жане никто, я не обещал их защищать, они не кормили меня много лет, но я пришёл им на помощь и готов взять их под свою защиту. Времени нет, там, каждую минуту гибнут люди, поэтому спрашиваю вас один раз. Кто готов защищать наших людей и победить врага? Шаг вперед, им я раздам оружие. Кто надеется жить вечно и боится выполнить свой долг — валите на хер, дорога в империю там.
Народ в строю зароптал. Дорога на север была действительно там, но только каждый знал, что это путь в сотни верст и в одиночку его не пройти даже самому могучему богатырю.
— Ваша светлость, дозвольте вопрос? А где князь Слободан? — выкрикнули из глубины строя.
— Не знаю. Его пароход последний раз видели вчера утром — он уплывал по Иртышу на север. Надеетесь догнать? Вперед, я никого не держу.
— Ваша светлость, а где англичане?
— Ну что же, последний ответ на последний вопрос. — усмехнулся я: — Англичан мы догнали и теперь они все лежат в той могиле, их пушки ружья и деньги у меня. Все, вопросы на этом закончились. Кто желает служить мне — шаг вперед. Через десять минут мы выступаем.
Как вы думаете, сколько человек отказалось служить удачливому князю, победителю англичан и спасителю солдатских шкур? Правильно, всего трое, кои и были пинками отправлены в сторону севера, без оружия и снаряжения. Надеюсь, скоро я обнаружу их в роли рабов в ближайшем кочевом стойбище, куда я планировал нанести дружеские' визиты в ближайшее время. Остальные бойцы были разбиты на взводы, в которые, в качестве цементирующей силы, я выделил по четыре свежеиспеченных унтера из моего полка. Раздав новобранцам тесаки и шпаги, я выдвинул свои силы в сторону городка. Впереди, в качестве прикрытия, двигались, развернутым строем, две роты, фланг прикрывался третьей сводной ротой из бывших княжеских кавалеристов, а в середине этого полукаре, двигались упряжки с пушками. В местных реалиях это была большая сила, способная сломать хребет тысяче хана Бакра.
К вечеру этот усиленный батальон приблизился к окраинам города. Один раз нам пытались воспрепятствовать орда степных всадников, что густой лавой выскочила из какого-то оврага. Пехота, вооруженная только тесаками и саблями, было подалась назад, неуверенно оглядываясь по сторонам, но не побежала, что дало нам время успеть развернуть несколько орудий.
— Ложись, всем лечь, бестолочи! — забегали вдоль шеренг унтера, кулаками и пинками, заставляя солдат выполнять эту странную команду.
Офигевшая от нашей, нелепой тактики кочевники начали придерживать коней, не понимая, что за каверза их ждет и оказались перед жерлами готовых к стрельбе, пушек.
Поняв в чем дело, пехотинцы стали расползаться в стороны, чтобы не попасть под дружеский огонь ближней картечи, а, смуглые всадники, не страдающие тупостью, мгновенно пришпорили своих скакунов, стараясь рассеяться в разные стороны.
Такой расклад меня вполне устроил — количество боеприпасов к пушкам, хранившихся в зарядных ящиках пушек, было ограничено, и я не собирался начинать бой в столь невыгодных условиях.
Подходя к окраине городка, я запустил в вверх магический сигнал, призывая командира вело-кавалерийского полка поручика Галкина выступать мне навстречу. Видно мой сигнал было похуже, чем в ночной темноте, но я надеялся, что бравый поручик его заметил. Через некоторое время раздались редкие выстрелы, которые постепенно приближались к нам, а потом появилась и голова колонны полка поручика Галкина.
Глава 21
Глава двадцать первая.
— Господа. — поприветствовал я собравшихся командиров: — Рад видеть всех живыми и в добром здравии. Мы все молодцы, но дело еще не закончено, необходимо изгнать подлого врага с нашей территории, а потом и добить его в его же логове…
Когда все героические и звучные лозунги написаны еще до твоего рождения и впитаны тобой с молоком матери, вовремя выдавать их легко и приятно.
— «Нашей», ваша светлость? — выделил интонацией первое слово поручик Галкин.
— Ну а чья теперь эта территория, Иван Лукич? Владетель отказался от своих прав, убыв на Север, прихватив казну и фамильные ценности, поэтому в этом прекрасном месте возник дефицит государственной власти, а у меня возник дефицит кандидатов на новые командные должности. Или вы предлагаете все это оставить хану Бакру? Сразу говорю господа — наличие подобных мыслей в голове есть государственная измена. Видимо все видели, как оный Бакр с местными пейзанами обращается? Мы…. Мы своих не бросаем!
Слово «русские», автоматически просившееся в эту фразу, меня не вполне устраивало, так как русских и прочих малороссов здесь было слишком мало, а планы у меня были большие, поэтому теперь мы не бросаем «своих», а вот как их выделить и обозначить — это для меня вопрос.
— Господа, пока готовимся к обороне, я же отправляюсь на переговоры с полевыми командирами, удерживающими город. После моего возвращения определимся с нашими боевыми возможностями и дальнейшими планами. Вопросы?
— Вопрос, ваша светлость. Почему мы пушки разворачиваем в сторону озера.
