ругих складов, мы не могли нахвалиться уютностью и удобством незатейливой, как описано, квартиры капитана, в которой железная складная тульская кровать, складной табурет и столик, сделанный из половинки какого-то ставня, ни разу не дали права вспомнить о недостатке мебели.
Солдатские землянки были построены в ряд, каждая на пятнадцать или двадцать человек; углублены они в землю были несколько более капитанской, поверх земли в них не было бревенчатого сруба, и вместо потолка они просто-напросто покрыты были двускатными крышами из колосьев и хвороста, смазанными сверху глиной и засыпанными землей. Дверь из плетня на хворостинных петлях заменяла в то же время и окно для всей землянки. Вдоль обеих продольных стен устроены были нары из мелкого дровяного леса, а в противоположном от двери конце землянки врезана в откос земли скородельная маленькая печь из глины и камней, которая, разумеется, скорее могла служить бы камином, нежели в самом деле печью.
Быт солдат роты капитана Б. точно так же, как и большей части нашего отряда, вообще был очень недурен, несмотря на стоянку в дурном месте и на все ожидавшиеся сначала неудобства и лишения военного времени.
Скажем, кстати, несколько слов о тогдашних средствах к продовольствию солдат в Крыму. По положению, составленному князем М. Д. Горчаковым для своей крымской армии, строевой солдат получал в день: обыкновенную дачу хлеба, то есть 3 фунта печеного, когда была возможность его печь, или 1 3/4 фунта сухарей; 1/4 фунта крупы (1 1/2 гарнца в месяц); 3/4 фунта мяса: около 6 золотников соли (20 фунтов в год), чарку пенного вина; 1/2 чарки уксуса на неделю и 7 1/2 золотника перцу в месяц. Все это, кроме хлеба и крупы, было отпускаемо в войска деньгами по справочным ценам, совершенно достаточным. Так, например, на 1 пуд говядины отпускалось нам в горном отряде по 2 рубля 60 копеек серебром, и за эту цену, а нередко и гораздо дешевле, получали мы говядину у татар. Осенью, в особенности когда вздорожало сено, они сами приводили к нам своих маленьких быков на продажу; брали за них обыкновенно около 15 рублей за штуку, и так как мяса получалось от 7 до 8 пудов, то 1 пуд, следовательно, обходился около 2 рублей серебром. Остающиеся затем 50–60 копеек серебром с пуда можно было обращать то на прикупку крупы для крутой каши к обеду, то на покупку капусты или чрезвычайно крепкого крымского хрену, этих могучих противников цинготной и других болезней между солдатами.
Стоит упомянуть, какой хороший способ указали сами солдаты сохранять запас сырой говядины на два-три дня в жаркое время, то есть в июне и в июле месяцах, когда всякая живность в один день уже начинает портиться. Говядину опускали на 1/2 часа в соленую воду и потом развешивали ее кусками в нарочно выкопанных ямах, которые сверху закрывали поленьями и землей. Способ этот оказался вполне удовлетворителен.
Мы говорили о покупке живого скота на убой. От него в артелях остаются шкуры, материал если не совершенно бесполезный, то и не приносящий большой выгоды для артели, потому что, если собрать их за целый месяц и послать в город для продажи, то в то время можно было выручить для артели не более одного рубля серебром со штуки. Однако добрые люди навели нас на мысль, которую при благоприятных обстоятельствах места и времени удалось исполнить. Надо прежде сказать, что на стоянках в каменистых горах у солдат неимоверно страдает обувь, и двух пар (в кавалерии) получаемых ими сапог едва хватает в таком случае на половину срока. Мне предложили занимать солдат по очереди выделкою сыромяти из воловьих стяг. Охотники нашлись, и сыромятную кожу, по тогдашней цене в Симферополе по 12 рублей серебром за пуд, можно было продать около 4 или 5 рублей серебром штуку, так что от 13 кож, набиравшихся в месяц от эскадрона, можно было надеяться выручить около 40 рублей серебром в месяц на подметки, новые сапоги, кому по крайности нужно, и даже на рубашку в крайне необходимом случае.
