Бюро добрых услуг рассеянного волшебника — страница 3 из 3

Глава перваяДрузья

Высокий седой человек спускался по лестнице. Он спускался и спускался. Но просто так идти было неинтересно, а бежать стремглав — несолидно. Да и девятый этаж — не первый, далёкий путь нужно пройти. Поэтому он потрогал каблуки своих ботинок и… плавно полетел вниз, чуть-чуть выше лестничных ступенек. Не удивляйтесь — ведь это волшебник. А волшебник может себе позволить иметь ботинки на воздушной подушке.

Волшебник так бесшумно летел между этажами, что чуть не сбил возле двери лифта маленького котёнка. Ведь если бы кто-то спускался, как обычно, стуча каблуками, котёнок успел бы спрятаться под лестничной клеткой. Кто его знает, что тебя ждёт: пинок или кусочек колбаски. Жизнь научила котёнка прятаться. Это вернее.

Они чуть не столкнулись. Волшебник круто повернул, подпрыгнул и едва не пробил потолок. Котёнок от удивления не знал куда бежать. Он ещё многого не знал, поэтому решил, что люди, если захотят, могут летать совершенно тихо, прямо как птицы. Котёнок немножко позавидовал и жалобно мяукнул: «Не трогай меня, человек-птица, я ещё маленький».

— Так не годится, — посмотрел на него волшебник. — Такой маленький — и уже такой напуганный. Ты чей?

Но котёнок ничего не ответил.

Он был сам по себе. Его мама исчезла, унесённая непонятным вихрем, который ещё почему-то и смеялся.

— Значит, ничей. Тогда можно тебя погладить?

И волшебник начал мягкой ладошкой гладить котёнка. Котёнок заурчал от радости. Как это было приятно обоим! А волшебник задумался. Что это он слышит? Ведь наш волшебник был не простой, а рассеянный. Поэтому он подумал, что котёнок урчит от голода. И, кстати сказать, тут он тоже оказался прав.

— Ты такой голодный, — забеспокоился волшебник. — Идём что-нибудь поедим. Я, кажется, и сам забыл позавтракать.

И он развернулся, подхватил котёнка на руки и полетел по лестнице наверх.

Он зашёл к себе в квартиру и первым делом открыл холодильник. Холодильник был совершенно пуст, только одна книга лежала одиноко на его полке. Это была толстая книга, которая называлась очень и очень ароматно и питательно — «Книга о вкусной и здоровой пище». Но волшебника это ничуть не смутило: как будто холодильники специально существуют для хранения поварских книг. Он полистал страницы и нашёл там картинку поинтересней. Ткнул пальцем, положил закладку и снова закрыл книгу в холодильнике. Холодильник радостно заработал — и отключился. Волшебник распахнул его и причмокнул от удовольствия. На одной из полок стояло блюдо из барашка.

— Ну как, тебе нравится? — спросил волшебник, поставив блюдо перед котёнком. Но котёнок только испуганно жался к его ноге. Он никогда ещё не пробовал барашков, а всё новое — страшно.

— Вот как? — удивился волшебник и залистал свою книгу. Он превратился в шеф-повара и демонстрировал своему гостю, что может его великолепный холодильник.

Вскоре перед котёнком задымились поросёнок, говяжьи языки и даже простые сосиски. Только без целлофана: видно, целлофан холодильник снимал с сосисок сам.

— А это? — жестом восточного падишаха волшебник указал на свои богатства. Но котёнок никак не мог понять, что от него хотят. Зачем эти ужасно горячие непонятные сооружения всё появляются и появляются перед ним. Может, человек хочет показать, что в его доме и так мало места?

— Так-так, — расстроился волшебник. — Ты ничего не хочешь. Я даю тебе самую вкусную еду, которую и самому не часто приходится есть. А ты крутишь хвостом, то есть носом. Что? Понимаешь?

«Мяу», — ответил котёнок и посмотрел своими зелёными непонимающими глазами.

— Ага, тебе нужно что-то попроще. Например, например… — тут волшебник обрадовался, потому что наконец вспомнил самое простое слово, которое есть даже в букваре. — Молоко. Молоко!

И запрыгал от радости по комнате. Он прыгал и через тарелки, и через котёнка, пока не устал и не свалился на диван. Тогда он снова схватил свою любимую книгу и зашелестел страницами.

— Сейчас найдём, ещё бы не найти. Значит, напитки. Чай цейлонский. Чай цейлонский? Нет, чай нам не подойдёт. Пиво жигулёвское. Рановато. Молоко… Где же молоко? Я не могу найти молока. Жаль, — волшебник совсем расстроился. — Ну ничего, ты посиди, а я пока сбегаю в магазин. Хорошо?

И волшебник, схватив бидон, полетел вниз. «Тук-тук-тук», — стучал бидон на пролётах лестницы — вот какая это была скорость. Теперь волшебник очень спешил.

Вскоре он вернулся и налил перед гостем блюдечко ряженки, блюдечко кефира, блюдечко сливок, а сам отправился кипятить молоко. Но когда он заглянул, то не было ни блюдечка ряженки, ни блюдечка кефира, ни блюдечка сливок. Они все были слизаны. Конечно, блюдца остались, но еды в них не было ни капельки. Казалось, что они даже стали чище, чем были: таким голодным был котёнок.

— Ты очень спешишь, — забеспокоился волшебник. — Я хотел, чтобы ты выбрал что-то одно, а ты увлекаешься сразу всем. Ведь у тебя в животе они могут не ужиться. А?

Гость урчал и урчал в ответ. Его живот стал толстый-пре-толстый, как будто, пока волшебник ходил на кухню, котёнок успел проглотить большой стеклянный стакан. Волшебник радостно погладил этот животик, а гость перевернулся на спину и играл всеми четырьмя лапками с рукой волшебника.

— Какой ты глупенький, — заулыбался волшебник. — И маленький. А я хоть большой и умный, — тут волшебник погрустнел, — но мне скучно одному, такому умному. Хочешь со мною жить?

Так в доме у волшебника поселился котёнок. И не простой, а красивый и умный. Ведь волшебник начал его воспитывать с самого детства, то есть котёнства. А если тебя так рано начинают учить всему хорошему, то ты обязательно вырастешь самым-самым. Как наш котёнок.

Первым делом волшебник решил дать ему имя. Если у тебя есть имя, то ты уже как человек. Поэтому взрослые берут себе сразу два имени: и своё, и отцовское. Меня, например, зовут Георгий Георгиевич.

— Меня зовут Мокулай, а тебя как? — на всякий случай поинтересовался волшебник. А вдруг у котёнка уже есть имя?

— Как? — снова спросил волшебник, наклонившись к самому ушку.

Котёнок упорно молчал. И, поняв, что у котёнка ещё нет имени, это только дети рождаются сразу с именами, он назвал его Василаем. Люди называют котов Васьками. Но это был кот волшебника, поэтому он не мог быть просто Васькой. А так получилось и по-волшебному, и по-человечески.

Потом он обучил Василая кошачьему языку. Ведь у того не было мамы. А родной язык, даже если это кошачий, всегда нужно знать. Для этого волшебник взял с полки кошачье-русский словарь и сам стал усиленно заниматься.

— Ppp, — говорил волшебник, что значило: «А ну-ка убирайся!»

— Ррр, — повторял котёнок, стараясь изо всех сил.

— Мяу-мяу, — тянул волшебник, что означает: «А что у нас сегодня на обед?»

— Мяу-мяу, — тянул за ним и котёнок.

