Великая княгиня очень любезно мне отвечала:
– Не снимайте, но наденьте и этот.
Итак, я вышла из церкви в двух крестах: в своем и в более тяжелом и физически, и морально кресте сестры-настоятельницы. Этот последний я оставила в общине, но мой севастопольский крест и теперь всегда на мне – разумеется, под платьем.
Ведь и оставляя общину, я давала себе обещание оставаться сестрой милосердия; но как я часто и тяжело испытала на себе справедливость пословицы: один в поле не воин!
Быстро промелькнул месяц, который я провела в Петербурге; видела своих родных, знакомых; от всех был самый дружеский, радушный прием.
Приехали мы с сестрой к Глинкам; они даже не знали, что я вернулась. Через полчаса Глинка вышел со стихами ко мне.
Вот эти стихи, которые еще не были, кажется, нигде напечатаны:
Привет поэта сестре милосердия
Там, где синею волною
Омывался виноград,
Где под южною луною
Склоны каменных громад
Осенял чинар и тополь,
Где фосфор горит в волнах,
Где могучий Севастополь
Красовался на скалах, —
Загремело вдруг войною,
За ударом шел удар,
И за дымной пеленою
День и ночь кипел пожар;
И чугунным градом бомбы
Разражались на бойцов!..
Погреба и катакомбы
Лишь детей и стариков
Ненадежно прикрывали…
А родные нам полки, —
На стенах, – стеной стояли,
Веря в Бога и штыки…
Но теперь те стены, – где вы?
Смыл все брани ураган!..
Там-то смерти праздник дан.
Там хлестала кровь из ран!..
Но дружина жен и девы,
Обручась крестом златым
С милосердием святым,
Шли на гибель, не бледнея,
И несли фиал елея
И сердечную слезу
В неисходную грозу…
И вот одна, пройдя тот путь кровавый,
Явилась к нам в венце Христовой славы
И, отгостив на огненном пиру,
Из мира бурь пришла на мир в столицу.
Приветим же Бакунину сестрицу
И милосердия приветим в ней сестру!
Я часто видала Николая Ивановича; сколько было разговоров, предположений, планов и сколько неосуществившихся грез – по крайней мере для меня!..
Имела я тоже счастье видеть Государя и Государыню: раз, когда я сидела у великой княгини, пришли ей доложить, что Их Величества приехали. Она меня удержала и представила. Государь благодарил меня за мой христианский подвиг, а Государыня с участием спрашивала, как мои нервы могли это выдержать. Тут я имела возможность рассказать Государю о грустном и тяжелом положении наших транспортов.
Он отвечал мне на это: «Успокойтесь, транспортов больше не будет».
А придя в свою комнату, я нашла письмо от доктора Тарасова, в котором он пишет, что опять стали готовить транспорты. Я сейчас отнесла это письмо великой княгине, а она сообщила Императору.
Была я раза два в доме, где живут испытуемые; это не то общие квартиры, не то пансион, но уж никак не община. Еще была в морском Калинкинском госпитале, где уже находятся на службе четыре сестры Крестовоздвиженской общины.
С первого взгляда они мне очень понравились.
Еще мне сказали, что одно отделение в десять сестер со старшей сестрой Марьей Ивановной Алексеевой (это была предобрая и премилая сестра) поехали в Симферополь. Должно быть, мы с ними разъехались ночью. Еще поехал отряд сестер в Тульчин, когда я уже была в Петербурге, и мы с Эдитой Федоровной Раден собирались их проводить, и по очень глупому недоразумению нам это не удалось: карета, которая должна была подъехать к моему подъезду, подъехала и стояла у подъезда великой княгини Екатерины Михайловны. И когда мы все узнали и исправили ошибку, то так опоздали, несмотря на то что очень спешили, что только слышали свист – и поезд умчался. Мне было это очень досадно.
В 1856 году Пасха была 15 апреля, и мы с сестрой могли удобно и спокойно говеть, встретить и вместе провести праздники, а 24-го мы с ней уехали, она – чтобы остаться в Москве, а я – чтобы ехать далее.
Перед отъездом я получила следующий рескрипт от великой княгини Елены Павловны:
«Екатерина Михайловна! Вполне ценя высокие нравственные качества ваши, столь блистательно выказанные во время осады Севастополя, я избрала вас на сей год сестрой-настоятельницей Крестовоздвиженской общины и поручаю вам вступить ныне же в исправление вашей должности. Вместе с сим возлагаю на вас во время самого следования в Крым обревизовать расположенные на пути отделения общины и поручаю вам все замеченное предложить на рассмотрение и обсуждение комитета общины.
Помощь и благословение Господни да будут с вами при исполнении обязанностей новой должности вашей.
Из Петербурга я взяла сестру Е. А. Королеву, которая была сестрой в финляндском отряде; они были в Гельсингфорсе и во время бомбардировки Свеаборга отлично там работали. Сестра Королева – прекрасная сестра и до сих пор подвизается на этом поприще, была и в Черногории, и в Болгарии, и, как мне говорили, в ахалтекинском походе.