Вот так поступали мы с сухими воловьими шкурами. Солдаты набрали мелких обломков известкового камня (мрамора крымского), сложили из него небольшую пирамидальную кучу с очелком внизу, подкладывали дрова и в продолжение одного дня обожгли порядочное количество известки. Затем, размочив несколько шкур в воде, пересыпали их поверх шерсти негашеной известью и сложили в таком виде в яму на одни сутки. Такое действие называется «квасить» или «травить» шерсть, откуда происходит в Малороссии и самая обидная брань «кислая шерсть». На другой день стяги вынимались из ямы и расстилались в проточной воде ручья, чтобы освободить их от едкости извести. К вечеру с промытых таким образом кож «сбирали» шерсть, и потом просушивали их на воздухе. Затем на воздухе пропитывали их жиром. На первых порах не за дорогую цену покупали мы у южноберегских татар жир дельфина или морской свиньи, впоследствии же заменяли его топленым говяжьим жиром с прибавкою некоторой части постного масла. Пропитанную таким образом кожу оставалось только мять, чтобы получить сыромять. Для этого устроили следующий прибор: вкопали в землю твердо столб без малого в два аршина высотою, верхний конец его на пол-аршина обтесали покруглее до толщины 4 вершка в поперечнике; на эту часть столба насадили накрест одна на другую, одну ниже, а другую на пол-аршина выше, крепкие пластины (около 3 аршин длиною), обтесав их концы в виде кольев или рычагов, а между собою соединили их 8 цевками, или стоячими колышками, так что образовалась около обтесанной вершины столба круглая клетка, которую можно было посредством связанных рычагов поворачивать или вертеть на этом столбе. Сложив кожу в длину наподобие того, как складываются солдатские шинели для носки через плечо, одним концом всовывали ее и вщемляли в столб внутри клетки, и в то же время четыре человека или более, взявшись за рычаги, начинали поворачивать клетку до тех пор, пока вся шкура в нее не втянулась. Вертеть продолжали, покамест кожа не облеглась вполне и ворот начинал ходить легко. Тогда начинали вращать его в противную сторону, потом опять в первую, и так, сменяя только людей, работа продолжалась несколько часов времени: сыромятная кожа была готова.
Не думаю, чтобы этот способ мятья кожи был наилучшим в отношении механического производства, но там, где много рук свободных и не много материала для работы, он ничуть не казался неудобным. Кожа была хороша, ее покупали наши же офицеры для постромок и тому подобных надобностей; большая же часть кож была продана на рынке. По одному рублю серебром с кожи было возвращено в артель, копеек по 30 со штуки отдавалось в пользу двух главных мастеров этого изделия и около 3 рублей со штуки, как выше сказано, шло на улучшение солдатской обуви и белья.
Говорить нечего, что солдаты нисколько не тяготились этой работой; во-первых, она доставалась им не каждый день, во-вторых, составляла для них развлечение и занятие, в-третьих, не один из них, без сомнения, выучился при этом новому ремеслу и уже унес его с собой в бессрочный отпуск или в отставку после кампании, а все вместе они были чрезвычайно довольны, сверх всякого ожидания, получить даровые вещи, в особенности же сапоги — любимое достояние, экипаж и охрана здоровья, богатство нашего солдата, к тому ж еще в такое время, когда камень, не в пример пуще наших деревенских грязей, съедал подметки и подборы, да и головкам доставалось; а никакая «хозяйка» или «кума» не могли наделить его сорочкой своего шитья. Чтобы не наскучить долгим перечислением пользы, какую может приносить солдатам как в мирное, так даже и в военное время распространение ремесел между ними, добавлю только, что те же продаваемые кожи доставили возможность, когда наступило ненастное время двадцатидневных дождей, а после того морозов и снежных метелей в горах, завести в эскадроне сбитень. За 11 или 12 рублей серебром был куплен в городе у сбитенщика самовар, столько же почти денег употреблено на покупку меду, имбирю, гвоздики и нескольких кружек жестяных. Один престарелый солдат из бессрочноотпускных, недавно возвратившийся перед тем уже во второй раз из госпиталя и потому заметно ослабший силами, был избран в сбитенщики. Ему вручен был весь купленный припас как основной фонд капитала. Сделан первый опыт варки сбитня, по всенародной пробе определена лучшая пропорция припасов и сообща положена плата за кружку сбитня (по 1 1/2 копейки). С первого же дня сбитень пошел в продажу успешно. Солдаты пили его во всякое время дня, по возвращении с разъездов, по смене с дневки на коновязи, с часов, после поездок за фуражом и, наконец, «так себе, для удовольствия души». Пили его с хлебом, с булками, которые привозились два раза в неделю артельщиками в счет сбитневой суммы, пили его даже с крутой кашей, и последствия всего этого были очень утешительны: простудами и расстройством желудка начали заболевать реже, прибывающие из госпиталей поправлялись гораздо скорее, чем прежде, несмотря на самую дурную погоду, да и сам наш сбитенщик заметно скоро поздоровел и приобрел румянец на щеках. Вырученные в продолжение недели деньги записывались у сбитенщика в книжку и употреблялись на закупку в городе новых припасов для сбитня. Таким образом мы самоварничали целую осень и зиму без малейшего вреда ни для службы, ни для солдатского кармана: напротив, впоследствии времени оказалось, что большая часть солдат отказывались от раздаваемой им ежедневной винной порции и получали взамен того с артельщика деньги, так что при возвращении из Крыма почти ни у кого не было менее 6 рублей серебром в кармане.
Смешно, может быть, покажется другому слушать рассказы про самовар и сбитень в военное время в виду неприятеля. Но кажется, что какова бы ни была служба, а человеком при ней быть все же не мешает. И ежели по воде Божьей мы не попали под бомбы или под картечь, то все же из этого не следует еще, чтобы нужно было беспрекословно отдаваться на произвол «лихоманок» (лихорадок) и поносов. Да и не осудит, вероятно, самый рьяный служака и в то же время благоразумный человек, если сказать ему даже, что в хорошее время года и, пожалуй, при самой легкой службе для солдата нужно доставить ему разнообразие в пище и случай полакомиться. Не дозн