— Да кто ж тогда здесь убирал? — изумился Борис: — Неужели вы барышню под это дело подрядили⁈
— Я Барабашке молочка налил да конфетку дал, он здесь порядок навел, да и кашу сварил…- я понял, что рассказывать «дворовому» о моих трудовых подвигах не стоит, не поймет, от слова совсем.
— Да иди ты⁈ Ой, простите ваша светлость, великодушно, просто никогда я такого чуда не слыхал!
— Ну, так узри. Кашу накладывай и иди Акулину корми, потом приведешь ее сюда, будем Еремеевские захоронки искать.
— Сейчас исполню. — Борис коротко поклонился, навалил себе каши из большого котла, получив к ней кусок буженины, отчего пришел в неописуемый восторг, быстро съел, после чего навалил каши в ту же миску и побежал кормить, томящуюся взаперти, Акулину.
Прибывшие на завтрак девочки попытались устроить небольшой скандал, отказываясь есть кашу и яичницу с большой чугунной сковороды, что я пресек очень быстро, объявив, что если кому-то не нравится приготовленная еда, то этот кто-то будет готовить завтраки, обеды и ужины для всех, живущих в усадьбе, благо этот опыт пригодится будущим невестам во взрослой жизни.
Отправив девочек под присмотром гувернантки, которая, кстати, съела мое варево без всяких возражений, я вышел во двор, где меня уже ждали Борис и Акулина.
— Барин, я тут подумала…
— Борис, подожди меня, я сейчас. В отцовском кабинете, в ящике комода, среди каких-то ремней, сумок и железяк, я обнаружил что-то вроде короткого кожаного хлыста за которым я и вернулся, поняв, что Акулина хорошего отношения не понимает.
— Так вот, барин… — судя по хлопку, на Акулине не одна юбка, а минимум четыре, но одного шлепка по широкой заднице наглой горничной хватило, чтобы в ее глазах заплескался страх.
— Борис, тащи ее на конюшню и к лавке привяжи. Сейчас получит по заднице сто горячих, после этого в полицию ее сдам. Надоела мне эта кикимора, хрен с ними, с деньгами.
Борис крякнул, но повалившуюся на землю, Акулину, в сторону конюшни рванул, так что затрещали нитки на душегрейке.
— Ой, барин, прости дуру, не то я тебе сказать хотела лопату надо брать, Еремей добро в саду закопал! — Акулина вырвала руку у опешившего дворника и отползла от нас на пару шагов.
Я мотнул рукой, и дворник рысцой бросился к своей сторожке, чтобы через несколько минут притрусить обратно, сжимая в руках нужный инструмент.
Хорошо быть барином, особо ничего делать не надо, только в порядке демократизма забрал у Бориса, мешающее ему копать, ружье, да кивнул, когда Акулина ткнула пальцем на какую-то проплешину за густым розовым кустом.
— И зачем Еремей закопал ценности здесь? — подивился я, когда, Борис выкопав неглубокую ямку, извлёк оттуда небольшой деревянный ящик, в котором, обмотанные тряпками, находились чуть ли не сотня единиц столовых приборов — массивных ложек, ножей, вилок и еще какой-то ерунды.
— Так в его комнате найти могли, а он сказал поварихе, что серебро в чистку повез, к ювелиру.
Я прикинул, что одна ложка весит примерно около ста грамм, ну ладно, восемьдесят, приборов больше сотни штук в ящике, серебряный рубль, навскидку, весит грамм двадцать, следовательно, если брать цену лома, то стоит это добро рублей четыреста, а в скупке — в два раза меньше.
— Деньги где, мартышка? — я хлопнул себя хлыстом по ладони и поморщился, было больно.
— Не знаю…- глаза Акулины недобро блеснули, но встретившись со мной взглядом, хитрая девка промямлила: — А, барин, вспомнила. На балке, над кроватью.
В комнате Еремея, под потолком, действительно проходила широкая балка, до которой, при всем желании, убиравшие комнату, горничные, достать не могли. Пришлось Борису бежать за лестницей, но его усилия не пропали даром — вниз он слазил, сжимая в руке толстый бумажник. Естественно, пересчитывать при прислуге деньги я не стал, приоткрыл и вытянул из нутра кошеля синенькую «пятерку», которую вручил дворнику.
— Спасибо, Борис. Эту выведи на улицу и пинка дай под зад…
— Барин, вы же мне сто рублей обещали…
— А ты мне обещала все ухоронки Еремея показать, а из тебя каждое слово тянуть пришлось. И еще — чую я, ты мне не все тайники показала, опять хитришь, но я, все равно, с тобой возится не хочу, поэтому пошла вон отсюда!
Акулина опустила глаза, стараясь не глядеть мне в глаза, но я чувствовал, что сказанные, по наитию, слова, попали в точку. Есть, есть где-то еще у Еремея тайнички, не все деньги я вернул…
— У двери подожди… — гаркнул девке дворник, а сам подошел ко мне, ломая в куре картуз и зашептал: — Барин, богами тебя заклинаю, не гони девку, дозволь ей остаться. По нраву она мне…
— Ты что, Борис, она же подлая, и с Еремеем сожительствовала? — я был поражен порывом дворника.
— Ничто, я ее и такую взять готов…- Борис махнул рукой.
— Ты женится, что ли на ней собрался? — не поверил я.
— Ага, честь по чести, пойду к жрецу и повенчаемся.
— Едрить -колотить. Ты если хочешь ее здесь оставить, то только под твою ответственность. И если она будет дом убирать за тоже жалование. — подумав, ответил я: — Давай, зови ее.