Еще я взяла испытуемую Беляеву. Пробыв в Москве три дня, я отправилась с ними далее. Мы везли разные вещи, часы, перстни от великой княгини для подарков тем, кто помогал сестрам и оказывал разные услуги в трудных случаях или болезнях.
Портрет великой княгини Елены Павловны.
Художник Ф. Винтерхальтер. 1862 г.
1 мая мы приехали в Харьков; дорога и погода были великолепные, весна во всей красе. А когда мы выехали из Петербурга, то по краям дороги лежал снег. В Москве уже были маленькие листочки на кустах, но здесь уже все цвело, фруктовые деревья были покрыты белыми цветами, а яркая зелень других деревьев так и блистала на солнце.
Мы остались дня два, посетили все госпитали. И вот мне живо вспомнилось одно отделение, почти за городом, прекрасный зеленый густой сад, свежий, здоровый воздух. Но что за ужасные тут были больные! Это все были цинготные и уже сильно пораженные этой тяжелой и мучительной болезнью. Грустно это вспомнить! Но много таких я находила и в других госпиталях.
В Екатеринославе я осталась с сестрами дней пять. Мне было очень досадно: я только на дороге на станцию встретила кн. Голицыну, которая и приехала в Екатеринослав после моего отъезда, и уехала прежде, чем я приехала. А я очень желала с ней познакомиться: мне рассказывали, что она была очень усердной сестрой.
Больных в госпиталях было уже менее, а многие были и совсем закрыты.
В Екатеринославе я оставила сестру Беляеву, которую назначила с другой сестрой в Никополь, а взяла с собой Базину в Симферополь.
Мы остановились в Никополе, обошли все эти несчастные домики или, лучше сказать, избушки, в которых помещается четыре или пять больных. Уход при таком размещении очень затруднителен, много ходьбы. Однако, так как все идет к уменьшению больных, то двух сестер будет довольно. Но надо было хлопотать, чтобы и сестрам отвели квартирку.
Потом еще останавливалась в Бериславе, где были четыре сестры, присланные из Херсона; одна из них, Фокина, была очень хорошая и милая сестра; они жили дружно, усердно работали, и ими были очень довольны.
Теперь Днепр мы переехали на баркасе, что было очень приятно.
В Перекопе все было по старому, и было занято еще 12 номеров, но при нас же в этот день выписалось из палаток совсем здоровыми 190 человек.
Наконец 14 мая я приехала в Симферополь. Слава Богу, я нашла сестер в очень хорошем положении. Были некоторые не совсем здоровы, но не в опасности. Елиз. Петр. Карцева давно совершенно поправилась и заведовала и распоряжалась служением сестер. Сестры были в лагере, где было до 1600 больных в это время.
В Симферополе, мне говорили, было всего до 5000 больных, и сердобольные оставались без дела. Сестры в городе также занимаются во многих госпиталях, но говорили, что скоро все больные будут переведены в лагерь, а дома будут очищаться, или, как нынче говорят, дезинфицироваться.
Гроб Екатерины Александровны еще не мог быть отправлен в Одессу, так что я поехала сейчас же на кладбище, где он стоял в маленькой часовне, и могла помолиться. Ах, как было грустно и тяжело!..
Но вот можно сказать, что не было времени предаться грусти, так много было теперь дела и хлопот – не того дела, которое я любила, то есть ухаживать и находиться при больных, а дел администрации: то надо писать в Петербург, то в то, то в другое отделение сестер, то получать разные письма и требования, удовлетворять, отвечать всякому и т. п.
В это время сестры были в двенадцати местах, а в Николаеве, как мне помнится, не было общего управления, и каждое отделение при особом госпитале действовало совершенно самостоятельно.
А между тем, хотя я и избегаю говорить о разных мелких неустройствах, но не могу сказать, чтобы их не было. Многие сестры не понимали совершенно, что такое должна быть община и как должны себя держать сестры. Меня очень удивило, как В. И. Тарасов так умел себя поставить и ладить с сестрами, что все отзывались о нем с величайшей похвалой, даже известные сплетницы и рассказчицы ничего против него не говорили.
А ведь были между ними престранные и пренаивные. Например, раз одна сестра, приехавшая только в августе на Бельбек, приходит ко мне, очень таинственно запирает дверь (а это всегда испугает, боишься какой-нибудь истории) и спрашивает: «Ужели нам не дадут медали?».
Я отвечаю: «Нет, дадут; вы ее вполне заслужили. (Это серебряные большие медали, которые давала великая княгиня не для ношения, а на память сестрам и тем, кто содействовал общине.) Ведь там Симферополь и Бельбек поименованы».
– Нет, не эту, а севастопольскую.
– Да ведь вы не были в Севастополе?
– Нет, не была, а очень желала там быть; так это все равно.