И волшебник очень расстроился, когда заметил, что у котёнка всё получается гораздо лучше с этим непонятным кошачьим языком.

— Как же так? Ведь я же учитель, а ты ученик. Почему же ты лучше меня мяукаешь? — обиделся волшебник. — Хороша была бы школа, если бы там ученики учили учителей мяукать, а не наоборот.

Но волшебник был добрым, поэтому ему пришлось смириться, что кошачий язык его питомец знал куда лучше. Так ученик перерос своего учителя, что часто случается не только с котятами.

Теперь волшебнику жить стало веселее. Когда ты один, тебе и скучно, и грустно. А когда вас хотя бы двое, то скучать просто нет времени. Всегда придумается что-то новое. А чтобы жить втроём с мамой и папой, как ты, о таком волшебник и не мечтал.

А кроме того, была и польза. Раньше он очень страдал от своей рассеянности. Ведь он мог забыть всё на свете: какой сегодня день, в котором часу по телевизору мультик, чемодан на вокзале, выстиранные жёлтые носки на балконе, зонтик в троллейбусе.

Увидев воздушный шарик, улетающий в облака, мог запустить за ним целый арбуз. И арбуз из его волшебных рук летел, качаясь среди туч и пугая птиц и лётчиков.

Такому рассеянному всё приходилось записывать, чтобы не забыть. А возле двери он даже вывесил такую табличку:

ВОЛШЕБНИК,

НЕ ЗАБУДЬ ВСЕХ ОЖИВИТЬ

ПОСЛЕ ПЕРЕХОДА УЛИЦЫ

Некоторые волшебники (и наш в том числе) никак не могли привыкнуть к машинам. И поэтому, переходя улицу, просто «выключали» и светофоры, и машины, и людей.

И шли себе дальше… Разве это хорошо? Подъезжали новые машины. Начиналась пробка. Поэтому, чтобы бороться с забывчивыми волшебниками, в городе даже начали строить подземные переходы. И милиционеры всегда штрафуют того, кто переходит улицу не по правилам. А вдруг это волшебник? Надо отучить его «выключать» движение.

Теперь же всё изменилось. Теперь друг Василай всегда напомнит, всегда подскажет. Если ты включил дождь, надо его выключить после прогулки. Ведь не все любят гулять под дождём, как волшебники. Раньше дождь мог идти над городом неделями. Но теперь стоило Василаю высунуть нос на улицу и заметить дождь, как он сразу спрашивал волшебника:

— Опять дождик. Это твой?

— Нет-нет, я ничего не делал, я целый день сижу читаю, честное слово.

— Э, ты, наверное, забыл, — всё равно не верится Василаю.

И волшебнику приходилось соглашаться. А вдруг этот дождь действительно его? Он шёл в ванную и закручивал как следует кран, на котором были нарисованы тучка и дождик. Кроме «гор.» и «хол.», что значит горячая и холодная вода, у него ещё был один секретный кран, спрятанный среди мыла и зубной пасты — кран дождя. Зимой, конечно, он работал как снежный. Ведь это очень экономно — иметь один кран вместо двух. Если волшебнику зимой очень уж хотелось походить на лыжах, а снега, как назло, не было, тогда волшебник откручивал свой кран. Тут, конечно, есть свои тонкости. Если ты собираешься идти на лыжах в субботу, то ничего не получится, если ты в субботу и начнёшь заниматься снегом. Снег надо было включить по крайней мере с четверга. Тогда его навалит вполне достаточно. И главное, не забыть закрутить кран потом. Ведь снег может идти и идти до тех пор, пока волшебник случайно не выглянет в окошко.

Вместе с Василаем жить волшебнику стало спокойно. Прогулялся под дождиком, помыл все листья и травинки в парке, — Василай встречает и ведёт его в ванную: «Погулял, выключи кран!» Почему он так заботится? Потому что любит. Любит волшебника. Когда Василай подрос, они стали не хозяином и котом, как вы могли бы подумать, они стали друзьями. Они могли забыть всё на свете, кроме одного — любить и уважать друг друга. Поэтому жилось им не так уж и плохо, а даже очень и очень хорошо.

Начиная с самого утра каждый старался всё сделать первым: прибрать комнату, застелить постель свою и друга, приготовить завтрак. Чтобы из-за этого не ссориться, приходилось вывешивать график — по нему всё сразу видно.

— Чья сегодня очередь идти за молоком? — спрашивал утром волшебник.

— Моя, — кричал кот.

— Нет, моя, — настаивал волшебник.

И оба бросались на кухню. Думаете, к графику? Нет, за бидоном. Ведь когда бидон уже в твоих руках, тут никакой график не поможет.

— Опять ты обогнал меня, — сердился волшебник, увидев кота с бидоном. — Ничего, зато я вынесу мусор, понял?

— Это нечестно, нечестно это, — фыркал носом Василай. — Ведро выносить тоже моя очередь.

— Нет-нет, — пугался волшебник и бежал за ведром. Так они и мирились.

— Преврати меня в кого-нибудь, чтобы можно было идти по улице с бидоном, — попросил как-то кот. — Только в настоящего дяденьку, а не в бегемота, как в прошлый раз. Тогда я не смог сделать и пяти шагов от дома, как собрался народ поглазеть на бегемота в штанах и с бидоном. Когда ты уже станешь внимательнее?

— Хорошо-хорошо, — успокоил его волшебник и превратил кота в дяденьку. С усами, конечно. Ведь и сам Василай был с усами. И кот, то есть теперь уже дяденька, размахивая бидоном, выбежал на улицу.

«Хорошо быть дяденькой. Но котом быть ещё лучше», — думал Василай по дороге в магазин. И по старой привычке испуганно шарахался от собак. А при виде огромного дога, которого вела совсем-совсем маленькая девочка, чуть не залез на дерево. Только вовремя вспомнил, что он сейчас не кот.

«Я понимаю, что сейчас я дяденька, но лучше всё-таки спрячусь», — подумал Василай и закрылся в телефонной будке, делая вид, что старательно набирает номер.

Когда дог прошёл мимо, дяденька вышел из будки, отряхнулся, как кот, и гордо пошёл дальше. Всем своим видом он показывал, что ему бояться некого и нечего.

Он пришёл в магазин, протянул бидон и самым вежливым голосом сказал:

— Мяу.

— А? — удивилась продавщица, но подумала, что ей это послышалось. — Наливать, что ли?

«Ой, — испугался кот. — Превратить-то он меня превратил, а забыл, что говорю я только по-кошачьи».

— Мяу, — пробормотал ещё раз дяденька с усами и лихорадочно закивал головой. Мол, наливайте, наливайте. А что он мог ещё сказать, если знал только «ррр» и «мяу». Не «ррр» же говорить тётеньке, которая во много раз его старше.

Продавщица наливала и наливала и никак не могла наполнить бидон. Ведь он тоже был волшебным. В него входило ровно в десять раз больше молока, чем в простой бидон, хотя он был маленький.

Испуганная продавщица наливала литр за литром и не сводила глаз с бидона. Она даже проверила, не протекает ли он.

— Уже хватит? — недоверчиво спросила она у самого бидона, когда молоко наконец стало переливаться через край.

— Мяу, — услышала она в ответ от странного дяденьки с непонятным бидоном и дрожащими руками взяла деньги. Взяла с опаской: вдруг они тоже какие-то не такие… Очередь почтительно расступилась.

Дома они вскипятили молоко и выпили по чашечке кофе.

