Одним относительно недавним летним днем я впервые в жизни положил под язык крохотную дозу ЛСД и вытянулся на траве — дожидаться, что будет дальше. День был теплый, дул легкий ветерок, на бело-голубом небе вихрились бледные завитки облаков. Примерно через полчаса, точно так же, как у Альберта Хофмана много лет назад, мир зашевелился и начал преображаться. Холмы, небо и облака принялись пульсировать, становясь ярче, обволакивая меня, сплетаясь и переплетаясь со мной, почти как живые. Я, как положено ученому, пытался вести записи, но, заглянув в них на следующий день, понял, что попытки эти довольно скоро заглохли. Из того, что мне все-таки запомнилось, — облака принимали хотя и подвижные, но отчетливые формы, которые, по крайней мере отчасти, как будто мне подчинялись. Как только облако начинало напоминать лошадь, или кошку, или человека, я без особого труда мог это сходство усилить и подчеркнуть, иногда с умопомрачительным результатом. В какой-то момент по небу прошествовала целая процессия Силл Блэк[164].
Галлюцинации, порождаемые ЛСД, неплохо переубеждают любого сомневающегося в том, что чувственный опыт создается именно мозгом. Еще несколько дней после этого эксперимента мне казалось, что я вижу свои перцептивные впечатления «насквозь» и хотя бы отчасти воспринимаю их так, как им и подобает, то есть как конструкты. Я по-прежнему ощущал вместе с перцептивным посланием отголоски средства его передачи.
Разумеется, разглядеть в облаках лицо можно и без допинга — по крайней мере увидеть намеки и наброски, тени и контуры, проецируемые на небо. Способность складывать из разрозненных предметов общий образ называется парейдолией (от греческих слов «рядом» и «изображение»). В силу значимости распознавания лиц для человека — и для некоторых других животных — у нашего мозга имеются сильные предустановленные ожидания, связанные с лицами. Именно поэтому мы склонны так часто видеть лица в неодушевленных предметах, будь то облака, кусок гренки или даже старая раковина, как на фотографии ниже[165]. И поскольку для нас это обычное явление, мы, как правило, не считаем парейдолию галлюцинацией. Когда шизофреник слышит голос, велящий ему изувечить себя или объявляющий его новым воплощением Христа, и, кроме него, этот голос никто не слышит, — это другое дело, это явная галлюцинация. И увиденное мной под ЛСД шествие Силл Блэк по небу тоже было галлюцинацией.
Рис. 11. Раковина, напоминающая нам лицо
Как мы теперь знаем, было бы ошибочно считать любое из этих явлений — даже самое на первый взгляд диковинное — в корне отличающимся от обычной выдачи наиболее вероятных перцептивных предположений. Любой наш чувственный опыт, независимо от того, обозначаем ли мы его как галлюцинаторный, всегда и всюду основан на проекции перцептивных ожиданий на нашу сенсорную среду. То, что мы называем галлюцинацией, возникает, когда наши перцептивные априорные убеждения оказываются настолько сильны, что одерживают верх над сенсорными данными и мозг начинает терять связь с источниками этих данных в окружающем мире.
Вдохновленная этой общностью нормального восприятия и галлюцинаторного, наша лаборатория принялась искать новые способы исследования, как из наиболее вероятных перцептивных предположений возникает перцептивный опыт, и наши эксперименты завели нас туда, куда нам и не снилось.
Если, выйдя из моего кабинета, подняться на один этаж, то, поплутав в закоулках бывшего химфака, вы окажетесь в одной из наших импровизированных лабораторий — ее назначение подсказывает приклеенный на дверь клочок бумаги с надписью «Лаб. VR/AR». Здесь, обратившись к услугам стремительно развивающихся технологий виртуальной и дополненной реальности (VR/AR), мы исследуем восприятие человеком мира и себя самого невозможными прежде способами. Несколько лет назад мы решили сконструировать «галлюцинаторную машину»[166] и посмотреть, получится ли у нас порождать галлюцинаторноподобный опыт в экспериментально контролируемой обстановке, симулируя сверхактивные перцептивные априорные предположения. Проект возглавил Кейсуке Судзуки, старший научный сотрудник нашей лаборатории и штатный специалист по виртуальной реальности.
Для начала мы сняли камерой, дающей обзор на 360°, панорамное видео реальной среды. В качестве панорамы была выбрана главная площадь университетского кампуса во вторник, в обеденное время, когда студенты и преподаватели бродят по еженедельно раскидывающемуся там продуктовому рынку. Затем мы обработали видео с помощью программы, созданной Кейсуке на основе гугловских алгоритмов Deep Dream («глубокого сна»), создавая симулируемую галлюцинацию.