— Акулина, Борис хочет на тебе женится, тогда ты сможешь здесь остаться… — проговорил я, пытаясь понять мысли горничной.
— А что ж не пойти, коли позовет. — пожала пухлым плечом молодуха и «стрельнула» глазом на «жениха».
— Ну раз такое дело, я не возражаю. Вот вам, Борис, мой свадебный подарок. — я вытащил еще три «пятерки» из кошеля и протянул счастливому жениху: — Все, можете быть свободны, до завтрашнего утра. Идите, желаю счастья.
Глава 6
Глава шестая.
После ухода Бориса и его нареченной, уж не знаю, в храм или еще куда, в усадьбе я остался один. Чтобы контролировать вход в домовладение, я запер кованные ворота, взял несколько книг, и расположился на крыльце дома, на солнышке, решив почитать свои учебники, одновременно наблюдая за воротами — ожидался визит полицейского чина, который должен был взять мои показания относительно задержанных вчера слуг, да гувернантка, по моим расчетам, уже должна была вернуться.
Видимо, действие крепкого кофе, которого я употребил около литра, уже закончилось, так как я, незаметно для себя, задремал, с учебником «Основы практической магии» на коленях. Проснулся я от грохота — кто-то энергично тряс ворота и что-то вопил.
— Да сейчас, сейчас открою… — я подобрал, упавший на ступени, учебник, потянулся и двинулся открывать. У ворот стоял, крайне недовольный тип, облаченный в полицейскую форму, но с офицерскими погонами на плечах.
— Шевелись давай! — мужчина погрозил мне крепким кулаком: — Совсем вас тут хозяева распустили…
— Представьтесь… — я остановился, не торопясь разомкнуть запоры ворот.
— Да ты… хамло! — от возмущения полицейский начальник не мог подобрать слов, только беззвучно разевал рот.
— Я князь Булатов Олег Александрович, и я стою на своей земле, а вот ты…
— Прошу прощения, ваша светлость…- из полицейского, как будто, выпустили воздух, что разрывал его изнутри: — Имею честь представиться, помощник пристава Кремлевской полицейской части прапорщик Кислицин, Аскольд Иванович. Не признал вас, ваша светлость, больно вы…
Аскольд Иванович, прапорщик от полиции, изобразил руками в воздухе неопределенный жест, означающий крайнюю степень моей раскрепощённости.
— Ладно, Аскольд Иванович, проходите…- соскочил я с темы неподобающего своего вида и времяпровождения и гостеприимно распахнул калитку: — Прислуга, как заговорщики, все арестованы, новой я еще не набрал, так что, всё самому приходится…
— Ну какие там, ваша светлость, заговорщики. — отмахнулся от моей версии полицейский, заходя во двор: — Я понимаю, прислуга решила обманом сбежать от вас, управляющий вором, к тому же оказался, но заговор против государя, это перебор, по моему мнению, ваша светлость.
— Эх, Аскольд Иванович, не сталкивались вы, видимо, с заговорами, очевидно. — вздохнул я, ведя полицейского в гостиную, расположенную на первом этаже: — Чай, кофе, коньяк?
— Не смею вас затруднять, ваша светлость, тем более, что прислуга отсутствует…- пробормотал полицейский чин, раскладывая на небольшом столике, стоящем возле пары кресел, папку с бумагами.
— А я вас, все-таки угощу кофе с коньяком, и себе налью, а то в сон, после бессонной ночи клонит. Поскучайте пять минут, буквально.
Наверное, я опять делаю что-то не то, судя по озабоченной физиономии помощника пристава, с которой он меня провожал.
Когда я вернулся в гостиную, неся на подносе две большие чашки с кофе и бутылку коньяка, полицейский был уже не один — он расшаркивался перед вернувшейся гувернанткой.
— Вера Игоревна Бухматова. — в ответ представилась барышня, и я наконец узнал, как ее имя.
— О, Вера Игоревна, вы пришли. Кофе не желаете?
— Благодарю, Олег Александрович, я недавно на бульваре заходила в кофейню. Если вы не против, я поднимусь к себе.
Пожав плечами, я отпустил девушку, сам же присел в кресло и жестом предложил полицейскому угощаться:
— Так на чем мы с вами закончили, любезный Аскольд Иванович? Ах, да, на мере вины преступников. Так вот, по моему глубочайшему убеждению, любая ложь, касающаяся, хотя и косвенно, как самого государя, так и членов правящей фамилии, является тяжким государственным преступлением, а тут имела место прямая клевета. Или вы, господин помощник пристава тоже считаете, что государь не пришел на помощь своему вернейшему вассалу, так как за тем, якобы, были недоимки по налоговым преступлениям? Или вы молчаливо одобряете его утверждения, что государству, а, следовательно, и правителю, выгодней не оказать помощь моей семье в отражении нападения дикарей, так как, можно будет позже, забрать себе всё, да еще и титул продать кому-либо, подороже?
После моего первого вопроса, помощник пристава закашлялся и покраснел, а сейчас он, вдобавок, еще и побледнел.
— Еремей, кроме того рассказывал, что эти сведения ему сообщил имперский офицер — что это по-вашему, как не дискредитация нашей армии в частности и государства в целом? А остальные, вместо того, чтобы кричать «Слово и дело», поддакивали злодею, высказывали одобрение его подлых планов. Нет, Аскольд Иванович, вы как хотите, но я буду настаивать о наказании этих людей.