У караульной будки возле ворот стоял усатый военный, лет сорока, в зеленом мундире и такого же цвета штанах, заправленных в короткие сапоги. На голове бойца, набекрень, сидела зеленая бескозырка с красным околышем, из-под которой торчал, пегий от седины, но еще залихватский чуб.
В положении «у ноги», военный держал длинную, судя по всему, винтовку крупного калибра с длинным, саблевидным штыком. В совокупности формы и амуниции, я бы отнес солдата с красными погонами, на которых виднелась цифра «9» из желтой латуни, в концу девятнадцатого века на моей родной Земле. Я шагнул за ворота через распахнутую калитку и на следующем шаге замер. Метрах в десяти от ворот, на корточках стоял Еремей, что обнимал за плечи и что-то ласково выговаривал уже… двум, ревущим взахлеб, Екатеринам Булатовым.
— Вы что тут, делением размножаетесь⁈ — про себя чертыхнулся я и начал осторожно подходить к этим странным родственникам.
— О! Вот и его светлость пришла! — с явным облегчением воскликнул Еремей, легонько подталкивая в мою сторону юных девиц, которые залили его пальто слезами так, что местами плотная ткань потемнела. Девчонк, оторвавшись от мужика (теперь я разглядел, что одна из них чуть меньше ростом, да и черты лица немного отличаются), и с плачем бросились ко мне, крепко обняв меня, в четыре руки, где-то в районе пояса, и заливая слезами теперь уже меня, а я, не зная, что делать, стал гладить девочек по светловолосым головкам, растерянно бормоча: — Ну что вы? Ну прекращайте, всё, обязательно, будет хорошо…
— Вот видите, господа! — раздался за моим плечом чей-то гнусавый голос: — Все бабы семейства Булатовых собрались для ежедневного хорового рева.
Я резко обернулся и увидел в нескольких шагах от меня давешнюю компашку молодых людей, только девица куда-то исчезла. Противный же голос принадлежал тому самому, длинноволосому красавчику, которого я оттолкнул с дороги в коридоре. На этот раз пятеро парней были в зеленых фуражках, с кокардой в виде щита, а мой обидчик еще и картинно опирался на, оставленную вбок, черную лакированную трость с позолоченной рукоятью в форме головы лошади.
Отодвинув, мгновенно затихших, девочек в сторону, я двинулся к молодцу, как его там, что-то похожее на фрикадельку. Молодые люди, стоящие, как я понимаю, за спиной своего вожака, еще продолжали подобострастно хихикать, а вот барон… Фриксен, с каждым моим шагом веселость свою терял.
Встав к нему вплотную, я смерил парня взглядом — в глазах красавчика уже плескал… страх, нет, не страх, но некая растерянность. Видимо я делал что-то совсем не то. Честно говоря, идя к своему, уверенному в своих силах, противнику, я думал о том, куда же делась моя форменная фуражка — судя по окружающим, с непокрытой головой на улице находиться было не принято.
Барон или граф, я уже не помню, презрительно скривился и открыл рот для следующей фразы, которая, уверен, должна была меня морально размазать и уничтожить, но я не дал ему произнести ни слова. Обхватив молодого человека руками за плечи, я с силой ударил его сбоку по стопам, а когда он потерял точку опоры, бросил своего противника на землю.
— Уй! — барон ударился о брусчатку плашмя, отбив себе весь ливер, а его трость покатилась по булыжникам, тяжело, гораздо тяжелее, чем должна катится обычная, прогулочная тросточка. Лежа, распростертым на камнях, в наступившей вокруг, полной тишине, Фриксен растерянно дважды хлопнул ресницами, потом его лицо исказилось гневом, он потянулся к отлетевшей в сторону трости, и я вспомнил, о привычке некоторых «джентльменов» носить в полой трости что-то вроде короткой шпаги. Чисто в целях безопасности, я с силой наступил на, тянущуюся к трости, кисть барона и провернул каблук ботинка против часовой стрелки, вминая беззащитную ладонь в камень.
— Ой! — снова вскрикнул барон, забыв о своей палке и, прижав больную руку к животу, стал баюкать ее левой.
Я подхватил с камней тросточку, по весу понимая, что был прав — там явно пряталось что-то тяжелое и острое, после чего, подхватил с брусчатки, откатившуюся в сторону, форменную фуражку барона, отряхнул ее и бросив в сторону, замерших приятелей поверженного вожака негромкое: «Трофей, святое дело», нахлобучил предмет формы на свою голову и двинулся к замершему, как изваяние, бледному Еремею, и прижавшихся к нему девочек.
— Ну что, идем? — я небрежно хлопнул тростью себе по икре, но тут же прикусил язык, чтобы не вскрикнуть от боли — я забыл, что палка тяжелая и бьет очень больно.
— Да, идем, ваше сиятельство. — Еремей взял девочек за руки и торопливо двинулся по широкой улице, прочь от ограды академии, а я, гордо задрав голову, пошел за ними.
Пока мы не отошли достаточно далеко от места происшествия, девчонки, как я понимаю, вторая из которых, тоже являлась мне очередной сестрой, несколько раз испуганно оглядывались назад, но, встретившись со мной взглядами, начинали робко улыбаться. За нами никто не гнался, никто не преследовал. Когда мы свернули на очередном перекрестке я, боковым зрением, успел заметить, что моего противника уже подняли с булыжной мостовой, и сейчас несколько человек, поддерживая барона за плечи, старательно отряхивали форму моего противника от всякой дряни, коей богато навалено на дороге.
