Так как я считал, что главное в руководителе — уметь делегировать свои полномочия, я раздал поручения всем присутствующим на совещании, после чего двинулся к княжескому дворцу — мне было необходимо решить еще и личные дела.
Во дворце во всю шла уборка — местные женщины вместе со служанками Гюлер собирали осколки стекла и прочий мусор, отмывали кровь, выковыривали пули из стен. Я, любезно кивая в ответ на поклоны, поднялся по лестнице на второй этаж. Там, в одной из комнат, в кресле, в обнимку со своим «винчестером», сидела Гюлер и читала книгу.
Сегодня девушка была одета во что-то восточное, чему я пока не знал названия и не смущала меня открытыми плечами и ложбинкой между грудей.
— Добрый день, княжна. — я коротко поклонился, замерев на пороге.
— Добрый день, господин. — Девушка отложила книгу встала и грациозно поклонилась, скромно опустив глаза к полу: — Не надо называть меня княжной, развод лишил меня этого титула.
— Но вы дочь хана, а это примерно соответствует…
— Моя мать…- голос Гюлер зазвучал глухо и зло: — Была пятой женой хана Бакра, ее отравили после моего рождения.
Отец…- как будто выплюнула девушка: — Потом рассказывал, что ее убили другие жёны, но я знаю, что мою мать отравили по приказу отца, потому, что родилась я, а не сын, а повитуха сказала, что моя мать не сможет больше выносить ребенка. Меня отдали в семью простых пастухов, которые голодали почти каждую зиму. Вспомнил о моем существовании отец только год назад, когда решил породниться с Слободаном. Меня нашли, забрали из той семьи и отвезли в Хорасан или Афганлэнд, где в городе Кандагар, в английской миссии из меня год делали леди. Так как английские воспитатели считают нас всех двуногими обезьянами, то знания в меня вбивали палками и розгами. В день свадьбы отец первый и единственный раз назвал меня «моя дочь». Поэтому, мой господин я не княжна, я вообще никто.
Глава 24
Глава двадцать четвертая.
— Ладно, это дело прошлое…- сменил я тему, неприятного обоим, разговора: — Госпожа, боги одобрили наш брак, поэтому я прошу вас стать моей женой. Как вы и просили, этот дом является моим свадебным подарком, единственное только… Прошу подождать немного.
Я присел на мягкий пуфик, ушел в себя. При обороне дворца от речников-мародеров выявилась его огромная уязвимость — огромные окна по всему периметру стен, с учетом вечного дефицита бойцов, это приходилось учитывать. Если бы можно было заминировать широкую лестницу, ведущую на второй этаж. Минировать ничего я не стал, лишь подготовил ускоренное, практически мгновенное окисление гвоздей, которые и крепили массивную деревянную конструкцию, выведя ключ запуска заклинания на углубление в стене, которое прикрыл осколком стекла, что подобрал внизу, на первом этаже.
— Гюлер, можно вас на минутку. — я ткнул пальцем в кусочек цветного стекла, закрепленного в углу стен галереи второго этажа: — Если разбить это стекло и начать на шляпку гвоздя, торчащего в стене, то через несколько ударов сердца все гвозди этой лестницы проржавеют. Одного человека эта конструкция еще выдержит, а вот под десятком взбегающих наверх мужиков непременно сложиться, отрезав второй этаж от первого.
— Спасибо, господин. — Девушка поклонилась: — Но, только тут есть еще один путь наверх — на кухне имеется лифт для подачи пищи.
Пришлось еще разбираться и с этой коробкой размером с холодильник, что по системе цепного привода могла двигаться вверх-вниз по узкой шахте, но там я ничего портить не стал, лишь установил штырь, который легко блокировал движение цепи со второго этажа.
— Свадебный обряд будет завтра, вечером, после моей победы. Сегодня ко дворцу подгонят велотелегу, в которой находятся идолы моих богов. Хочу, чтобы вы ночью спустились вниз и пообщались с моими богами. Их зовут Мокоша и ее супруг Перун. Она покровительница женщин, материнства, детей, семей, а он воин и защитник. Богиня сказала, что и у вас есть такие-же боги, только я забыл, как их зовут. На этом, прошу меня простить, хочу откланяться, у меня ещё очень много дел.
Девушка встала и поклонилась:
— Берегите себя мой господин. Я буду все время молиться за вас, так как если вы не победите, моя жизнь закончится вместе с вашей.
Пробормотав, что постараюсь, я сбежал — не люблю я этих высокопарных и пустых слов, цена которым три копейки, особенно здесь, на жестоком и лукавом Востоке, когда тебя называют братом, а через секунду вонзают нож в спину.
