положение устава так и не применялось. В уставе императора Павла, которым подводится итог военному законодательству века, о постели даже не упоминается, но каждый хозяин обязан снабжать своих постояльцев соломой. Как видно, никакой иной постели квартирующие в обывательских домах солдаты и не имели. Не обладая правом требовать ничего из мебели, кроме стола для приготовления и приема пищи, имея для сна не лавки или кровати, а обыкновенный пол, в лучшем случае дощатый, они, получая от хозяина солому, так и устраивались на нем, укрываясь вначале епанчами, а с конца XVIII века — шинелями.
В совсем ином положении находился военнослужащий на зимних квартирах в полковой слободе, где он по достатку времени мог устроить свое жилье куда более тщательно, по-хозяйски. Мы помним, что полковой госпиталь предоставлял больным солдатам кровати и весь набор спальных принадлежностей вполне современного вида — подушки, одеяла, матрасы, — что, конечно же, не воспринималось солдатом, пусть даже бывшим крестьянином, как экстравагантная заморская ненужность. Надо думать, в слободских домах-казармах солдаты как раз и пользовались для сна не соломой, а именно постелью — подушкой и одеялом. А спали на обыкновенных лавках или на простейших кроватях-лежанках, сбитых из досок.
Еще в XVII веке, как было замечено раньше, от солдат требовали соблюдения правил гигиены в своих жилищах. Петровский устав ужесточает эти правила — солдаты обязаны соблюдать чистоту на месте лагерной стоянки, на квартирах, и «никакого б пруда и колодезя, который к варению, питанию и хлаждению служит, не поганили или в том платье мыли под жестоким наказанием». Также приказывал устав Петра, «…чтоб от битья скотины великой вони и смраду не было. Того ради всякой навоз, как человеческой, так и скотской, вне лагеря в некоторые ямы закопан бывает, и потом от времени до времени вновь другие ямы для того выкопаны бывают».
Если солдаты, стоящие на обывательских квартирах, зная, что это жилище является временным, не слишком утруждали себя уборкой помещений, то в казармах, а тем более больших, за чистотой внимательно следили командиры, от личной чистоплотности которых часто зависело, сколь тщательно будет соблюден порядок. Например, в казармах лейб-гвардии Павловского полка, в одном из батальонов, что размещался в Гатчине, солдаты не слишком заботились о чистоте помещений. Но вот как-то там появился А. А. Аракчеев, любивший чистоту и порядок до страсти, и все переменилось. Любимец императора Павла справедливо полагал, что чистые казармы — здоровые казармы, но историк Павловского полка пишет, что сто палок были обыкновенным наказанием ответственному по покою, если временщик замечал нечистоту. Требования Аракчеева доходили до того, что солдаты, проводя большую часть дня на полковых учениях, по ночам принимались мыть полы, двери, стены, окна. С одной стороны, помещения буквально сияли, а с другой — все это привело к обратному результату, и число больных резко увеличилось.
А соблюдать санитарно-гигиенические требования в походной жизни было трудно. Часто военнослужащие были вынуждены селиться в домах гражданских жителей, мягко говоря, не отличавшихся чистоплотностью, где покои были запущены, грязны. В такой вот дом и был как-то «прописан» А. Т. Болотов, оставивший следующую запись в своих мемуарах: «Сии реи (избы) составляют у тамошнего беднейшего и гнуснейшего в свете народа (чухонцы) вкупе и избы и их овины: они и живут в них, и сушат свой хлеб, и кормят свою скотину, а что того еще хуже, из тех же корыт, из которых сами едят свою пудру или месиво. К вящему беспокойству нет в них ни единого окошка, ни единого стола и ни единой лавки, но дневной свет принужден проходить сквозь не растворяющуюся, а задвигающуюся широкую, но низкую дверь… Самая печь сделана у них не по-людски, но в одном против дверей угле в вырытой яме. Я ужаснулся, как увидел отведенную мне квартиру, и не понимал, как мне в такой тюрьме жить и препровождать целую зиму».
Но автору драгоценных сведений об армейском быте середины XVIII века не пришлось вкусить столь безобразных жилищных условий. Выход был найден следующий: «Я имел у себя изрядную светличку, которую солдаты нашей роты в одну неделю для меня построили. Светличка у меня была такая хорошенькая: два было в ней окошечка с бумажными рамами, а каравать, небольшой складной столик, скамеечка и складной стульце составляли мои мебели». Человек всегда стремится устроиться с удобствами, не правда ли?
Военное законодательство, регулировавшее до мелочей почти все стороны армейского хозяйства, быта, порою не могло учесть особенности отдельных индивидуумов — оно создавалось применительно к массе, к группе, к среднему уровню. Но человек в своей частной жизни не может не учитывать особенности окружения, индивидуальные свойства тех, кого видит постоянно, с кем живет рядом. Вот документ, показывающий то, что быт армейского общежития как тогда, так и в наше время часто зависит не от регламентов, а от личных особенностей живущих вместе людей: «От майора Алексеева предоставлено к суду письмо, поданное к нему таганрогского первого батальона от подпоручика Байбухтина, свидетельствующего, что он, Синельщиков, живучи с ним в одной казенной квартире, брал без позволения его ночью стоящие в сенях соленые огурцы и употреблял их для своей надобности, будучи при том столь неопрятен, что после него и все огурцы сделалися ко употреблению негодны, потому что он, исполняя у себя в горнице все естественные нужды, выбрасывал сии нечистоты собственными руками на улицу в окошко, а потом, не умывши рук, доставал ими из кадки огурцы, в чем, будучи приличен означенным подпоручиком Байбухтиным, принужден был заплатить за причиненный ему убыток» (1780 год).
