родный свадебный обряд / под ред. К. В. Чистова, Т. Л. Бернштам. М., 1978. С. 176; Ки- чпчмшекий А. Ф. Волостные суды, их история, настоящая их практика и настоящее их положение // Труды этнографическо-статистической экспедиции в Западно-Русский ► p.m. снаряженной Императорским РГО (далее — ТЭСЭ). Т. 6: Юго-Западный отдел. 1 ПП., 1872. С. 20.
часто священник обязывает молодую поработать у него несколько дней», — записал информатор Тенишсвского этнографического бюро в середине XIX в.
Инициатором (зачинщиком) организации позорящего наказания бывал, как правило, брошенный парень, с которым до того встречалась девушка, обиженный невниманием сосед мужского пола, ставивший на обсуждение сельского схода «дело об обиде». В сообщениях о штрафах, налагавшихся сходом на родителей (его могли взять и алкоголем),[84] ничего не говорилось о способах проверки «честности» девушек, если это не было связано со свадебным ритуалом. Очень часто вначале пускали слух о нечестности, затем ворота дома, где жила якобы провинившаяся, мазали дегтем, обсуждали на сходе — само привлечение внимания к физическому состоянию девушки уже было позорным.
На свадебном пиру важнейшим актом и лиминальным моментом действа была демонстрация «честности» или же публичное признание девушкой своей вины: «Расправы и никаких позорящих обрядов не бывает, если она прежде увода в комору сознается, что потеряла девство до свадьбы. Новобрачная, сознаваясь в своей вине, просит, кланяясь в ноги, прощения у отца, матери, свекра и свекрухи... В противном случае совершение позорных обрядов идет своим чередом. Они рассчитаны на то, чтобы опозорить мать, отца и даже всю родню невесты...»[85]
В Литве и Малороссии существовал обычай наказывать девиц, нарушивших целомудрие, сажанисм при дверях церкви на железную цепь (в западнорусских землях она называлась куницей или куной, а в Малороссии — кандалами).[86] О нецеломудренной девице говорили: «...отцу- мшери бесчестье, роду-племени укор». Потому в процессе народного • мшк'бного ритуала все также демонстрировалась рубашка новобрачной (и редких случаях предполагалось даже появление невесты перед гостями и брачной рубашке с кровяными пятнами; иногда невесте в такой ру- н.нике полагалось вымести пол с остатками разбитых в ее честь склянок, ч.ице же брачную рубашку выносили и, показав, вместе с четвертью вина п благоиожсланиями отдавали родителям новобрачной, которые могли даже сплясать на радостях на рубашке своей дочери).[87] Обычно игмопстрация «почестности» новобрачной проводилась во время свадебною пира, перед разрезанием жаркого: «В старину перед жарким поднимали молодых. Этот обряд, установленный для женской непорочности, | облюдался в то время так строго, что когда подавали первое жаркое, то in г общество требовало, чтобы показали честь новобрачной, а без того не I•.! |резмвали жаркого».[88]
11о обрядам, окончательно сформировавшимся к середине XIX в., иг ломудрснность или нецсломудренность должна была быть обнаружена рано в понедельник или же ночью с воскресенья на понедельник.[89]< )i -ионным знаком, свидетельствующим, что жених нашел невесту целомудренной (если не выносили рубашку), было битье посуды, стаканов, (шкалой — символ благополучного нарушения целостности главного де- инчьего «сокровища».[90] На Нижегородчине свадьба без битья посуды ( читалась «нсвсселой» как раз потому, что дальше следовало опозорение. Совершенно противоположный обычай описал информатор из Ка- аужской губернии. Там молодому положено было бить посуду, «ломать и I рызть» ложки в знак разочарования нецеломудренностыо, нссохран- нос гью невесты.[91]
Нецсломудренность невесты — «Хорош соболек, да измят!» — мог осуждать только новобрачный и его род, причем особое право срамить имели не только мужчины, но и женщины мужниного рода — мать и се- | I |>ы мужа, невестки.[92] Избиение молодым своей жены нагайкой за не- гохранснис девственности описано в литературе XIX в., но нет данных о распространенности; скорее, типичным было сокрытие молодоженом провинности его избранницы.