Алгоритм «глубокого сна» предполагает использование «наоборот» искусственной нейронной сети, обученной распознаванию объектов на изображениях. Подобные сети состоят из множества слоев симулированных нейронов, связи между которыми устроены так, что они отчасти напоминают восходящие пути биологической зрительной системы[167]. Поскольку эти сети содержат только восходящие связи, их легко обучать с использованием стандартных методов машинного обучения. Нашу сеть обучили идентифицировать более тысячи разных видов объектов на изображениях, включая множество разных пород собак. Она отлично справляется, с успехом различая даже разновидности хаски, которые для меня все похожи как две капли воды.
Обычно эти нейросети используют так: предъявляют изображение и спрашивают, что оно, «по мнению» сети, содержит. Алгоритм «глубокого сна» идет от противного: нейросети сообщают, что изображение содержит некий объект, и она соответствующим образом обновляет картинку[168]. Иначе говоря, алгоритм проецирует перцептивный прогноз на изображение, в избытке внося в нее зрительский вклад. Для нашей галлюцинаторной машины мы покадрово обработали таким образом все панорамное видео и добавили еще несколько примочек, чтобы обеспечить непрерывность, сглаживание и так далее. Это видео в формате «глубокого сна» затем воспроизводилось в шлеме VR, обеспечивая испытуемому, оглядывающемуся вокруг, полное погружение в виртуальную реальность. Так появилась на свет галлюцинаторная машина.
Опробуя ее впервые, я не подозревал, что действо окажется настолько захватывающим[169]. Хотя его нельзя сравнить с настоящим наркотическим трипом или (насколько мне известно) психической галлюцинацией, мир тем не менее изменился в процессе существенно. На этот раз обошлось без Силлы Блэк, зато было много собак и частей собачьего тела, которые органично вписывались в окружающий меня пейзаж, — совсем не так, как вышло бы, если бы мы просто вмонтировали изображения собак в имеющееся видео (см. черно-белый стоп-кадр на рис. 12). Сила галлюцинаторной машины — в ее способности симулировать вывод из нисходящих наиболее вероятных предположений о присутствии рядом собак и тем самым резюмировать в сильно утрированном виде процесс, в ходе которого мы воспринимаем и интерпретируем зрительные сцены в реальном мире.
Рис. 12. Стоп-кадр из видео для «галлюцинаторной машины»
Слегка варьируя программу галлюцинаторной машины, можно варьировать и симулируемый галлюцинаторный опыт. Если, например, сосредоточить активность в одном из средних уровней сети, а не на уровне исходящих действий, мы получим галлюцинации частей объекта, а не целого. В этом случае разворачивающаяся перед вами сцена будет кишеть глазами, ушами и лапами, то есть все ваше зрительное пространство заполонит мешанина из частей собачьего тела. Если сосредоточить активность на еще более низких уровнях, мы получим галлюцинации, которые лучше всего обозначаются как «геометрические» — в них необычайно ярко, живо и выпукло проступают низкоуровневые черты зрительной среды, такие как контуры, линии, текстура и рисунок.
Галлюцинаторная машина — это упражнение в «вычислительной феноменологии»: в перекидывании объяснительных мостов от механизмов к свойствам перцептивного опыта с помощью вычислительных моделей. Ее непосредственная ценность заключается в том, чтобы сопоставить вычислительную архитектуру прогнозного восприятия с феноменологией галлюцинации. Так мы сможем сделать шаг к пониманию того, почему определенные разновидности галлюцинаций именно таковы, каковы они есть[170]. Но за этим применением скрывается более глубокое и для меня более интересное предположение, что, пролив свет на галлюцинации, мы сможем лучше разобраться и в нормальном, повседневном перцептивном опыте. Галлюцинаторная машина четко — прямо, живо и мгновенно — показывает, что галлюцинации, как мы их называем, — это разновидность неконтролируемого восприятия. А нормальное восприятие, совершающееся здесь и сейчас, — это действительно разновидность контролируемой галлюцинации.
Может показаться, что концепция контролируемой галлюцинации сводится к таким объяснениям, как «я вижу стол, потому что это наиболее вероятное предположение моего мозга о причинах текущих входящих сенсорных данных». (Вместо стола можно подставить лицо, кошку, собаку, красное кресло, брата жены, авокадо или Силлу Блэк.) Я думаю, мы можем пойти гораздо дальше и найти объяснение тому, что мне нравится называть «глубинной структурой» восприятия, — тому, как содержание сознания возникает в нашем чувственном опыте, во времени, в пространстве и в разных модальностях.
Возьмем такое банальное вроде бы наблюдение, что наш зрительный мир в основном состоит из объектов и пространства между ними. Глядя на чашку кофе на своем столе, я в определенном смысле воспринимаю и ее обратную сторону, хотя в данный момент она от меня скрыта. Чашка видится как занимающая некоторый объем пространства, в отличие от чашки на фотографии или рисунке. Это феноменология «объектности». Объек