Но этого им показалось мало, и они сварили немножечко манной каши на десерт. Кастрюли четыре, не больше. Волшебник умел варить такую кашу, что тот, кто хоть один раз съел ложечку (а были и такие счастливчики), не мог забыть её вкуса до самой смерти.

Даже седым стариком он долгими вечерами сидел и вспоминал вкус этой каши.

Поев, они обычно принимались за свои дела: волшебник — за волшебные, а кот — за кошачьи. А иногда и путали: волшебник начинал ловить мышей, а кот рассматривал картинки в журнале «Волшебство — сила».

А в тот день, поев, они ничего не захотели делать. Все дела казались неинтересными и скучными.

Каждое могло потерпеть до завтра, а некоторые даже до послезавтра. Поэтому они подошли к окну и стали смотреть вниз.

Во дворе моросил дождик.

На ветках деревьев сидели, нахохлившись, озябшие, голодные птицы. Под скамейкой в сквере жалась бездомная собачонка.

Василай вздохнул.

«Хорошо людям — у них есть всё: и дома, и еда, и мамы, и папы. А где же моя мама? Почему она погибла? Мой папа Мокулай. Хорошо, что он меня спас. А другие дети — птицы и звери? Кто поможет им? Кто накормит и обогреет? Кто скажет доброе словечко?»

Посмотрел Мокулай на Василая, посмотрел Василай на Мокулая, и они оба одновременно подумали, что надо помочь птицам и зверушкам.

— Может, пошлём к ним машину «скорой помощи»? — предложил волшебник. — Скорой-прескорой.

— Лучше было бы построить дом, где все могли бы спрятаться во время плохой погоды, — подумав, решил Василай. — Ведь машина такая маленькая… Не просто дом, а целое бюро добрых услуг, а? Ведь у людей есть всё, а у птиц и зверей ничего. А нужно, чтобы было поровну…

Глава втораяБашня

Раз решили, то надо делать. Ведь много хороших событий не случается потому, что о них только мечтают, но ничего не делают. Но не такими были наши друзья. Они всегда доводили свои дела до конца.

Волшебник заточил свой самый длинный карандаш и стал рисовать самые разные дома, будки, павильоны. Сначала карандаш был у него длиной с локоть. Вскоре он стал куда поменьше — как ладошка. Кот волновался и ходил рядом, проверяя своим зелёным глазом, что же у волшебника получается. Вскоре карандаш стал не длиннее пальца. Наконец волшебник откинулся в кресле и стал изучать свой чертёж №777. Там была нарисована высокая-превысокая башня, выше любого дома. В ней он прорезал, как в свирели, двадцать пять окошек. Какого бы ты роста ни был — ты всегда найдёшь окошко именно по себе. А чтобы можно было ходить от первого окошка до двадцать пятого, внутри была винтовая лестница. А это кто? Это же Василай стоит рядом с башней и приглашает всех в гости.

— Вот хорошо, вот прекрасно, — запрыгал Василай, подрагивая хвостом. — Это очень хороший чертёж, потому что в нём есть я.

Кот ходил по комнате, рассматривая чертёж, и радовался. Волшебник расцветал улыбками. Кот закрыл один глаз, потом открыл его и закрыл второй — он высматривал себя на фоне башни и башню на фоне себя. Вскоре он задумался и почесал за ушком.

— Знаешь… Не смог бы ты кое-что добавить? — спросил он.

— Что? — обрадовался волшебник, потому что, если ты что-то придумал, ты всегда готов добавить туда ещё две сотни небольших усовершенствований.

— Напиши на кошачьем, собачьем и птичьем языках всего лишь три слова: «Бюро добрых услуг».

— И на мышином, и на мышином, — пропищали из норки мыши. — Самое первое окошко пусть будет наше.

— Да, правильно! Чтобы никто не толпился, нарисуй возле каждого окошка мордочку, — добавил Василай. — Подходи и смотри, где чьё окошко: к первому — мышка, ко второму — кошка, к третьему — свинка, к четвёртому — собака, к пятому — лошадь… к двадцатому — жираф. Выше жирафа я, пожалуй, никого не знаю. А оставшиеся пять, самые высотные, будут птичьи.

— Ах, какая приятная получается башня, — радовался волшебник. Он готов был придумывать такие башни всё время. Сразу видно, что это не просто развлечение, а очень нужная вещь. Надо же помочь птицам и зверям.

И вот чертёж был готов. А когда у тебя есть чертёж, то можно сделать всё что хочешь. И космическую ракету, и подводную лодку. Если же ты сам не можешь ничего придумать, то и никакие волшебные силы тебе не помогут. Волшебник сначала придумал головой, а потом уже начал при помощи волшебства строить. Ведь птицы и звери ждут. Им тоже нужен советчик, помощник, защитник, а главное — друг. Не волшебный, а простой. Друг нужен самый простой и самый настоящий. Ведь волшебство спасает далеко не всегда. Зато настоящая дружба — всюду и везде.

Волшебник свернул чертёж, сунул под мышку и выбежал на улицу. За ним, подняв хвост трубой, бежал его верный кот. Они искали, где бы поставить башню.

В садике среди трав и ветвей они отыскали укромный уголок. Сразу было видно, что это самое хорошее место. Кустарники и ветви деревьев скрывали звериные тропинки, и все могли незаметно приходить сюда. Ведь есть у человека дела, которые не хочется сообщать сразу всем. Наверное, есть такие дела и у птиц и зверей.

Найдя место, волшебник принялся за строительство. Он не вызывал кран, не привозил бетонных панелей. У него был свой метод.

Волшебник Мокулай откашлялся и четыре раза притопнул левой ногой, потом три — правой. Не забывайте о порядке, когда будете себе что-нибудь строить, — сначала левой, потом правой. Возможно, в этом что-то есть. При этом он бормотал разные волшебные слова. Но они были такие странные и ни на что не похожие, что сразу же вылетели из моей головы. Может, в этом главная сложность волшебства: просто обыкновенный человек не может запомнить этих слов, они специально сделаны такими незапоминающимися. Но два слова я знал и так, поэтому могу их вам повторить. Может, они и вам знакомы. Это ВИРА и МАЙНА. Ими всегда пользуются строители. Наверное, они когда-то знали и другие волшебные слова, но забыли, и потому строят теперь очень медленно. Но если к ВИРА и МАЙНА добавить ещё несколько волшебных слов, — я думаю, что совсем немного, важно знать какие, — то дом сам полезет из земли, как гриб.

Так по своему волшебному методу волшебник бормотал, а башня росла и росла. Она становилась выше и выше. Волшебник, как зачарованный, никак не мог оторвать от неё глаз. Вскоре вершина её скрылась в тучах. Она всё росла, а волшебник только весело насвистывал песенку. Она росла бы и дальше, если бы Василай с волнением не закричал:

— Стой! Что ты! Ведь так мы и Луну собьём.

Волшебник заволновался и посмотрел на небо. Луны действительно не было видно. Неужели? Тогда волшебник принялся уменьшать башню. Василай и Мокулай напряжённо смотрели, не покажется ли на конце её проткнутая Луна. Но там ничего не было, и оба облегчённо вздохнули. Значит, Луна цела.

Волшебник ещё немного укоротил башню, и вскоре она уже стояла в садике. Василай попрыгал-попрыгал от радости и забегал вокруг в поисках двери. Но про дверь волшебник как раз и забыл.

— Если можно, сделай железную, — попросил Василай, — чтобы скрипела. Мне очень хочется, чтобы дверь скрипела. Сразу будет видно, что это очень старинная дверь. А старина сейчас в почёте.

