– Нет. Ты ж ее личный телохранитель, не я… – Виктор отключается.
Я закуриваю сигарету и пытаюсь собрать то, что осталось от мыслей после вчерашнего. Нужно срочно ехать в аэропорт. Я ей нужен как никогда. Больше всего на свете я хотел быть кому-нибудь нужным. И умудрился надраться ровно тогда, когда я нужнее всего. Бросаю взгляд на Луизу и ежусь. На ней майка с моим лицом, красные волосы и зеленые линзы на бледном лице. Она выглядит, как пиратская копия Верены.
– Чем я ее хуже? – спрашивает вдруг Луиза.
– Ты о ком?
– О Верене! – взвизгивает она.
– Ничем. Ты просто Луиза. А она Верена, – отвечаю я.
– Все помешались на ней, – говорит она. – Я лучше ее. Я всегда слушалась Джерри. Делала все, что он говорил. Я прихожу к нему в тюрьму. Он может говорить только о Верене. Ты тоже. Папа тоже…
– Бред, – бросаю я и тушу сигарету в стоящем на столике блюдце.
По дороге в аэропорт без конца набираю номер Верены. Никто не отвечает. Когда у нее проблемы, она предпочитает стать невидимой. Особенно для близких. В тот момент я еще не осознаю, что она реально исчезла. Не понимаю, что все серьезно.
В аэропорт имени Джона Кеннеди приезжаю спустя три часа. Рейс до Берлина через пятьдесят минут. Начинаю ломиться к стойке регистрации. Оказывается, что сначала нужно купить билет. Пытаюсь выяснить, прошла ли регистрацию девушка по имени Верена Вибек. Девушка за стойкой авиакомпании ничего не хочет говорить. Она узнала меня, но на этот раз это скорее минус, чем плюс. Она еле сдерживает слезы от страха.
Кто-то из сотрудников аэропорта слышит мои крики и подходит. Парень в форме тоже узнает мою физиономию и начинает расспрашивать о том, как мы смогли ограбить банк в Амстердаме. Это последнее, о чем я сейчас хочу говорить.
– Я вас провожу по спецкоридору, зачем вам стоять во всех этих очередях, – говорит он. Парень делает селфи со мной и продолжает что-то говорить, как назойливая муха. Меня проводят мимо всех рамок внутреннего досмотра, и вдруг мы сворачиваем не туда, в противоположную от зоны со стойками авиакомпаний сторону.
– Можно узнать, прошла ли регистрацию Верена Вибек? – обрываю его я.
– Нет, к сожалению, это невозможно, – расстраивается он.
– А за деньги? – интересуюсь я.
Меня трясет после вчерашнего. И да, я веду себя неадекватно.
– Могу по микрофону объявить, если она где-то в зоне вылета – услышит, – говорит он.
– Давай, – соглашаюсь я. А зря. Спустя пятнадцать минут толпа людей буквально осаждает стойки регистрации. Все хотят увидеть Верену и Микки.
– Они что, будут грабить аэропорт?
– Может, пристрелят кого-нибудь?
– Я бы на это посмотрела…
Это за моей спиной так говорят. Я вообще-то не сильно отличаюсь от других людей. Большинство озирается в поисках Микки и не замечает, что я на расстоянии метра от них.
– Сожалею, но вам запрещено покидать Штаты, – объявляет девушка в будке таможенной службы.
– Это как?
– Не знаю, но вы в списке лиц, которым запрещен вылет из страны, – улыбается девушка и возвращает мне паспорт.
Поворачиваюсь и вижу толпу людей, которые переговариваются и показывают на меня пальцем.
– Тот самый?
– Вроде похож…
От зоны вылета меня отделяет хлипкая дверца. И я ее открываю. Раздается писк, сигнализирующий о проблеме на стойке. Ко мне сбегаются охранники. Меня трясет. В глазах двоится или троится. Тошнит. Бросает в жар и холод, и, кажется, я начинаю чувствовать себя супергероем.
Вообще не помню, кем себя в тот момент чувствовал, но в следующую секунду я достаю пистолет и стреляю. Даже если вы Курт Кобейн, восставший из мертвых, если в аэропорту вы достанете пистолет, вас арестуют. Особенно если вы Курт Кобейн. Меня тут же хватают и арестовывают. Пуля ни в кого не попала. Это единственное, что фиксирует мое сознание.
Меня приводят в каморку полиции аэропорта.
– Посидите здесь, – говорит охранник. Он неуклюже переминается с ноги на ногу и продолжает стоять передо мной. – Пожалуйста, – добавляет он.
– Можно позвонить? – спрашиваю я.
– Главное – не стрелять, не убивать и не грабить, пока начальство не придет, – кивает он.
– Не буду, – киваю я. Звоню Стивену и прошу его приехать в аэропорт.
– У меня один ребенок. Один, а не пятеро! – орет он мне в трубку.
– Что я натворил сейчас, а? – спрашиваю я у стоящего передо мной охранника.
– Вы устроили себе очень много проблем, но не волнуйтесь, это видео уже в топе, – добросовестно отвечает он. Смотрю на него как на идиота. – Это из-за Верены? – спрашивает вдруг он. Я киваю и роняю голову на руки. Она просто очень тяжелая почему-то. – Я бы, наверное, тоже немного тронулся. Такая любовь и такая трагедия… – говорит он. У Верены умер отец. Для нее это, конечно, трагедия, но не для меня.
– Что ты имеешь в виду? – спрашиваю я.
– Как это? Смерть Верены. Она уже часа два как в топе, – говорит охранник.