В утреннем тумане два выстрела подряд раздались неожиданно — разведчики докладывали, что табун вернулся в пригород после ночного и можно начинать дело. Зачем я пропустил коней? Я убежден, что степняк на лошади, на узких улицах пригорода будет более уязвим, чем пеший, и пока они верхом, вражеские всадники будут пытаться вырваться из ставшей ловушкой, пригорода. Я не собирался ловить спешенных захватчиков по садам и огородам, или выкуривать их из домов, теряя людей. Пусть они бросаются на мои вагенбурги, в надежде. Что вот, еще одно усилие, и дорога в степь будет свободна…
— Выдвигаемся. — Скомандовал поручик Галкин, на которого я возложил общее руководство боем и запряженные повозки двинулись вперед, перекрывая один за другим, неширокие проезды. Тягловых лошадей ездовые распрягали и уводили в наш основной «гуляй-город», и в повозки впрягались уже двуногие «лошадки». Повозки выстраивались в ряд, скреплялись металлическими крюками, цепями, всем, что смогли найти за такой короткий период, поднимались деревянные щиты с узкими прорезями, как знак готовности, на высоких флагштоках поднимались взводные флажки, а через изгороди приусадебных участков перелазили стрелки.
Когда все семь флажков были подняты над одноэтажными домиками, стоящий рядом со мной трубач проиграл какую-то бодрую мелодию и солдаты взвода, стоящего передо мной навалились на повозки, толкая их вперед. Заметили нас шагов через сто — сидящие на конях у распахнутых ворот одного из дворов несколько степняков, прервали жизнерадостный смех, обернули головы и…
Двое всадников упали сразу, повиснув в стременах, остальные бросились в наутек, низко прижавшись к лошадиным шеям и нахлестывая напуганных коней, а из двора повалили еще конные, видимо, из числа нерасторопных, часть из которых падала на землю, иногда вместе с лошадьми. А вот это стало проблемой. Туша убитой лошади остановила продвижение вагенбурга, не получалось перетащить сцепленные телеги над телом несчастного животного.
Как мы это преодолели? Вам лучше не знать, ибо нет ничего красивого и благородного в войне, когда гибнут или получают ранения невинные люди или несчастные животные. Как бы то ни было, через двадцать минут, когда была продумана и донесена до подчиненных тактика преодоления таких и иных заграждений, телеги медленно продвигались вперед, постепенно прижимая мечущееся по улицам конное войско к городским рвам. Попытки конных контратак успехом не увенчались, как и прорывы через сады и прочие огороды. Несколько домов, в которых засели спешенные кочевники безжалостно разносились в упор выстрелами из пушек. Через три часа сбившиеся в плотную кучу степняки стали слезать с коней, складывать оружие и становиться на колени.
— Господа. — я обернулся к офицерам, шумно переговаривающимся за моей спиной: — передайте всем взводам — пленников подводить по десять человек, сразу обыскивать, после чего десятками выводить из поселка и передавать под охрану конного эскадрона. Оцепление в огородах пусть пока не снимается. Когда разоружим всех пленников, довершим прочесывание участков, после чего погоним пленных на баржу, и займемся самым приятным на войне — трофеями.
Мимо меня, под конвоем, вели очередной десяток сдавшихся степняков, со связанными их же поясами за спиной, руками, и моя душа пела, пела до той поры, пока я не услышал за спиной панический вопль:
— Государь, беда!
Формально государем считаться я не мог, во всяком случае, пока, но некоторые, особо хитрые и пронырливые господа уже пару дней, как начали именовать меня так, и я, к своему стыду, лишь смущенно улыбался, но не препятствовал, н-да, не препятствовал. Вот так и появляются фавориты и прочие любимчики…
— Что? — я вынырнул из сладких грез о будущем, когда меня действительно будут обязаны называть государем и недоуменно уставился на подбежавшего унтера из молодых, его имени я пока не знал.
— Что ты говоришь? Повтори?
— Беда государь…- скороговоркой забормотал служивый, опустив голову и уткнув взгляд в землю: — Команда купца Гринева снялась с баррикады, которую они удерживали и освободила команду Калашникова, что сегодня была заперта в подвале, убив двух часовых, после чего, убив часовых на кораблях и береговых капонирах, заклепали пушки, что прикрывали пристань и рейд, и угнав пароходы «Лев» и «Бежан», и ушли на север. По брошенному мосту в город прорвались около двухсот всадников во главе с ханом Бакром и его ближниками.
— Твою же мать! — я с силой ударил кулаком по стоящей возле меня повозке: — Всех, кто свободен, ко мне. Бежим чистить город, пока эти ублюдки там не натворили дел…
Как бы быстро мы ни бежали, мы безнадежно опоздали. Двести всадников, ворвавшиеся в город через брошенную баррикаду, возле которой, на опрокинутой набок пушке, лежал истыканный ножами унтер-офицер, которого я отправил сюда, помогать речникам отбивать атаки, не пошли крушить соседние заслоны, дабы помочь своим, попавшим в ловушку соплеменникам. Нет, они ринулись к княжескому дворцу, рубя саблями всех, кто попался им на пути.
В распахнутые настежь двери дворца я входил с внутренним содроганием. После того, что я видел на улицах города, ничего хорошего я не ожидал увидеть. Двое зарубленных часовых и застреленный степняк, что лежали на пороге, а также несколько мужских тел, лежащих в окружающих дворец розовых кустах, оптимизма мне не прибавили. К моему облегчению, внутри здания я обнаружил переломанную лестницу, перила и ступени которые погребли под собой пару мертвых коней и несколько тел степняков…