И волшебник приделал к башне дверь.

Василай ласково потрогал её лапками, открыл и закрыл, открыл и снова закрыл, чтобы проверить, как она скрипит. И скрип этот ему понравился. Тогда он сразу устремился прямо на двадцать пятый этаж. Через минуту в окошке показалась его мордочка.

— Ну как? — прокричал волшебник, сложив руки рупором, потому что окошко было далеко от земли.

Но Василай в ответ только показал язык. Не думайте, что он был такой невоспитанный. Просто он так устал после пробежки по лестнице, что не смог ничего сказать. Устал даже язык, не хотел его слушаться. И волшебник это понял и не обиделся. Ведь сначала надо понять, а потом уже обижаться. А если поймёшь, то на многие вещи уже и обижаться не хочется.

— Слезай, — закричал волшебник в ответ.

Волшебник ждал и ждал, а Василай всё спускался и спускался.

Так еле-еле он спускался целых десять минут.

— Хорошенькое дело. За одну минуту поднялся, а за десять спустился. Вот что значит не делать по утрам физкультуры, — с укоризной сказал ему волшебник. И Василай покорно согласился. А может, у него просто не было сил отвечать?

Они отправились домой. Мокулай был бодр и весел. И Василай понемногу отходил. Через минуту он уже мог разговаривать, а через пять минут бегать.

— Ух, — сказал волшебник. — Я устал.

Ведь он так много сегодня придумал и построил. Поэтому он с полным правом лёг спать.

Глава третьяПомогите!

Бюро добрых услуг для птиц и зверей заработало вовсю. Птицы, возвратившись после перелётов, искали своих знакомых, собаки — зарытые в прошлом году кости (они оказались зарытыми так надёжно, что даже сами хозяева уже больше не могли их разыскать), мыши узнавали про новые сорта сыра, которые готовил для них и для всех остальных молокозавод №2, а кошки искали чистоплотных хозяек. Ведь больше всего на свете кошки любят чистоту и уют.

Откуда всё это знал Василай? Действительно, всего он не знал. Волшебник выдал ему, на время, конечно, «Книгу всех секретов, которые есть в мире». Том первый и семнадцатый. Почему именно первый и семнадцатый? Где же остальные? Так и спросил Василай своего волшебника.

— Но ведь это же книга секретов, значит, и она должна иметь свой секрет, про который можно узнать в какой-то другой книге секретов, — строго сказал волшебник, потому что не всегда любил раскрывать свои волшебные тайны.

Василай теперь радовался и расцветал. Он стал нужен всем. Он стал помогать всем. А это было совсем неплохо.

С первого дня больше всего башню полюбили за обеденный перерыв.

Как только Василай вывешивал табличку «Обеденный перерыв», отовсюду сбегались-слетались разные зверушки и птицы. Ведь в это время на кормушки вокруг башни сыпались семечки, корки, кости, сыр и орехи. А кому что, это уж разбирайтесь сами. И они разбирались и никогда не ссорились. Ведь белка не начнёт грызть кость, а бросится за орешком. А собаке подавай только кости.

В это время вокруг башни стоял шум и гам.

— Обеденный перерыв должен быть для всех, — решили кот и волшебник и очень старались. Книга из волшебного холодильника очень им помогала.

Ведь кушать хочется всем, а если тебе есть чем поделиться, то сделать это нужно обязательно. И синица, и снегирь, и даже воробей всегда прокричат в ответ «спасибо», только по-птичьи. Но «спасибо» понятно на всех языках и на всех языках одинаково приятно.

Однако обедами и разговорами дело не ограничивалось. Башня была не только поваром и советчиком, но и помощником и защитником И добрые слова об этом были слышны повсюду.

Рано-поутру в один из дней перед окошком появилась мышка.

— Ой, — испугалась она, увидев Василая. — Вы, оказывается, кот! Тогда это не бюро добрых услуг, а завтракающее бюро.

— Нет-нет, — успокоил её Василай. — Я — учёный кот и не ем мышей.

— Знаете, волшебник, — сказала мышка, так как приняла Василая за самого волшебника, — я пришла к вам ради моей бабушки. Она старенькая и живёт на нашем чердаке на улице Сундуков, дом пять. Это очень-очень старая улица нашего чердака. Там очень хорошие и просторные квартиры…

— Честно? — заинтересовался Василий.

— Для мышек, конечно, — разочаровала его мышка. И продолжала:— Но теперь там всегда собираются коты. Простите, но… это правда. И на новой улице Чемоданов — тоже. Они бренчат на гитарах и не дают никому спать. Они никого не слушаются и издеваются над всеми, — расплакалась мышка.

— Что вы? Что вы? — принялся утешать её Василий. — А когда они начинают… эти свои концерты?

— В девять, — пропищала мышки. — Помогите чем-нибудь.

— Всё будет в порядке. Я буду том ровно в девять, — успокоил мышку Василай и заспешил к волшебнику. Ведь тут уже книги секретов не поможет.

— Коты-коты-котики? — переспросил Мокулай, читая газету «Волшебные известия». — Хорошо-хорошо.

Не отрываясь от газеты, он подул на стол, и там оказалась коробка для торта.

— Можешь взять. Я думаю, это подойдёт. — И волшебник снова уткнулся в газету. Ведь когда читаешь газету, ничто на свете так не интересно, как она.

Василай открыл коробку и увидел, что она полна пирожных, как лукошко грибов.

«К чему бы это?» — растерялся он и посмотрел на волшебника. Но Мокулай читал в газете волшебный фельетон и только посмеивался. Неудобно было его переспрашивать.

«Ага, это, наверное, военная хитрость, — догадался кот. — Вперёд, мы им покажем».

И ровно в девять ноль-ноль мышка, вооружённая зонтиком, появилась на чердаке. С другой стороны выступал Василай с коробкой пирожных в лапах.

— А-я-яяя, — пели молодые коты и били по своим гитарам и животам.

— Пожалуйста, прекратите, — пропищала мышка и спряталась под зонтик.

— Немедленно прекратите! — закричал Василай и поднял хвост трубой.

— А-я-яяяяя, — пели коты, не обращая на них никакого внимания, что было очень обидно для Василая.

— Хорошо же, — рассердился Василай и запустил в котов коробкой с пирожными. Коты подняли хвосты трубой, собираясь броситься в драку, но увидели пирожные и решили сначала заняться ими. Они ели и облизывались, облизывались и ели, но… с ними почему-то ничего не случилось. Опять волшебник что-то напутал.

— Спасибо, красавец с большими усами, — запели коты, поев. И, зажав в лапах гитары, как булавы, стали окружать Василая.

Мышка, спрятавшись за зонтиком, юркнула к бабушке. А Василай, почесав затылок, стрелой помчался домой.

— Ну, как день рождения? — спросил волшебник, раскачиваясь в кресле-качалке и читая журнал «Волшебство — сила». Он уже получил двенадцатый номер.

— Какой день рождения? Чей ещё день рождения? — простонал Василай в страшном удивлении.

— Я думал, ты пошёл к каким-то котам на день рождения. А что? Разве я дал тебе плохие пирожные?

Мордочка Василая вытянулась: рассеянный Мокулай опять всё перепутал.

— Помоги поскорее, — попросил он волшебника.

Тогда волшебник отложил наконец журнал, открыл форточку, дунул и послал на кошачий чердак новые пирожные — волшебные, но всё равно вкусные. Волшебный вихрь подхватил и Василая и унёс его следом за пирожными.