В комнату заходят трое полицейских в бронежилетах с белыми буквами «аэропорт» на груди.
– Микки? Вы подозреваетесь в убийстве Верены Вибек, – говорит один из этих троих.
С этого момента я перестаю что-то слышать, видеть и вообще как-либо фиксировать события. Вроде бы приезжает Стивен. Умудряется договориться о выходе под залог. За беспорядки в аэропорту мне грозит приличный срок. Я даже плохо это осознаю. Парень в бронежилете пытается меня допросить, но я просто не слышу его, понимаете. В ушах поселяется противный писк. Такой слышишь, когда выходишь с рок-концерта, который слушал прямо под сценой. Или нырнул слишком глубоко под воду. Вроде бы Стивен выводит меня на улицу и сует в руки бутылку. Я машинально пью из нее. Жидкость обжигает внутренности где-то в районе пищевода.
– Пей давай, – орет Стивен. – Ты меня слышишь?
Я убираю бутылку и шумно глотаю ртом воздух. Знаете, как будто только что вынырнул. Вспомнил, как правильно дышать.
– Ты вообще осознаешь, что происходит?! – орет Стивен.
– Даже не пытался, – говорю я. – То, что сказали, правда?
Стивен осекается. Молчит. По его виду все и так становится понятно.
33. За несколько часов до конца
Микки
Ботаник: Этим все должно было закончиться.
9669: Сид и Нэнси нового времени. Девочки, наверное, визжат от счастья. Больше нет аутичной Вибек, путь к телу психопата свободен.
Черная Луна: Без Верены он просто псих.
9669: Ты ж мечтала вместе с Микки грабить банки.
Черная Луна: Я думала, он вроде героя боевика, а он псих. Я буду голосовать за смертную казнь.
Ботаник: Ох, переменчива женская натура… Но я тоже считаю, что он свое заслужил.
Меня арестовывают за убийство через пару дней. Ее застрелили. Ракурс от лица. Видно было то, как кто-то идет ночью за Вереной, выставляет пистолет и стреляет. Она падает лицом вперед. Рука опускается, и на секунду видна татуировка. Моя татуировка. Клубок переплетенных змей. Самое популярное видео Интернета. Миллионы просмотров. Народ требует смертную казнь. По иронии судьбы нас с Флемми содержат в одной тюрьме. Правда, вскоре перевозят в Техас. В Массачусетсе нет смертной казни, а народ требует зрелища. Теперь меня содержат в камере для смертников. Это такая комната в шесть квадратных метров. Оттуда меня то и дело таскают в комнату для допросов. Требуют признания и сотрудничества. Бить меня никто не бьет, а манипулировать человеком, который хочет умереть, довольно сложно.
– Признайте меня виновным и поджарьте на долбаном стуле, – ору я, когда меня в очередной раз вызывают на допрос.
– Здесь делают смертельные инъекции. Мы не звери, – морщится человек на входе.
В комнате для допросов вижу знакомое лицо.
– Привет, – говорит Марко Спагнетти, когда меня вводят охранники.
– Привет, папа, – говорю я.
Да. Марко Спагнетти – мой отец. Тот, который хотел меня забрать у мамы много лет назад. У него на рабочем столе компьютера был портрет Чарли Мэнсона. Это единственное, что я о нем помню. Папа должен мной гордиться. Похоже, я единственный человек из нашей банды неудачников, кто все-таки умудрился оправдать надежды своих родителей или детей. Вспоминаю о Стивене и Луизе. А потом о девочке в платье принцессы и в маленьких детских линзах, на которых написано «Идите к черту».
– Мне очень жаль, – говорит Марко, когда пауза слишком затягивается.
– Мне тоже.
– Дело не в тебе, а в твоих фанатах, сын. Ты же понимаешь, да?
– Понимаю.
– Вас нужно было остановить… Black Apple, кстати, разорились. Знаешь об этом?
– И вся Америка перестала жарить маршмеллоу? Ну, в конце концов, хоть что-то хорошее в этой жизни сделать удалось.
– Я долго тебя искал, сын, – говорит Марко. – Ты успел много натворить.
Его отеческий тон немного не соответствует ситуации. Я его практически не помню. Просто незнакомый мужик с изрезанным морщинами лицом. В плохом костюме и с чересчур черными для его возраста волосами.
Виктор приходит в камеру и приносит с собой аппаратуру. Садится и начинает уговаривать дать последнее интервью, чтобы сделать настоящий фильм. У него полно материала, но нужны финальные кадры.
– …Верена даже смонтировала половину…
Он рассказывает о том, что разгневанные фанаты подожгли наш мотель. Сгорело все, что было важно. Вся коллекция бабочек Ленца. Деньги Виктора. Не важно, что деньги, важно, что он впервые выиграл в казино – и эти деньги сгорели. Все разрушается и исчезает.
Имитация судебного процесса вместе с расследованием и прочими формальностями занимает не больше месяца. Процесс пришлось максимально ускорить, как в деле Билли Кука.
– Может, все-таки что-нибудь скажешь на камеру? – просит Виктор.
Я соглашаюсь. Виктор поднимается со стула, и рукав его рубашки задирается, он поправляет его и берет в руки камеру.
«…Вообще говоря, это странно. Процедура будет закрытой. Почему-то публичные казни вышли из моды. То есть спрос на них все так же высок, но правительство почему-то предпочитает держать народ в голодном напряжении. Смерть в прямом эфире будет иметь слишком высокие рейтинги. Страшно даже подумать про количество просмотров в Интернете. Они сочли, что с меня хватит.