— Отвечаю — не в сторону озера, а в сторону выхода с рейда. Я не хочу, чтобы хоть одно из купеческих судов, без моего дозволения, покинуло порт. По вашим глазам, господин подпоручик вижу, что вы до конца не поняли, поэтому разъясняю. Оборона города сейчас удерживается на плечах местных жителей и командами купеческих судов. Подозреваю, что именно речники, как люди предприимчивые и оборотистые, овладели огнестрельным оружием и боезапасом, оставшимся после отплытия на барже княжеских солдат, так это оружие надо вернуть в полном объеме, так как солдаты, вооруженные тесаками против конницы не выстоят. Кроме того, я хочу, чтобы оборонительные позиции речники нам передали в плановом порядке, и нам не пришлось потом выбивать кочевников с городских улиц. И казенное добро должно остаться в городе, а не уплыть с купцами на Север. Поэтому, повторяю мой приказ — ни одно судно не должно без моего ведома покинуть порт и уйти на Север. Действуйте жестко, но боеприпасы экономьте.
Все мои силы теперь сконцентрировались на окраине города. Из захваченных телег, арб и прочих фургонов, я велел сформировать просторный вагенбург, одним плечом упирающийся в берег озера, а вторым — в мост через городской канал, на противоположном конце которого защитники города соорудили баррикаду, к которой я и направился в сопровождении неизменного вестового.
— Кто такой будешь? — с беспорядочного нагромождения камней, бревен, мешков земли и даже откровенного мусора мне навстречу поднялся зверовидного вида мужик со стареньким мушкетом в руках, одетый в простую длинную рубаху, подпоясанную веревкой и такого же вида, потертые штаны. Шляпа напоминала мою панаму, а на ногах, на портянки, были надеты какие-то мокасины из кожи.
— Князь Олег Александрович Булатов, прибыл на помощь вашему князю отбивать нападение кочевников…
— А наш князь где, вашество?
— Ваш князь, его светлость Слободан Третий с наследником и семейством отбыли на север на личном пароходе, в связи с переходом на новую работу и переездом на новое место жительства…
— Чего это?
— Бросил он вас и удрал, понял? Так что, за неимением другого я ваш князь получаюсь…
— Новый хомут…
Мужик, которого окружали десяток его, пусть плохо, но вооруженных товарищей, никакой подлости от меня не ожидал, поэтому от моего бокового в челюсть покатился с баррикады, уронив свой мушкет или фузею, я в такой старине не разбирался, а я, выхватил свои двуствольные револьверы, активировал защитный экран и навел стволы на опешивших мужиков.
— Перестрелять бы вас, блядей, за антиправительственные слова, но я сегодня добрый, поэтому объявляю вам амнистию. А на твои обидные слова, братец, отвечаю, что я не новый хомут на ваши худые шеи, а ваше счастье. Ты! — я ткнул пальцем в поднимающегося и потирающего челюсть мужика: — Больше такое позорное тряпье носить не будешь…
— Что это, позорное? — обиделся мой «крестник», отряхивая грязь и мусор с одежды: — Я в таком на работу хожу, грузчиком в порту, чтобы новое не портить…
Н-да, как-то опростоволосился я немного, но еще ничего не потеряно.
— Да плевать всем, в чем ты в свой порт ходишь! Через год все будем жить в два раза лучше, чем сегодня. Налоги снизим, удои повысим, построим общественную баню, планетарий и синему, а по воскресеньям ты будешь в лаковых штиблетах по парку гулять и пиво баварское из большой кружки пить.
При моей прошлой жизни местные депутаты, при отчетах при выполнении наказов избирателей, постоянно рассказывали о ремонтах или открытиях общественных бань, но для местного электората эта тема на зашла, а вот, при упоминании о лаковых штиблетах и баварском пиве, у многих затуманились мечтательно глаза.
— Вон видите, сколько скотины? — я ткнул пальцем в очередной гурт скотины, что несколько солдат вели на водопой на берег озера: — У кочевников отобрал, но мне столько не надо, теперь буду желающим задёшево продавать или в кредит. Надоело тебе в порту мешки на горбу таскать, купил у своего нового князя лошадь или верблюда с повозкой, и вот ты уже не голь перекатная, а уважаемый биндюжник, предприниматель и сам себе хозяин. А для этого мы должны сейчас дружно выбить отсюда кочевых, проводить дорогих купцов, чтобы они чего лишнего из города не увезли и начинать жить по-новому, стремясь к счастливому будущему. Вон у меня вестовой…
Я ткнул пальцем за плечо, где, с винтовкой наперевес стоял мой вестовой:
— Еще месяц назад был он вошь серая, а теперь, как под мою руку пошёл, стал уважаемой личностью, унтер-офицером Полянкиным Красом Людиновичем, с ним даже офицеры мои не считают зазорным раскланиваться.
— Так и есть, ваша светлость. День и ночь молю предков, что надоумили меня к вам на службу поверстаться. — тут же бодро отрапортовал мой хитрый вестовой: — Теперича, имею надежду в офицеры выбиться, с золотыми погонами на побывку в родную деревню съездить.
— Вот видите, при мне так заведено — коли человек преданный да сообразительный, то нет перед ним преград для личностного роста. Я, после смерти батюшки и матушки, как дела в княжестве на себя принял, то от всех старых офицеров избавился, так как они только водку пить способны были и разговоры против власти вести. Командирами сделал унтеров, что сообразительные, а офицеров всех к каторге приговорил. Теперь они у меня в угольной шахте, бригадой ударного труда, очень шустро уголь рубят, чтобы горячую баланду утром и вечером похлебать, и быстрее на волю выйти, потому как еще бог Перун нам наказывал — кто не с нами, тот против нас.