И вот снова знакомый чердак. Коты уже успели полакомиться, волшебные пирожные раздувались в животах, как воздушные шары, и тащили котов наверх. Коты цеплялись за стенки когтями изо всех сил, но всё равно поднимались выше и выше. Они плавали в чердачном воздухе и кричали не своими голосами. Василай открыл окно, и они поплыли между домами, цепляясь за уличные фонари.

«У нас появились не только летучие мыши, но и летучие коты?» — получили на следующий день триста двадцать семь запросов Зоологический музей, городская газета и студия телевидения.

На что они просто и прямо ответили:

«Да, появились, но раз наука их объяснить не может, то они скоро исчезнут».

А мышка с бабушкой поклонились Василаю, как фигуристки, когда им вручают цветы.

— Садитесь с нами пить чай, — предложила мышка-бабушка.

И Василай согласился. Ведь нельзя же всё время работать, надо когда-то и отдыхать. Он улыбнулся как можно приветливее, но зубки его при этом очень не понравились маленькой мышке. Поэтому за стол она села с зонтиком в руке, готовая в любую минуту нажать кнопку, чтобы зонтик раскрылся и спрятал её от этого волшебника. Ведь он такой странный, такой рассеянный.

Бабушка надела белый передник и внесла целое блюдо пирожных. У Василая заныло в животе. Он со страхом подумал, а вдруг все пирожные на этом чердаке заколдованные? Поэтому он сразу же отказался от них. А чтобы не огорчать бабушку, выпил пятнадцать чашек чая — ведь они были совсем маленькие, не кошачьи, а мышиные.

Радостный Василай отправился домой.

— На этот раз всё хорошо? Или опять что-то не так? — спросил волшебник, которого мучила совесть.

— Теперь день рождения получился что надо, — обрадовал его довольный Василай.

Вот так приходилось Василаю работать почти каждый день.

Как-то в обеденный перерыв среди чёрных и коричневых, кудлатых и причёсанных собак он заметил совсем-совсем маленькую с печальными глазами. Она сидела, поджав хвост, и ничего не ела. Только смотрела вокруг, и печаль не сходила с её глаз и с её чёрного носика.

— Как тебя зовут? — остановился рядом Василай. Ведь странно, когда во время обеда кто-то один сидит и вздыхает.

— Альмка.

— А чего же ты не ешь? — «поболел» за свое бюро добрых услуг и его обеденный перерыв Василай.

— Не хочется.

— Ты сыта? — пытался найти хоть какой-то ответ Василай. — Тогда понятно.

— Нет, — тряхнула головой Альмка. — Я давно уже не ела, но всё равно не хочется. Совсем.

И на Василая повеяло печалью и горестью. Видно, у Альмки что-то случилось.

Так и оказалось. В городе Альмка искала своих хозяев. Летом на даче вместе с ребятами ей было очень весело. Она была самой главной игрушкой, её вкусно кормили, особенно за обедом. А теперь хозяева уехали и оставили её среди опавших листьев и гигантских лопухов. А Альмка так привыкла к хозяевам. И даже готова была простить им, что они бросили её одну.

— Мы не дадим тебя в обиду, — решил Василай. — Мы тебя пристроим. Не к ним. К ним мы тебя не вернём. Ты попадёшь в настоящие дружеские руки.

Василай подумал и подошёл к огромной чёрной собаке. И хотя ему было страшно, потому что собака эта была не меньше велосипеда, он её о чём-то попросил. Собака согласилась, и они втроём отправились к трубе, которая лежала поблизости. Траншею для неё вырыли, а трубу ещё не положили.

Чёрная собака покорно залезла в трубу.

— Ты умеешь лаять по-детски? — спросил её Василай. — Так давай. Только жалобней. Посмотрим, у кого какое сердце. — И они с Альмкой спрятались в кустах поблизости.

Чёрная собака принялась жаловаться на свою собачью жизнь. Её плачущий голосок, усиленный трубой, как громкоговорителем, разносился по всему переулку. Казалось, услышь его — и ты сам заплачешь. Так, во всяком случае, думал Василай. Он готов был сам смахнуть слезу, хотя и знал, что собака эта пока только актёр.

Но люди не знали этого. Они не останавливались, а только шли и шли. Они очень спешили и не хотели терять времени. Пусть собаки сами разбираются в своих делах — наверное, решали они. Но ведь человек должен быть человеком и по отношению к собаке.

— Смотри, — вдруг толкнул Альмку Василай после получасового ожидания. — Вот идут двое. Нравятся они тебе?

Действительно, из спешащей толпы вынырнули два мальчика и заторопились к трубе. Только шли они очень странно, время от времени оглядывались да ещё воровато подбирали с земли камешки.

— Сейчас ты узнаешь, что такое настоящая меткость, — сказал один другому.

— Вытаскивай мишень, — обрадовался другой.

Мальчик схватил палку и зашарил ею в трубе. Собака перестала тявкать, рассердилась и перекусила палку.

— Сломалась? — удивились мальчики. — Сейчас мы тебя выкурим. Неси хворост.

Они быстро принялись готовить костёр. В карманах нашлись и спички. Но тут прозвучал условный сигнал Василая.

Чёрная собака, величиной с велосипед, вылезла из трубы и потянулась, обнажив грозные клыки. Она облизнулась и двинулась на озорников.

— Мамочка! — закричали герои и, спасая штаны и жизнь, ринулись прочь. А чёрная собака, довольная собой и разминкой, забралась обратно в трубу.

Она прочистила горло громким лаем и снова принялась жалобно по-щенячьи скулить.

Вскоре к трубе направилась девочка с пакетом под мышкой. Теперь уже Василай ничего не спросил у Альмки. Кто его знает, что последует дальше. Хоть это и девочка, но никто не знает, что у неё в пакете. Может, немного динамита?

Но девочка просто присела на корточки и принялась звать собаку.

— Эта ничего, эта подойдёт. Ты как считаешь? — спросил Василай Альмку. Но Альмка ничего не ответила. На всех своих четырёх лапах она неслась к девочке в синем платьице.

— Как это ты здесь? — удивилась девочка, увидев Альмку. — Ты, наверное, с другой стороны трубы вышла?

Она достала гребешок и принялась расчёсывать Альмку. Чёрная собака, сидя в трубе, тяжело вздохнула, увидев такое блаженство.

Схватив в одну руку свой кулёк, а в другую Альмку, девочка ушла, а чёрная собака вздохнула им вслед.

— Ты перестань, перестань сейчас же, ты уже большая, — посочувствовал ей Василай. — Пошли поскорее…

Он старался увести её от грустных мыслей.

— Нет, ты иди, а я останусь. Может, и я кому-то нужна? — решила чёрная собака величиной с велосипед и села ждать своего счастья.

А Василай заспешил к бюро добрых услуг. Кто его знает, что ещё может случиться. Он всегда должен быть на своём посту. Очень нравилась ему его новая работа. Такой важный стал. Такой нужный стал. Ни минуты покоя.

На этот раз Василай очень вовремя прибежал, потому что над бюро добрых услуг летали беспокойные птицы — птица-мама и птица-папа. Они были очень напуганы.

— Скорее! Скорее!

— Что случилось? — забеспокоился и Василай.

— Там мальчишка трясёт наш дом — наше деревце. Вот-вот выпадет наш сыночек. Он только три дня тому назад вылупился и совсем не умеет летать.

