тность представляет собой свойство того, каким содержание сознательного зрительного восприятия представляется в общем, а не в качестве отдельного сознательного чувственного опыта.
Объектность хотя и распространенная черта зрительного опыта, но не универсальная. Если в солнечный день вы посмотрите на безоблачный, равномерно голубой небосвод, у вас не возникнет впечатления, что небо — это отдельный объект. И цветные круги, которые запляшут у вас перед глазами, когда вы посмотрите на солнце, а потом отведете взгляд, тоже будут восприниматься не как объект, а как временное нарушение зрения. То же самое относится и к другим модальностям: люди, страдающие тиннитусом, не воспринимают донимающий их шум или звон в ушах как относящийся к реальной окружающей действительности.
Значимость объектности для человеческого восприятия давно осознали художники. Рене Магритт в своей уже набившей оскомину картине «Вероломство образов» (рис. 13) исследует разницу между предметом и изображением предмета. Пабло Пикассо на протяжении значительной части своего кубистского периода изучает, насколько на наше восприятие объектности влияет взгляд от первого лица. Его произведения дробят и перемешивают предметы самым разным образом, представляя их сразу с нескольких точек зрения. Можно расценивать эти картины и другие им подобные как исследование принципов объектности в свете вклада зрителя[171]. Работы Пикассо, в частности, вовлекают адресата в процесс творческого создания перцептивных объектов из хаоса вероятностей. Как выразился философ Морис Мерло-Понти, при помощи своей картины художник исследует средства, позволяющие объекту стать для нас видимым[172].
Рис. 13. Рене Магритт «Вероломство образов» (1929)
© ADAGP, Paris and DACS, London 2021.
В когнитивной науке феноменологию объектности всесторонне и тщательно изучает «теория сенсомоторных совпадений»[173]. Согласно этой теории, переживаемый нами чувственный опыт зависит от того, насколько «мастерски» действия меняют входящую сенсорную информацию. Когда мы что-то воспринимаем, содержание этого восприятия не передается сенсорными сигналами, а возникает из подспудного имплицитного знания мозга о том, как стыкуются действия и ощущения. В рамках этой концепции зрение и остальные перцептивные модальности — это действия, которые производит организм, а не пассивное закачивание данных в централизованный «разум».
В главе 4 мы описывали ощущение красного с точки зрения создаваемых в мозге прогнозов о том, как поверхности отражают свет. Давайте распространим это объяснение на объектность. Если я держу перед собой помидор, я воспринимаю его как имеющий обратную сторону, в отличие от тех случаев, когда я смотрю на изображение помидора (или на изображение трубки, как на картине Магритта), на безоблачное синее небо или когда у меня перед глазами вертятся цветные круги после взгляда на солнце. Согласно теории сенсомоторных совпадений, даже не видя в данный момент обратную сторону помидора, я все равно перцептивно ее осознаю благодаря «вшитому» в мой мозг имплицитному знанию о том, как изменятся входящие сенсорные сигналы, если я поверну помидор другой стороной.
Необходимая прошивка имеет форму порождающей модели. Как мы знаем из предшествующей главы, порождающие модели могут предсказывать сенсорные последствия действий. Эти прогнозы «условны» или «контрфактуальны» в том смысле, что они описывают происходящее или гипотетически происходящее с сенсорными сигналами при том или ином действии. Несколько лет назад я написал научную статью, в которой высказал предположение, что феноменология объектности зависит от богатства этих условных или контрфактуальных прогнозов[174]. Порождающие модели, кодирующие множество различных прогнозов такого рода (например, что кожица помидора одинаково красная по всей поверхности), обеспечивают сильную феноменологию объектности. Те же порождающие модели, которые кодируют лишь несколько подобных прогнозов или ни одного (как в случае с гладким и плоским синим небом или цветными кругами после взгляда на солнце), дают слабую объектность или не дают никакой.
Еще один случай, для которого типично отсутствие объектности, — «графемно-цветовая синестезия»[175]. Синестезия — это что-то вроде «смешения чувств». Обладатели графемно-цветовой ее разновидности видят буквы в цвете: например, буква А может вызывать ощущение яркого красного независимо от того, каким цветом в действительности напечатана или раскрашена буква. И хотя эти ощущения цвета возникают устойчиво и непроизвольно (то есть буква каждый раз «окрашивается» в один и тот же цвет и для этого не требуется никаких сознательных усилий), синестеты обычно не путают свои синестетические цвета с настоящими, «существующими в окружающем мире». Я объясняю это тем, что за синестетическими цветами не скрывается, в отличие от «настоящих», богатый репертуар сенсомоторных прогнозов. Синестетический «красный» не особенно варьирует в зависимости от ваших движений или от смены освещения, поэтому феноменология объектности здесь отсутствует.
