Петровская церковная реформа так же, как и реформа семейного права, были направлены на укрепление и внешней, и внутренней стороны брака. Помимо упорядочения формальных процедур заключения брака (введение венечных памятей, записи браков в записные книги и т. д.) Петр уделял довольно много внимания личным супружеским отношениям, считая таковые важными, вероятно, из своего личного опыта. В частности, именным указом от 5 января 1724 г. Петр запрещал родителям и господам принуждать своих детей и крестьян к вступлению в брак против их воли, обосновывая свое запрещение тем, что такие поступки и ведут затем к несогласному житию.[257] В Воинском артикуле статьей 163 в толковании признавалось, что смерть жены могла наступить в результате жестоких побоев, однако наказание «легче бывает», поскольку такое убийство считалось непредумышленным. В случае предумышленного убийства муж наказывался по всей строгости.[258] В своем проекте уложения Петр, систематизируя преступления внутри семьи, довольно интересно рассматривает проблему супружеского насилия. На первое место Петр выносит битье женой мужа (гл. 12, ст. 34) — такие дела следует отсылать в Синод, где развод чинить по правилам. А вот в случае, когда «муж с женою побоями тирански поступает», Петр предлагает рассматривать такие дела на основании общего уголовного законодательства, то есть как будто побои и увечья были нанесены посторонним человеком и после соответствующего светского наказания отсылать к духовным властям. Однако если жена нанесет мужу побои и увечья, то ее сразу навечно ссылать на прядильный двор.[259] Здесь, во всяком случае, разница наказаний не так очевидна, как в допетровском законодательстве и в Соборном уложении. Хотя опять женщина автоматически попадает в тяжкие работы (прядильный двор) навечно, тогда как муж мог бы отделаться битьем кнутом и месячным тюремным заключением (Уложение, гл. XXII, ст. 11).
Впрочем, петровские законодательные новеллы, как мы увидим ниже в материалах судебных дел, не получили распространения среди духовенства, которое продолжало осуществлять разборы дел о супружеском насилии но правилам святых отец и святых апостол, а также Кормчей книги и выносило при этом исключительно неожиданные решения. В деле о разводе кравчего Василия Салтыкова с женой Линой Григорьевной (урожденной Долгорукой) в 1723 г. Синод определил, что в Кормчей книге нет правила о том, чтобы расторгать браки по причине побоев женам от мужей, посему иск Лины Григорьевны Салтыковой остался неудовлетворенным.[260] Вплоть до Екатерининской эпохи и второго периода реформ, если истице удавалось доказать, что тяжкие побои и увечья угрожали се жизни, тогда она могла получить развод, но часто без права последующего выхода замуж и сильно теряя в имущественном положении, так как она должна была покинуть дом мужа и могла получить только свое приданое и личное имущество. Если доказать угрозу жизни не удавалось, тогда духовные власти приказывали жене оставаться с мужем, а мужу рекомендовали жить с женою по закону, о чем брали у него подписку.[261] Однако ситуация с разводами складывалась достаточно плачевно, ибо духовные власти практиковали разводы без желания и согласия супругов (например, когда обнаруживалось, что они находились в запрещенном родстве или свойстве), а также принимали решения не по правилам святых апостол и отец, а по самоличному рассуждению.