Кот по дороге забежал к волшебнику, заторопил его, а сам пока бросился за птицами с сачком в руке. Вперёд! На помощь!

Летят впереди птицы: то вниз бросаются, то вверх взмывают. Бежит по их воздушным следам Василай, развевается, как парус, в его лапах сачок. Не далеко, а совсем близко, оказывается, плохое дело делается.

— Раз-два, раз-два, — командует сам себе мальчишка. Он даже язык высунул от усердия. Всё наверх смотрит. Но никак не выпадет противный птенец.

Пригнул и отпустил деревце мальчишка. Пулей вылетел птенец. Вот-вот случится беда.

Но успела скорая волшебная помощь. Успел словить его Василай прямо в сачок.

Удивился мальчишка. Кот, а ему мешает.

— Эй, ты, — закатил мальчишка рукав зелёной ковбойки. — А ну отдай мою добычу!

Спрятал Василай сачок за спину. Закатывай второй рукав, герой! Сейчас с тобой будет говорить Мокулай.

Зашелестела листва вокруг, заклубился воздух, как из ящика мороженщицы. Только не эскимо на палочке появилось вдруг — это появился волшебник. Он был в домашних тапочках и совсем не рад, что его подняли с любимого кресла. Ничего не сказал Мокулай, только посмотрел на птенца и мальчишку.

— А если тебя так? — нахмурился Мокулай. А если Мокулай хмурится, то что-то будет.

И действительно, завертелось-закружилось всё вокруг. Вихрь поднял мальчишку и понёс его домой. И всё? Радуется мальчишка. Стоит себе на своём восьмом этаже и гогочет. Ещё бы. Ну и волшебник! Почаще так наказывай. Вот потеха.

Только рано он начал смеяться. Только рано он начал радоваться. Не такой волшебник, чтобы маленького не защитить да и большого тоже, если и с ним что-то несправедливое делается.

Идёт по городу громадный мальчишка в коротких штанах. Близнец первому. Только больше, чем дом. Затряс он девятиэтажный дом. Ведь близнец, значит, и ведёт себя точно так же. Держится первый мальчишка за перила балкона: не рад, что такую беду на себя накликал. Где уж там смеяться, только ужас на его лице. Боится упасть с такой высоты. Что человек, что птенец — одинаково страшно.

— Не буду, больше не буду, — кричит. — Спасите-помоги-те, — плачет. А когда птицы над тобой кричали, ты их слушал?

Поэтому и не дождался он помощи. Выпал со своего восьмого этажа и полетел к земле. Тоже летать ещё не научился, хоть и не три дня назад родился, а целых тринадцать лет. Но поймал его возле земли волшебник. А когда тебя возле самой земли поймают, это всё равно, как ты раз уже разбился. Всё внутри тебя за этот полёт перевернётся и по-другому станет.

— Ну как? — спросил волшебник. Неинтересно ему это, но спросить нужно. Полезно даже.

— Простите, — опустил виновато глаза мальчишка.

— Не меня просить надо, — вздохнул волшебник.

— Простите, — поднял мальчишка глаза к кружащимся птицам.

И они, успокоившись, уселись рядышком.

— Ну и хорошо, — вздохнул волшебник, которому трудно не быть добрым. Но ведь только добрым быть нельзя, со злом надо быть злым. — А сейчас отправляйтесь все по домам. — Он дунул и мысленно произнёс все нужные слова.

Поднялся вихрь и подхватил всех. А сам волшебник зашагал домой просто пешком. Ведь для волшебника это гораздо приятнее. И здоровье укрепляет. Думаете, это очень хорошо для здоровья возникать из ничего? Наоборот, очень даже вредно. Поэтому очень вредная у них профессия. Всё превращаться и превращаться —тяжело для организма. В двести лет у них уже можно на пенсию уходить. Но никто не уходит. Некем заменить. Вот и приходится тянуть и до трёхсот, и даже поболее.

Только что же у волшебника получилось? Сидит птенец в квартире на краю кровати. Нахохлился: «Где я? Ничего не пойму. Как тут неуютно. Как страшно».

Мальчишка заливается плачем на ветке. Страшно и ему. Раскачивается ветка от его плача. Вот-вот треснет.

Бросился кот с сачком догонять волшебника. Повезло ему, что тот пешком пошёл:

— Мокулай, Мокулай!

Остановился волшебник. Что там ещё? Сердится. Хоть туфли дайте надеть, не ходить же всё время по улице в домашних тапочках.

— Во-первых, Мокулай, возьми обратно сачок. А во-вторых. ты же всё перепутал. Мальчик должен быть с мамой и папой, а ты что сделал?

— Конечно, — согласился волшебник. И исчез, чтобы поскорее отнести сачок в магазин «Тысяча и одна». Ему он больше не нужен, а там вдруг кому-то пригодится.

Бросился кот Василай к дереву. А там сидят на ветках мама и папа… Мама с авоськой, а папа с портфелем. Вытащил их Мокулай с работы и магазина. И даже бабушка с дымящимся чайником, наверное, прямо из кухни прилетела.

Вот что значит рассеянный волшебник! Что бы он делал, если бы не Василай?

Прибежал кот с лестницей и всех поснимал.

Принёс мальчишка птенца бережно в руках и положил обратно в гнездо.

— Простите, птицы.

Будет теперь он строить новые домики и смотреть открыто в птичьи глаза:

— Прилетайте, птицы.

Опустил кот табличку:

ОБЕДЕННЫЙ ПЕРЕРЫВ

И сразу закружились вокруг птицы, забегали зверушки. Ведь самому Василаю кусочек в горло не полезет, если не поделится.

Приятно о ком-то заботиться. Помнить и о птицах, и о зверях, и о зелёной травке, и о серебристой рыбке. Ведь наш дом — это не только квартира. Он больше, выше, шире. Его стены — высокие деревья и горы. Его потолок — синее небо. Его пол — высокая зелёная трава. Наш дом — поля и луга, озёра и речки.

А в таком большом доме приятно жить не одному. Поэтому надо обязательно подружиться с кем-нибудь мохнатым. Ведь когда у тебя есть кто-то, значит, и у кого-то тоже появится кто-то. Друг не один, вас всегда двое.

Глава четвертаяНападение

Так они жили и радовались. И добрые слова о наших друзьях раздавались в разных уголках города. Но добрые слова приятны для добрых людей, а злых они раздражают. Поэтому не все радовались их успехам, кое-кто и злился. И пока он злился в своих четырёх стенах, никто об этом не знал. Но…

О том, что их любят далеко не все, Мокулай и Василай узнали одним ранним утром. Солнце светило, как всегда. Пели птицы, как всегда. Ну всё-всё было таким хорошим!

Как всегда, Василай побежал к своему бюро добрых услуг. Но что такое? Все окошки заколочены крест-накрест, все двадцать пять, а на железной двери безвольно повисло белое полотнище — видно, кусок простыни. Василай схватил его и удивился: на нём гладью было вышито целое письмо. Пожалуй, даже не письмо, а ультиматум. Ультиматум голубыми нитками. Вот он:

ЗАКРЫВАЙТЕ СВОЮ СТОЛОВКУ

СЕЙЧАС ЖЕ

А НЕ ТО

Ф

Василай приоткрыл дверцу и задумался. И задумался очень вовремя, потому что сделай он ещё хоть шаг, весь бы оказался под холодным душем. С грохотом скатилось железное ведро. Целую ночь эта нехитрая ловушка ждала своего часа, но Василай на секунду задержался и выкупался только в брызгах. Но всё равно ему было неприятно: ведь коты очень не любят купаться.