Минут через пять девочки вытянули свои руки из ладоней Еремея, и теперь шли впереди, о чем-то тихонько шушукаясь, мужчина же, приотстав, пристроился идти рядом со мной.
На улицах было немного народу, судя по одежде встреченных мной обывателей, здесь и сейчас я нахожусь в эпохе, примерно соответствующей рубежу между девятнадцатым и двадцатым веком в моей родной истории. Во всяком случае, автомобили мимо нас не проезжали, а вот различные повозки попадались постоянно. Да и количество конского навоза на проезжей части говорило о том, что лошадка в этом мире еще является первым помощником человека. Пару раз я видел дворников, что собирали свежий навоз в специальные ящики, стоящие практически у каждого дома. Как я понимаю, это, экологически чистое, естественное удобрение весьма ценилось.
— Олег Александрович… — негромко начал Еремей: — Простите, что я вам сразу не успел сообщить… Просто чиновник сначала в дом вашего батюшки заезжал, а потом только в академию поехал.
— Ты говоришь о той беде, что случилась в Покровске? — я повернул голову к своему собеседнику: — Я уже уведомлен, из императорской канцелярии прибыл чиновник с официальным уведомлением.
— И вы так спокойно на это реагируете, Олег Александрович? — изумился мужчина: — Я же служу в доме вашего батюшки двенадцать лет, знаю вас с семилетнего возраста…
— Успокойся, Еремей. Я уже поплакал в туалете, порвал на себе волосы, если ты об этом… — Судя по лицу батюшкиного сотрудника, я угадал, но только вел я себя, все равно, неправильно.
— Но, понял, что в такой ситуации я, как старший мужчина в доме, я несу ответственность за сестер и за…весь род. — Кое как удержался, чтобы не спросить мужика, не появятся ли еще какие-либо братья или сестры, чтобы быть готовым, но, в последний момент, прикусил язык.
Мужчина недоверчиво крякнул, очевидно, что за двенадцать лет нашего знакомства я не показывал себя лицом, готовым взвалить на свои плечи такую ношу.
— А с бароном Фриксеном что будете делать, Олег Александрович? — осторожно спросил Еремей.
— А что с ним надо сделать, как ты полагаешь?
— Так ведь он, шельмец, вами, уже почитай, три года всячески помыкал и изгалялся, только вы, Олег Александрович никогда ему отпора не давали, просто молчали или убегали…
Нда. Ситуация совсем плохая с моим предшественником. И не спросишь его, не проведешь этому плаксивому мальчонке сеанс психологической накачки.
Только слуга, судя по выражению его лица, ждал от меня какого-то ответа.
— Да черт с ним, с этим бароном. Пускай себе живет…
Судя по вытаращенным глазам моего собеседника я ляпнул что-то запредельно глупое.
— Я конечно в ваших, благородных делах, ваше сиятельство, разбираюсь слабо, все-таки, я, по происхождению, мужик сиволапый, но только, после сегодняшнего, барон вас обязательно на дуэль вызовет. — Еремей сокрушенно покачал головой.
— И что, что вызовет? Побоксируем с ним маленько, разомнемся…
— Как это — побоксируем? — не расслышал, наверное, меня мужчина: — Судя по тому, как он с дерьме, извините, измарался, он с вами будет до смерти драться, тем более, вы его вещи забрали.
— Что в бою взято, то свято. — отрезал я, прежде чем понял, смысл фразы, произнесенной Ермолаем: — Погоди, что значит — до смерти? Как тебя понимать?
— Дак известно, как — как сказал, так и понимайте. Я, конечно, не знаю, всех тонкостей, так как я мужик…- закокетничал вновь Ермолай.
— Да, да, я помню — лапотный мужик, окончивший… Что ты закончил, Ермолай, реальное училище или гимназию?
— Семинарию. — покраснел образованный слуга, но тут же вернулся в струю поучения барчука: — Так вот, я всех дуэльных тонкостей не знаю, но думаю, что сегодня, к вам домой прибудет секундант, который передаст формальный вызов от барона Фриксена, который будет настаивать на дуэли до смерти одного из противников…
— Ты сейчас серьезно говоришь? — я вгляделся в глаза своего собеседника и понял, что разговор идет серьезней некуда.
— Ваше сиятельство, вы не заболели ли случайно. Говорите больно чудно.
— Да нет, Ермолай. — я испугался, что моя странность может повлечь негативные для меня последствия, а в комфортности местных психиатрических больниц я очень сильно сомневался: — Это я просто так шучу. Настроение у меня сегодня очень шутливое… И тут я вспомнил, что сегодня я получил сообщение о том, что мои официальные мама и папа, а также старшие братья пропали без вести, а если быть реалистом, а не придурочным оптимистом, то их судьба, скорее всего, сложилась трагично, так что о шутливом настроении говорить нельзя. Это я, конечно, вляпался, так вляпался. Остается только сослаться на легкое нервное расстройство.
— Извини, Ермолай, просто я сегодня после всех этих событий, сам не свой, просто не знаю, как себя вести.