В 1744 г. Синод затребовал из Московской консистории выписку о производстве бракоразводных дел. Были приложены также и мнения членов Синода начала 1720-х гг., когда обсуждался духовный регламент и «вины разводов брачных». Московская консистория, в частности, подтвердила, что руководствуется указом патриарха Адриана от 1697 г., по которому предписывалось производить разводы только по прелюбодеянию и «на живот совещанию».[262] Исключительный интерес представляет записка о правильных разводах архиепископа Псковского Феофана (Прокоповича). Пожалуй, впервые в рамках обсуждения данной проблемы Феофан настаивает на равенстве прав мужа и жены на развод в случае прелюбодеяния (имплицитно, однако, указывая на это равенство и по другим винам, особенно указанным в гражданском Градском законе). Феофан опровергает доводы тех, кто считает, что поскольку прелюбодеяние жены творит большую обиду мужу, так как подвергает угрозе кровную преемственность семьи, то и прав на развод у нее меньше. С точки зрения Феофана, в данном случае наказание за прелюбодеяние жене может быть более тяжким, однако право на развод должно оставаться равным.[263]
*
Мнение Феофана разделял и преосвященный Иосиф, архиепископ Московский: в своей записке он признает правильной виной для развода только прелюбодеяние. Иосиф при этом наказывает духовному суду внимательно относиться к обвинениям в прелюбодеянии, «дабы челобитчик, который бьет челом о разводе, несогласное и нелюбивое сожитие имея с супружницею своею, и сам он каковым коварством и поступком нс дал жене причины к прелюбодеянию, хотя от ея каковым либо способом избыти и на другой жснитися».[264] Иосиф, безусловно, хорошо был знаком с практикой ложных обвинений жен в прелюбодеянии, когда мужья просто хотели избавиться от опостылевшей жены для вступления в другой брак, часто применяя угрозы или склоняя жену к прелюбоде- нию напрямую, как мы увидим далее. Так, иски о разводе со стороны жены регулярно включали обвинения мужа в прелюбодеянии, из-за чего и следовало жестокое отношение к жене, побои и издевательства.[265]
Еще более аргументированной является позиция асессора Св. Синода иерея Анастасия Кондоиди. Выступая, как и два предыдущих архиерея, в пользу равенства в предоставлении развода мужу и жене, Кондоиди восклицает: «С каким убо лицем чистоты (женския) требуе- ши, а сам в ней не пребываеши?» С его точки зрения, плоть едина, смерть едина и спасение едино, рождение равно от мужа и жены происходит, долг родителям чада отдают в равной степени, а посему и развод имеют право получить равно. Кондоиди также распространяет это право и на развод по причине «биения» жен, приводя в подтверждение своей правоты законы греческих царей (Феодосия, Валентина и Юстиниана). Он выступает и против физического наказания «погрешающей» жены: можно использовать увещевание, запрещение или «отнятие некоторой власти». Кондоиди приводит пять причин, по которым «ранами же и биением жену наказывать несть мужне»: «1) происходит от свирепства и жестокосердия, чему быти не подобает; 2) благоразумному и равному и дружелюбному брачному совокуплению противно; 3) любовь брачную искореняет во обоих, как в мужи, егда с женою своею обходится, аки с рабою, так и в жене, егда видит себе презираему и тирански мучиму; 4) самое искусство учит, яко исправление и миротворенис фамилии не таким образом происходит; 5) никакими правилами, как божественными, так и человеческими нс утверждается, ниже есть во употреблении, разве в лишенных ума и пианствующих».[266] Здесь Кондоиди даст полное и контекстуальное толкование норм Священного Писания и правил святых отец и святых апостол (в частности, св. Василия Великого), подчеркивая, что, несмотря на возможность общего принципа наказания провинившейся (и только провинившейся) жены, тем нс менее это наказаниене включает физического воздействия. Как мы видели выше, такая инте- прсгация господствовала и в дидактической литературе того времени, но на практике, а это показывают судебные дела, сохранялась стойкая ассоциация между словом «наказание» и «побои», ибо вся система наказаний в России XVII—XVIII вв. строилась на телесных наказаниях, увечьях, пытках и других методах физического воздействия.
В конечном счете именным указом от 20 сентября 1752 г. повслсва- лось выносить решение о неправильных браках на основании Священного Писания, а не на собственных рассуждениях,[267] то есть покушение на жизнь супруга оставалось среди причин развода. В проектах Уложения среди смягчающих причин убийства жены все же значилось прелюбодеяние, если муж застанет свою жену в прслюбодействс, то в этом случае мужа предполагалось отослать к церковному покаянию на месяц,[268] жена, однако, такой привилегией воспользоваться не могла.
Накопившиеся проблемы церковного управления, а также постоянные трудности юрисдикции между церковными и светскими властями по делам о супружеском насилии и прелюбодеянии получили свое отражение в царствование Екатерины II, особенно в наказах. В наказе Синода своему депутату (1767 г.) рекомендовалось, чтобы такие дела рассматривались в светских командах, также наказывались и отсылались к духовным властям только для производства дела о разводе.[269] Насколько противоречивой была ситуация, видно из указа от 15 мая 1767 г., по которому, наоборот, светским властям запрещалось вмешиваться в «партикулярные несогласия» между мужем и женой, за исключением дел, касающихся краж и грабитсльств, и отсылать их к духовным властям.[270] Таким образом, попытка духовных властей сосредоточиться только на духовной стороне брачных отношений не была успешной, ведь в системе, где церковь также являлась частью государственного механизма, обязанности распределялись функционально, иначе говоря, все брачные отношения автоматически относились к ведению церкви. В то же время в рамках своего цивилизационного проекта Екатерина пыталась «смягчить» нравы и прописать обязанности супругов в соответствии с новым представлением о просвещенном гражданине.