Рис. 14. Виртуальные объекты, которые должны выглядеть незнакомыми и непривычными
Некоторые из этих идей мы начали проверять в своей лаборатории виртуальной реальности. В ходе недавнего эксперимента[176] мы создали ряд намеренно непривычных и незнакомых виртуальных объектов, состоявших из бесформенных сгустков с выступами, и демонстрировали их участникам посредством виртуального шлема (см. рис 14). Мы модифицировали метод подавления стимула вспышкой, использовавшийся в нашем предшествующем эксперименте с домом/лицом, сделав так, чтобы каждый объект был поначалу невидим, но в конце концов прорывался в сознание. Если в эксперименте с домом/лицом мы манипулировали ожиданием по поводу каждого изображения, то в эксперименте с виртуальной реальностью у нас появилась возможность манипулировать достоверностью сенсомоторных прогнозов, меняя реакцию объектов на действие. Испытуемые вращали виртуальные объекты с помощью джойстика, и мы могли задать характер этого вращения — либо соответствующий тому, как объект вел бы себя в реальном мире, либо не соответствующий, и тогда объект вращался как попало, в непредсказуемых направлениях. Мы предполагали, что виртуальные объекты, ведущие себя нормально, прорвутся в сознание быстрее, чем нарушающие сенсомоторные прогнозы, — и именно такие результаты и получили. Да, эксперимент, возможно, далек от совершенства, поскольку скорость выхода в осознанное восприятие может служить лишь приблизительным аналогом феноменологии объектности. И все же он демонстрирует, что достоверность сенсомоторных прогнозов способна вполне определенным измеримым образом на это восприятие влиять.
В число многих интуитивных, но ошибочных представлений о восприятии входит и такое: изменения в нашем восприятии непосредственно соответствуют изменениям в реальном мире. Однако изменения, как и объектность, — это еще одно проявление глубинной структуры перцептивного опыта. Изменения в восприятии вызываются не просто изменением сенсорных данных. Мы воспринимаем изменения в силу тех же принципов наиболее вероятного предположения, которым обязаны своим существованием другие составляющие восприятия.
Как показал уже не один эксперимент, физические изменения, происходящие в окружающем мире, не являются ни необходимыми, ни достаточными для того, чтобы изменилось восприятие. Ярким примером служит «змеистое» изображение (рис. 15)[177], на котором ничего не двигается, однако возникает перцептивное впечатление движения, особенно если позволить взгляду поблуждать по всей поверхности. Происходит это потому, что мелкие детали рисунка, видимые периферийным зрением — краем глаза, что называется, — убеждают зрительную кору делать вывод о движении, хотя движения никакого нет.
Противоположная ситуация — физическое изменение без перцептивного — возникает при «слепоте к изменениям». Такое может происходить, когда какие-то составляющие среды меняются слишком медленно или когда меняется все сразу, но значение имеют лишь отдельные черты. В одном впечатляющем видеопримере[178] цвет меняет вся нижняя половина изображения, но, поскольку все это растянуто во времени примерно секунд на сорок, большинство зрителей не замечают превращения совсем, даже если смотрят прямо на ту часть кадра, которая из красной становится фиолетовой. (Однако это только в том случае, если им не сообщают заранее, что цвет будет меняться. Если же знать, куда смотреть и чего ждать, перемену легко заметить.) Этот пример в чем-то схож с примером слепоты невнимания, который я приводил в предыдущей главе (когда люди не замечают гориллу, возникающую в кадре в разгар игры в баскетбол). Разница между примерами в том, что при слепоте к изменениям человек не замечает самой «перемены».
Рис. 15. Иллюзия «Вращающиеся змейки»[179]
Автор: Акиёси Китаока
Некоторые усматривают в слепоте к изменениям философскую дилемму: после смены цвета вы по-прежнему воспринимаете нижнюю часть кадра красной (хотя она уже фиолетовая), или теперь вы воспринимаете ее фиолетовой, но тогда какой же вы воспринимали ее раньше, учитывая, что саму смену цвета вы не ощутили? Чтобы разрешить эту дилемму, нужно отвергнуть исходную ее посылку и признать, что восприятие изменений и изменение восприятия — это не одно и то же. Восприятие изменений — это еще одно перцептивное умозаключение, еще одна разновидность контролируемой галлюцинации.