Вечером меня отвозят в отель, где я остановилась. В холле отеля группа местных жителей учит желающих танцевать валлийские танцы. На женщинах цилиндры, как у Авраама Линкольна, и пуританские платья с передниками. Они играют на скрипках и аккордеонах. Меня подхватывает мужчина в еще более странной одежде и заставляет вращаться вокруг собственной оси, просто вращаться. Как это может быть валлийскими танцами, если это просто вращение вокруг своей оси? Я не спорю. Я думаю, что, возможно, это влияние того самого «отклонения от нормы» в моем мозгу.
На следующий день я лечу в ретрит-центр Trigonos — это местечко на озере где-то в гористой части Уэльса. Сейчас начало августа, и это зима. Как только я добираюсь до центра, я понимаю, что меня тошнит, и я вынуждена лежать. Возможно, все потому, что я узнала наше расписание: подъем в 7 утра и медитация, с 8 до 9 утра завтрак, с 9 до 12 — медитация (полчаса медитация в позе сидя, полчаса динамическая медитация во время ходьбы, затем вновь в позе сидя, перерыв на чай; после перерыва полчаса медитация в позе сидя, полчаса медитация при ходьбе). Обед. Период времени между 15 и 18 часами посвящен тому же: сидению и хождению в процессе медитации на протяжении трех часов. Ужин. Сидение. В 21:00 — отход ко сну. И все это в полном молчании.
Это ментальный тренировочный лагерь. Если кто-то считает это просто новомодным развлечением, пусть попробует сам. Итак, день первый, меня тошнит. Я сижу в молчании и в надежде, что меня не вывернет прямо там. Не помню, как добралась до кровати, но я моментально засыпаю до следующего утра. Этой ночью мне снится Обама, который моет стеклянный кофейный столик и произносит проникновенную речь о мире во всем мире.
Просыпаюсь под звук будильника на телефоне в 6:57. В 7 утра у меня медитация (я тяну до последнего, чтобы получить свою порцию адреналина, даже на ретрите). Я в спешке вхожу в просторную комнату для медитации, где уже сидят люди, некоторые завернутые в покрывала, в позе Будды: одни устроились на подушках, другие — на новейшем аксессуаре для медитации — зафу (посмотрите в Google, это специальная подушка для медитации). Я беру стул — из чувства противоречия. Наш ретрит ведут две женщины, которых я для себя определила в категорию «Матери Земли»: растрепанные волосы и на одной из них — резиновые туфли-сабо с дырками, как коврик для душа (наверно, они удобны в случае потопа).
Я ожидаю, что они начнут говорить мягкими, воздушными голосами, которые обычно слышишь в лечебных центрах, где вам нежно втирают масло иланг-иланга в ваш центральный меридиан. Когда я беседую с одной из женщин, Джоди Мардулой, бывшим директором Центра по исследованию и практике осознанности, я понимаю, что ошиблась. Я сообщаю ей об «отклонении от нормы» у меня в мозге и что, возможно, я буду поглощена своими мыслями во время ретрита. Я предполагаю, что после услышанного она даст мне кружку с соком из коры, но нет, она беззаботно рассказывает, что примерно пять лет назад покинула пост директора из-за кровоизлияния в мозг.
Она рассказывает — и то только под моим натиском, — как внезапно ощутила, словно холодный водопад обрушился на ее затылок, и она потеряла сознание от боли. Это было как цунами из крови, которое бушевало внутри черепа и стекало вниз, к шее. Когда она очнулась, ей показалось, что все ее воспоминания были смыты стихией: одни были похоронены под остатками разрушенных зданий, обрывки других торчали из грязи. Она не помнила, кто она или почему оказалась в больнице (а я начинала этот разговор, полная жалости к себе). Несколько недель она пролежала, с ног до головы опутанная проводами от аппаратов, которые поддерживали ее жизнедеятельность. Единственное, что она могла делать, — это двигать правой рукой. Тогда она начала выполнять упражнение по сканированию тела и пыталась сфокусировать внимание на том месте, где ее рука касалась поверхности кровати, чтобы «заземлить» себя на физическом ощущении. Потом, когда она начала двигать второй рукой, она концентрировала внимание на физическом ощущении от того, как ее ладони касаются друг друга. По ее словам, это улучшило ее способность к концентрации внимания и позволяло сознанию вновь сфокусироваться, когда оно растворялось в боли.
По прошествии нескольких месяцев ей стало лучше, но она так и не смогла вернуться к прежней жизни, поэтому ей пришлось создавать себя заново. Потом я узнала, что Джоди (когда была помоложе) одна путешествовала автостопом по самым разным странам и однажды жила в мансарде на крыше в Париже, где многие знали ее отвязные вечеринки. Рассказывают, что в период восстановления, когда она ходила с двумя палками, увидев, как мальчишки скользят по заснеженной горке на куске картона, она попросила их импровизированный инвентарь, чтобы прокатиться. Она положила палки себе на колени и, к огромному изумлению мальчишек, с ветерком понеслась вниз по склону.
Джоди говорит мне, что в произошедшем с ней есть и хорошие стороны (вы можете поверить, что такое можно сказать?). Когда она создала новую себя, у нее пропали критические голоса в голове, твердившие, что она недостаточно хороша, недостаточно компетентна для своей работы. Сейчас она просто принимает себя такой, какая есть, и живет в гармонии с собой, словно потерять память — это самая естественная вещь на свете. Она помнит свою дочь, и ей этого достаточно. Это стало для меня важным уроком: я считала эту женщину легкомысленной, а она проделала самый большой путь в духовном развитии, чем кто-либо из всех, кого я знаю.