— Кто это набезобразничал? — раздумывал Василай, вытираясь ультиматумом вместо полотенца.

— Хорошо, хоть ультиматум под рукой оказался, — сказал он и повесил ультиматум сушиться на солнышке. А сам отправился за волшебником: ведь такое случилось с ним впервые.

С волшебником тоже такого ещё не было. Он никак не хотел этому верить, пока не увидел ещё мокрый ультиматум. Они разложили его на траве и сели рядышком думать.

— Ф? Что за Ф? Не Фантомас ли? — размышлял волшебник. — Был когда-то такой киногерой, а мальчишки потом начали везде оставлять его автографы. Как будто за всё время учёбы они выучили одно только слово.

— Нет, — закрутил головой Василай. — Я хоть не знаю Фантомаса, но я знаю мальчишек. Стал бы мальчишка вышивать да ещё гладью, да ещё голубыми нитками? Нет, тут пахнет чем-то другим.

— Чем? — заволновался волшебник. — Чем же?

— А вот чем: это не о н. Это наверняка какая-то она. Ф — это она. Голубыми нитками может вышивать только она.

— Как это она? — не сразу понял Мокулай. — Не пойму я тебя. И причём тут голубые нитки? Лично я бы, конечно, предпочёл чёрные. Но мог бы и голубыми, хотя чёрными написать (а не вышить) такой ультиматум гораздо приятнее.

— Вот именно! — Кот поднял кверху свой хвост и прошёлся победителем. — Именно чёрными. Но для кое-кого другого лучше всего голубые.

— Для кого же? — вскочил на ноги волшебник. — Ну говори же скорей. Для кого?

— Для кошки, то есть девочки, то есть женщины, то есть бабушки — ну, в общем, для всех-всех, которые не мальчики и никогда ими не были. Это она!

— Да, теперь и я понял, что это она. Но всё равно мы не знаем кто, — вздохнул волшебник. — Она — это так мало.

— Ну, не так уж и мало, — стал защищать свою догадку Василай. — Разве это мало, если мы ровно вдвое уменьшаем число наших… возможных врагов.

Обрадовавшись, что врагов стало так мало, они принялись сбивать доски с окошечек башни. Так они трудились до обеда: ведь окошек было двадцать пять. Они работали и думали, откуда мог взяться у них враг. Ко всем они относились хорошо, и, пожалуй, все их любили. Тут что-то было не так, что-то было совсем непонятным.

Во время обеденного перерыва, разложив по кормушкам еду, они сели тут же среди мелькающих хвостов и щёлкающих клювов. Сели и думали всё об одном и том же.

«Кто? Кто?», — только это их интересовало.

Мокулай снова развернул послание таинственного или таинственной Ф и долго на него смотрел. Он изо всех сил напрягал свои волшебные мозги, чтобы разгадать, кто это вышивал. Но ничего не получалось. И как раз это его настораживало. Если бы вышивал просто человек, то Мокулай легко бы его увидел перед собой. Значит, это работа какого-то волшебника или колдуна, волшебницы или колдуньи. Тем более, что молчала и книга секретов. Только их следы могут остаться невидимыми для другого волшебника.

Всех волшебников в городе Мокулай знал, но ни одно имя не начиналось на Ф. И волшебниц тоже. Может, она уже на пенсии? Тогда это действительно скорее всего волшебница-колдунья. Именно они пораньше уходят на пенсию, чтобы лучше выглядеть, ведь волшебницкая работа вредная, на ней быстро стареют от многочисленных превращений. А пенсионером быть неплохо: нельзя только заниматься сильным колдовством, мелким тоже нельзя, но кто за ним уследит?

«Так что хорошо нагадить она нам сможет и на пенсии», — думал волшебник, вспоминая всё, что он знал.

Василай же не думал всякими волшебными способами, он был просто котом, хотя и говорящим. Поэтому он думал просто так. И видите, без волшебства тоже многого можно достичь: ведь он первый догадался, что скорее всего это она. Но, к сожалению, больше ничего умного в голову не приходило. Василай поводил усами, побил хвостом. И всё равно ничего.

Тут он посмотрел вокруг и увидел, что все перестали есть, заметив их печальные лица. Коты и собаки принюхивались, пытаясь им помочь, ещё не зная чем. Птицы поднимались повыше, чтобы разглядеть какие-нибудь следы. Ведь все видели сегодня заколоченные окна. Но носы не могли найти запаха, а глаза — следов. Поэтому они снова внимательными мордочками уставились на двух друзей. Когда же они наконец скажут, что случилось?

«Конечно, конечно, — думал Василай. — Если я не знаю сам, то спрошу у своих друзей. Ведь друзья всегда помогают в беде. А теперь и беда у нас общая. В общей радости мы были вместе, так неужели расстанемся в общей беде?»

Василай забрался повыше и развернул белое полотнище над головой. Но звери и птицы только в недоумении раскрыли глаза. Ведь ультиматум был написан на человеческом языке. Тогда Василай перевёл все это на мышиный, кошачий, собачий и птичий языки. Он единственный мог быть переводчиком на этом собрании птиц и зверей. Кроме волшебника, конечно.

Все задумались.

— Кто это мог сделать? — спросил Василай. — Кто?

Василай переводил взгляд с одного на другого, но все виновато опускали глаза.

Забили крыльями птицы и зачирикали: «Нет, не знаем».

Зарычали от усердия собаки, но закрутили непонимающе большими головами с умными глазами.

Замолчали, вздыхая, коты: уж они-то помогли бы Васи-лаю, если бы знали.

Спрятали глаза мышки и виновато поджали свои хвостики.

— Никто не знает, — вздохнул Василай. И вместе с ним вздохнули все как один. Этот вздох был таким печальным, что горестью своей обжёг соседний каштан, и все листья его, мгновенно пожелтев, опали. Этот горький вздох поднялся к небу чёрной тучкой, и я уверен, что если бы из этой тучки полил дождь, он был бы не пресным, а солёным. Как слёзы.

Но тут к Василаю подбежала знакомая мышка с зонтиком и запищала прямо в ушко.

— Я знаю, я знаю…

— Кто? — вскочили на ноги Василай и Мокулай.

— Кто? — вскочили на лапы собаки и кошки.

— Кто? — подлетели и уселись вокруг птицы.

А все мышки гордо посмотрели вокруг. Вот мы какие! Самые маленькие, но зато самые знающие.

Мышка раскрыла рот, но её голосок утонул в шуме и грохоте, которые раздались внезапно. Казалось, рокотали реактивные двигатели. Гул шёл откуда-то сверху и всё приближался. Все в испуге задрали головы: на них пикировала чёрная ворона. Шум забивал уши и был такой силы, что становилось больно только от него одного. Все согнулись и прикрыли головы руками, так как трудно было поверить, что это всего лишь ворона. Чёрные крылья, чёрный хвост и чёрная голова неотвратимо приближались, и столько злости исходило от них, что трудно было не содрогнуться. Все сердечки стали биться в десять раз чаще.

Ворона, казалось, врежется в толпу, но она в последний момент скинула вымпел с посланием и взмыла в небо. Нет, она не улетала, она выжидала и готовилась ко второму заходу.

Все в оцепенении сидели, пока Василай разворачивал новое послание. И снова голубой гладью было вышито:

НЕМЕДЛЕН

Ф

При Ф ещё торчала иголка с ниткой. Так торопился кто-то, что даже не успел вытащить иголку. Иголку с голубой ниткой.