В Черкасском уезде Киевской губернии было принято, чтобы нецеломудренную невесту наказывала мать жениха, а жених останавливал се в какой-то момент, указав, что теперь он хозяин молодой: «...лишившаяся девственности до свадьбы не идет к столу, а подползы- вает на коленях под стол, из-под которого должна показывать свое лицо. Мать |жсниха] всякий раз, когда молодая выдвигает голову, бьет се по лицу, это продолжается до тех пор, пока муж не запретит (“в моей хате никому не дам своей жинки быты”). Тогда уж молодая выбиралась из-под стола и садилась около мужа».[93]
Опозорение отца девушки, не сохранившей девственности, происходило редко, но все же отдельные случаи бывали (решением одного волостного суда в Каменецком уезде было определено подвергнуть отца наказанию розгами за провинность дочки, прижившей внебрачное дитя; аналогичные случаи описаны в Кинешсмском уезде).[94] На Дону принятым способом поношения родителей, не сберегших девственности дочери, было исполнение срамных песен, надевание на шею венка из соломы или баранок, одаривание матери или, если невеста была сиротой, воспитательницы селедкой или таранькой (вместо курицы, которую клали на колени матери или воспитательнице, которые уберегли дочь или воспитанницу от соблазнов). В Калужской губернии срамили прежде всего мать новобрачной, а не се саму, именно мать могли впрячь в борону и заставить провезти борону за собой по деревне.[95]
Но осрамленис свахи (вместо родителей или вместе с родителями не сохранившей чести девушки) было распространенным явлением. В Поволжье (Свияжск) существовал ритуал паренья свахи: сосватавшую нечестную невесту сваху клали на улице на лавку, задирали подол и били веником, посыпая на тело снег[96] (за «нечестность» одной женщины должна была отвечать другая женщина, но непременно женщина!). В Витебской губернии хомуты — атрибут позора — надевали и дружкам, и сватам («и водили по деревне, причем шлея хомута тащится по земле»), не говоря уже о родителях и свахе.[97]
В иных местах на воротах или на крыше дома невоздержанной невесты вывешивали хомут, в других — мазницу, в иных — рогожу или затькло,[98] обмазывали нечистотами стены дома; пробивали в печи дыру, обмазывали стены грязью, били окна в доме родителей невесты. В иных опозорение выражалось в том, что кто-нибудь из свадебных «бояр» лез и.I крышу хаты невесты с ведром воды и оттуда брызгал водой — 1 имиоличсский знак невоздержанности новобрачной, се готовности да- и.т. веем, чтоб каждому попало (как брызги воды). Есть данные, что н иных местах втаскивали на крышу дома разъезженное колесо или, если пело обнаруживалось зимой, старые сани.[99] Все действия сопровожда- mii'i, словесным поношением, среди обычных позорящих слов были б..., потаскуха, сволочь (от волочить, сволакивать. — II. П.), подкладня, паскуда нестоящая.[100]
Самым распространенным наказанием было надевание на шеюло- мыдипого хомута «без гужов» (веревок, иных частей упряжи) — символа чмверсния», близости миру животных[101] и одновременно «антипода» цветочному венку, символу девственности. Надевание хомута являлось и 1МСПСННОЙ, более гуманной формой припрягания к лошади (так поступили с замужними) как акта усмирения. Кроме того, как вид кольца или и!щуча хомут символизировал вульву. Его могли повесить на гвоздь, на- I к про вколоченный над притолокой, а чаще надевали на шею не только провинившейся невесте, но и отцу, матери. На такой случай наскоро де- 1.1ЛИ даже несколько соломенных «хомутов, намазанных смолой и разными гадостями».[102] В Малороссии хомут делался из соломы, косу распуска- чи, девушкино лицо могли прикрыть платком и в таком виде водить по улицам. Иногда в знак позора девушке оголяли ноги, «подвязав ей платье ► поясу соломенными веревками».[103] Обычай позорить хомутом, надеваемым на шею (свахе, родителям невесты и ей самой), быстро получил распространение у других народов, населявших Россию.[104]
Были и другие типичные позорящие действия: измарать рубаху девушки сажей (со словами «Запачкала ты себя с таким-то каким-то беззаконием!») или дегтем, который из-за черного цвета также был в крестьянском быту символом бесчестья и зла,[105] и, перепачкав рубаху, провести по улицам без юбки.[106] Есть свидетельства информаторов о том, что мазали ставни и стены дома деггем со словами: «Если любишь, то люби одного»,[107] — тем самым указывая, что жизнь следовало строить с тем, кто растлил девство. Стоит признать, что «насмсшные наказания» по отношению к девушке применялись, когда «было на то согласие се родителей и родных» (Орловский уезд: некоторые родители не позволяли так срамить свою дочь, а иные, напротив, приходили на сходку и просили о том).