Не могу сказать, что это лучшее время в моей жизни. Когда долго сидишь и медитируешь, внутренний голос начинает умолять, чтобы это наконец закончилось, чтобы прозвучал заветный сигнал, что полчаса прошли. Медитация сидя действительно заканчивается, и вы приступаете к динамической медитации: вы идете в одну сторону, примерно на три метра, и возвращаетесь назад. Суть в том, что вы стараетесь сфокусировать внимание на ощущении, как ваша ступня касается земли, и, если мысли начинают где-то блуждать, вы возвращаете фокус внимания на ступни и стараетесь почувствовать следующий шаг. Вы вспоминаете о телефонном звонке, на который забыли ответить пару лет назад. Затем вы возвращаете фокус на ступни и делаете следующий шаг. Постепенно, как бы ни было трудно наблюдать, как ваш мозг идет на любые уловки, чтобы думать о том, о чем ему хочется, вы начинаете понимать, зачем это все надо. Вы возвращаете себе фокус и используете физическое ощущение в ступнях как якорь, когда ваш мозг пытается заманить вас в ловушку. Пока участники ретрита совершают свою неспешную прогулку, над нами пролетает вертолет. Я представляю, как пилот сверху смотрит на нас и видит перед собой сцену из фильма «Ночь живых мертвецов».
После того как мы сидим, ходим, сидим, наконец звучит сигнал, что пора обедать. Все выстраиваются в очередь, никто не толкается, все ведут себя вежливо и предупредительно — придерживают друг для друга дверь, подают чашку. Мне нравятся все эти люди, главным образом потому, что мне не нужно с ними разговаривать. Мы никогда не встречаемся глазами, потому что мы не разговариваем, и нет необходимости смотреть друг на друга. Оказывается, когда не нужно постоянно говорить «спасибо» или «простите», экономится куча энергии. Это настоящее облегчение. Все, что мне нужно сделать, — это сфокусироваться на том, что я ем.
Сегодня я влюбляюсь в диетическое печенье. Я и раньше его ела, но не так, как сегодня. Я откусываю кусочек и чуть не падаю со стула от урагана вкусовых ощущений — соленое, сладкое, хрустящее, оно идеально! Я мечтаю, чтобы оно не заканчивалось. Я начинаю жевать медленнее и уже не думаю о том, чтобы откусить еще кусочек до того, как проглотила тот, что у меня во рту (как я обычно ем). Я растягиваю удовольствие, наслаждаясь ярким моментом: мое внимание полностью сосредоточено на вкусе — лучше, чем в ресторане с пятью звездами. Все другие мысли исчезают. В итоге я заворачиваю остаток печенья в салфетку и прячу в обувь до особого случая. Звуковой сигнал возвещает, что время обеда подошло к концу, и мы, как в фильме про зомби, возвращаемся в комнату для медитации к своим зафу — в моем случае к стулу.
Я начинаю клевать носом, сидя на стуле и думая о том, что время течет слишком медленно, но даже здесь оно все-таки движется. (Я чувствую себя очень мудрой.)
К этому моменту на мне пижамные штаны и старые, изъеденные молью войлочные носки (здесь почти заморозки, и мне пришлось их позаимствовать, как и резиновые сапоги, дополняющие картину). Так как никто не смотрит на тебя, ты и сам перестаешь на себя смотреть. За все время ретрита я не увидела ни одного зеркала — еще одно облегчение. Я замечаю, что начинаю замедляться, и это пугает меня, словно я дойду до полной остановки и превращусь в статую. Во время динамической медитации я едва передвигаю ноги: мое тело кажется мне балластом, который я тащу на себе, как мертвого слона. Должно быть, так чувствовала себя моя бабушка в ее последние дни, когда она волочилась по дому, как чистильщик бассейнов.
Нам позволены 15-минутные встречи с одной из наставниц, чтобы рассказать, что творится в нашем молчаливом сознании. Я иду к Джоди и говорю ей, что чувствую себя по-настоящему старой и что я в ужасе, что закончу свою жизнь, поедая булочки с остальными стариками и ковыряясь в саду для развлечения. Я чувствую, что мне недолго осталось.
Она говорит, что ей семьдесят (и это я пришла к ней жаловаться на жизнь?), и спрашивает, чему я на данный момент научилась. Я отвечаю, что освободилась от мысли, которая преследовала меня, когда я была моложе, что во мне какой-то яд, и что это только вопрос времени, когда окружающие заметят, что глубоко внутри я — ужасный человек, и уволят меня или просто прекратят со мной общаться. Я больше не чувствую себя так, но во мне все еще остались нарциссические черты. «А в ком их нет?» — отвечает Джоди. Я снова возвращаюсь к тому, как мне страшно потерять память. (Я говорю это женщине, которая действительно потеряла память. Не слишком деликатно с моей стороны.) Джоди отвечает, что я должна прекратить придумывать себе ужасы… Никто ни разу в жизни не предупреждал меня о том, что у меня есть предпосылки для потери памяти. В ее словах есть логика. Я говорю, что, несмотря на то что мы должны быть сфокусированы на себе, я начинаю возвращаться к своим старым привычкам: мое внимание начинают всецело занимать участники нашей группы, которые мне не нравятся. Если помните, мы все постоянно молчим, так почему вдруг они мне не нравятся? Я не выношу одного участника, потому что он слишком громко дышит, другого — потому что он сидит с закрытыми глазами, даже когда звучит сигнал о завершении медитации, словно он в нирване, а заодно в тибетских носках и с красной точкой на лбу. И еще меня бесит одна женщина, которая ест с открытым ртом.