.
– Марика, мы просто хотим поговорить о вашем сыне. Вы помните его?
Он показывает ей экран телефона. Глаза мамы на секунду теряют это отрешенное выражение. В них рождается ужас. Она начинает дико орать.
Ведущий медленно и патетично показывает экран телефона, на котором моя фотография.
Около ста тысяч просмотров за пару часов.
На пару минут я выпадаю из действительности. У меня перед глазами это рождение ужаса. Глаза моей мамы после того, как она увидела мою фотографию. В моих руках что-то вздрагивает. Я пытаюсь понять, где нахожусь. Вижу Верену. По ее лицу текут слезы. Она пытается их остановить. Она плачет из-за меня, понимаете, да?
– Обидно, что он заработал на нас больше, чем мы сами на себе, – говорит Виктор.
– Пойдем отсюда, – говорю я. Как будто если мы окажемся где-нибудь еще, то ролик останется позади. Здесь, на площади. Я знаю, что это не так. Он будет преследовать нас, как и все остальные видео, которыми сопровождается вся моя жизнь последние несколько месяцев.
Мы поднимаемся и уходим с площади. Идем в проулок, в котором больше всего людей. Улица Рокин. Переулок превращается в широкий проспект с барами и кабаре. А вот и знаменитый секс-театр. Там пара несчастных актеров чуть ли не круглосуточно занимаются сексом на глазах у изумленной публики. Возле театра всегда очереди из туристов. Во всяком случае, сколько ни проходил здесь, столько и наблюдал эти очереди.
Проспект заканчивается небольшой площадью. Здесь на удивление спокойно. Большая часть площади заставлена столиками одного из кафе. В центре площади фонтан с фигурами сказочных персонажей. По бортикам фонтана сидят люди. Курят и разговаривают по телефону. Другая половина площади – сплошные магазины, пекарни и сувенирные лавки. Прямо перед нами большое офисное здание. Оно очень нестандартно для этого города. Этажей на десять, коричневое и невзрачное. Никак не подходит ни игрушечным крышам, ни гигантским небоскребам. Нечто промежуточное и очень громоздкое. На первом этаже отделение банка. Перед входом мигает табло с информацией о часах работы. Там написано, что сегодня и завтра банк работать не будет. По техническим причинам.
– Пора спасти Иссэя Сагаву, – говорит Верена. Я не понимаю этой фразы, но в ней столько злости, что становится не по себе.
– Что? Ты правда сейчас думаешь о том же, что и я? – спрашивает Виктор.
– Нам нужно ограбление, – говорит она.
– Вы оба двинулись? – спрашиваю я.
– Мы его инсценируем, – говорит Виктор. – Черт. Это круто. Это так круто. Это миллионы просмотров. Миллионы. Ограбление банка в режиме реального времени. Это как раз то, чего нам не хватало.
– Тебе придется сниматься, – предупреждаю я Верену.
– Ты потренируешь меня, – говорит она. В ее голосе больше нет страха. Обида, отчаяние, гнев, что угодно, но она уже не боится. Судя по всему, все самое страшное, по ее мнению, уже произошло.
– Я пошел договариваться, ждите меня здесь, – говорит Виктор.
Ночь проходит в репетициях ограбления. Ощущение того, что все вокруг происходящее немного напоминает бред, усиливается с каждым часом. Виктор вытаскивает в центр снятой нами студии стол и садится за него, кокетливо поправляя рубашку. Он изображает операционистку. Мы выходим за дверь квартиры. Я протягиваю ей пистолет без обоймы. Она смотрит на него и не решается взять.
– Все нормально?
– Может, лучше я буду изображать сотрудника банка? – жалостливо спрашивает она.
– Тогда завтра меня весь Интернет обвинит в гомосексуализме.
– Станешь иконой гей-сообщества.
– Мы можем вообще этого не делать. Никто не заставляет.
– Пока мы известны, мы вне подозрений. Для того чтобы исчезнуть, все равно нужны деньги.
– Поверь мне, для того чтобы исчезнуть, деньги не нужны.
Я все еще держу в руках пистолет. Со стороны сцена выглядит, думаю, подозрительно. Двое стоят перед входом в квартиру на первом этаже и не могут решить, у кого будет пистолет. Спасает одно. Это Голландия. Здесь на такое никто не обращает внимания. Здесь никогда ничего не происходило. Кроме гей-парада.