Документ, несмотря на свою внешнюю анекдотичность, содержит немало ценного: во-первых, дает нам сведение о проживании офицеров на казенной квартире (конечно, в слободе, в казарме) в отдельных покоях; затем, что сени использовались для хранения некоторых продуктов питания; что офицеры, при помощи денщиков конечно, делали заготовки пищи. И вряд ли случай с нечистотами может служить аргументом в пользу мнения о нечистоплотности военных той поры — документ характеризует этот инцидент как нетипичный, выходящий из ряда вон. Надо думать, принужденный к уплате за испорченный продукт офицер прошел даже через судебное разбирательство и немало поплатился за свою нечистоплотность.
Все вышесказанное может навести читателя на мысль, что едва ли не всю службу солдат проводил или на квартирах, или в слободах. Нет, его предназначением было участие в сражениях, в походах, постоянная подготовка к войне в учениях. На квартирах же солдаты жили лишь зимой или во время кратковременных остановок при маршировании на далекие расстояния.
Итак, наступала весна, и полк в мирное время отправлялся в лагерь. Жены и дети военнослужащих, конечно, оставались в слободе, их переводили в одну из рот, где устраивали всех вместе в нескольких домах, а в опустевших казармах заколачивали окна, вынимали из печей вьюшки, все наличные вещи солдаты сносили в один дом, к которому приставлялся караул на все время отсутствия полка.
Выступали из города торжественно, с музыкой. Вообще заметим, что военная музыка, звучавшая на улицах Санкт-Петербурга в то время часто, кроме удовольствия могла доставлять горожанам и неприятности. В 1789 году по одной из улиц города шел лейб-гвардии Павловский полк, командир которого князь Б. В. Голицын приказал вдруг музыкантам играть. К несчастью, музыканты проходили тогда под окнами дома, где находилась беременная женщина. Ее испуг вызвал преждевременные роды и как следствие — смерть и ребенка и матери. Голицын был вынужден уйти в отставку.
Движение марширующей за городом колонны обставлялось строгими инструкциями. Солдатам предписывалось: «Будучи в пути, чтоб в посеянные поля лошадей отнюдь не пускали, посеянного хлеба не топтали, чтоб у здешних обывателей на свадьбы и на родины не ходили и ссоры никакой не чинили, а где будут стоять по квартирам, чтоб с господарями обхождение имели дружное и приятное, и сверх провианта ничего не требовали, и с шляхетством обходились бы порядочно и вежливо. А ежели что потребно лесу к починке телег и палуб, без ассигнаций или без позволения тамошних обывателей отнюдь не рубить под заплатою тем обывателям втрое; також обывательского сена, как и наперед сего жалобы бывали, что кражею свозили с поля и из лесов, чтоб того отнюдь не чинили, а ежели в том произойдет жалоба, то будет доправлено на виноватом втрое, и сверх того будут суждены военным судом» (1730 год).
Хорошо еще, если место назначения полка находилось неподалеку от города, но в дальних походах во время войны, когда в одном направлении начинали передвигаться огромные людские массы, всякая инструкция была бессильна придать походной колонне надлежащий армейский вид. Вот что наблюдал австрийский военный агент Парадеу в 1736 году, когда Россия воевала с Турцией: «При беспорядке обоза возы так между собой перепутываются и сцепляются, что армия принуждена иногда по 2 и 3 часа на одном месте стоять, тогда как воздух наполнен криком множества извозчиков. Русская армия употребляет более 30 часов на такой переход, на который другая армия — 4 часа. Всякая телега хочет обогнать идущую впереди, отчего сцепляются и перепутываются; скот, находящийся в тесноте, без пищи, беспрестанно погоняемый, падает мертвым, а который и приходит в лагерь, то такой слабый и измученный, что даже при траве и воде (что, однако, редко случается) не может в несколько дней поправиться».
Зачем такая масса транспортных средств, если основная масса войска шла пешком? Во-первых, пешком шли только нижние чины, а офицеры передвигались на лошадях. К тому же лошади перевозили и их «багаж», и, например, майор в походе Русско-турецкой войны 1735–1739 годов вез необходимые ему вещи на 40 подводах, а «обоз» гвардейского сержанта достигал 16 телег. Что говорить о генерале или генерал-фельдмаршале — их имущество везли на сотнях подвод.
Но большое количество транспортов требовало и полковое хозяйство. Миних, отправляя армию в поход, распорядился обеспечить 80 тысяч человек провиантом на полгода, и только лишь для этого понадобилось 40 тысяч подвод. Телеги были необходимы и для возки походных полковых жилищ — палаток, для патронных и картечных ящиков, для ядер, для разного слесарного, столярного, шанцевого инструмента, под полковую канцелярию и аптеку, под походную церковь, под раненых и под оружие раненых, которое те нести не могли. Всего по штату тех лет требовалось для полкового обоза н