Все посмотрели на волшебника. Как он? Что он? Волшебник распрямился и расправил плечи.

— Никогда, — грозно сказал он.

— НИ-КОГ-ДА! — прокричал он в небеса.

Ворона несомненно услышала этот голос, потому что она развернулась на месте, кувыркнулась и устремилась на них во второй раз. Снова задрожали листья и ветви деревьев вокруг. Но теперь уже меньше дрожали сердечки птиц и зверей, потому что все они собрались вместе и закрывали друг друга своими телами и крыльями. Каждый был хоть капельку прикрыт. А над всеми возвышалась фигура Мокулая, который, сложив руки на груди, презрительно наблюдал за военными манёврами вороны.

Ворона снова приблизилась с грохотом, и с её крыльев посыпались десятки бомбочек. Вероятно, они должны были поразить птиц и зверей, но волшебник прикрыл всех, и бомбочки усыпали землю вокруг них. Падая, они не взрывались, а раскрывались, превращаясь в железных ежей. Теперь вся площадь перед бюро добрых услуг была усыпана железными кактусами. Точнее, шарами, похожими па кактус, потому что колючки у них были гораздо длиннее. Нельзя было даже свободно повернуться: кругом шипы и колючки. Всюду торчали острия, которые так и подрагивали от нетерпения.

— Волшебник, что же ты? — закричал Василай, потирая расцарапанный бок. Он боялся, что эти железячки начнут расти и проткнут их всех.

Волшебник всё ещё думал, так как никак не мог понять, кто это. Но крик Василая заставил его очнуться. Он посмотрел на площадку, где изгибались железные колючки. Он посмотрел на своих мохнатых друзей, которые изо всех сил прижимались друг к другу.

Но волшебник оставался волшебником, и никакие колючки не могли лишить его этого дара. Он посмотрел на колючки изо всех сил, пытаясь уничтожить их. Колючки задрожали, заизгибались, но выдержали этот взгляд. Волшебник понял, что тут действуют волшебные силы. Колючки не хотели исчезать, потому что уже были заколдованы один раз.

Звери и птицы испугались. Пролетел вздох разочарования. И в ответ на него с неба раздался гадостный хохот. Получается, что волшебник не такой и волшебный. Ведь звери и птицы не знали, что волшебные силы могут быть равны друг другу и тогда приходится волшебникам сражаться своим умением.

Волшебник улыбнулся и рассмеялся. И этот смех успокоил зверей и птиц. Ворона наверху даже притормозила от удивления.

А волшебник превратил все железные колючки в розы. Колючки были и их не было. Ведь на розах всегда есть шипы — значит, они были. Но главное в розах не шипы, а цветы — значит, их не было.

Вся площадь перед бюро добрых услуг стала похожей на клумбу. Жёлтые и красные розы тянули свои головки к солнцу. Аромат от тысяч лепестков щекотал в носу, так что хотелось приятно чихнуть. А когда ты чихнешь, то тебе уже не страшно. Ты снова бодр и весел.

Увидев это, ворона чуть не грохнулась с неба. Она забарахталась в воздухе, как дети плавают по-собачьи в воде. И так по-собачьи еле-еле полетела дальше. Она загребала вовсю, дёргала крыльями, но летела медленно-медленно. Видно, вся её сила ушла в злость. Напоследок она повернула голову и зашипела, бессильная что-нибудь сказать: так её поразила цветущая клумба. Вскоре она скрылась за крышами домов.

Волшебник вызвал к себе садовые ножницы из магазина «Тысяча и одна» и, весело насвистывая, пошёл среди роз. Он наклонялся то налево, то направо, вдыхая их аромат. Вскоре в руках у него заполыхал большущий букет, а к башне теперь вела тропинка. Букет был таким большим и воздушным, что казалось, вот-вот он поднимет волшебника и понесёт за собой, как связка воздушных шаров. И, чтобы этого не случилось, волшебник вручил каждой птичке по розе. Они поднимались всё выше и выше, держа в клювах разноцветные цветы: целая гирлянда роз протянулась в воздухе.

Покачивались бутоны от ветерка. И теперь он становился не просто приятным, но и нежным, так как весь пропитался ароматом роз. Вдохнув такого воздуха, хотелось петь и смеяться. Что и делали прохожие, сами не понимая почему. Усатый милиционер принялся насвистывать на своём свистке. А девочки с косичками, казалось, взлетали время от времени в воздух, так легко они бежали. Даже, наверное, взлетали по-настоящему. Потому что если такого воздуха набрать побольше, то непременно полетишь, как воздушный шарик. А ведь девочки такие лёгкие…

Все разбежались-разлетелись, и только одна мышка с зонтиком стояла одиноко. Неужели все забыли, кого искали и что хотели узнать? Тогда это опасные цветы. Мышка прижимала к себе зонтик и не решалась снова заговорить. Но, увидев, что волшебник поднёс к глазам оба ультиматума гладью, она побежала к нему.

— Ф — это Феонила, — изо всех сил пропищала она, но всё равно её едва было слышно, особенно на высоте головы волшебника.

Мышка подпрыгнула повыше и пропищала снова.

Тогда волшебник присел и прислушался. Такое внимание даже испугало мышку. Она заволновалась.

— Я не знаю точно, но мне так кажется, — запинаясь, пролепетала мышка с зонтиком.

— Говори скорее, — торопил её Василай. — Мы все видели, но не знаем, кто это. Я уже подумал, что, может, у неё с грамотой слабовато. Вот она и расписывается как Форона.

— Нет-нет, это не Форона, а Феонила. Мы, мышки, живём не только на чердаке, где вы нам помогли, но и… и везде…

— Да, я это знаю, — закивал головой кот, но тут же испугался, как бы мышка не приняла его за охотника на мышей: ведь он вырос только на молоке.

— Мы такие маленькие, — продолжала мышка, не заметив его душевных переживаний, — что везде-везде можем побывать: и в седьмой квартире, и в двадцать седьмой, и на чердаке, и в подвале. И кое-где кое-что можем услышать. И рассказать это друг дружке. Точнее, подруга подружке. Ведь поделиться с подружкой можно не только корочкой хлеба, но и кусочком новостей. А эта Феонила подсылает к нам свою кривоногую собачку Ирэн, чтобы та узнавала все наши разговоры и доносила ей. Все-все. Самые тайные-претайные.

— Ну, допустим, уж самые-пресамые ей не услышать. Собаке, даже маленькой, никак не забраться к вам в норку. Разве что слуховую трубку туда запустить, как доктору…

— А вот и да, а вот и да! Она делает её маленькой, как мышку, чтобы та могла залезать в наши самые тайные норки и там всё вынюхивать и всё выслушивать. А мы её боимся, потому что она хоть и маленькая, но всё равно не мышка, а собака. Вот почему, я думаю, что Ф — это ФЕОНИЛА. А Феонила — это плохо.

Мышка с зонтиком так много сказала, что даже сама испугалась: вдруг она выговорила сразу все слова, которые ей отпущены на целую жизнь. Поэтому она молча подхватила зонтик и юркнула в норку.

— Мы всё узнали и ничего не знаем, — вздохнул волшебник, проводив её взглядом.

— Почему же? Мы знаем теперь точно кто. И это самое главное. Ведь зная кто, мы знаем нашего врага, — успокоил его Василай.

— Это-то так, но почему он, то есть она, вдруг стала нашим врагом? — снова вздохнул волшебник. — Почему?

Глава пятаяПочему

Феонила действительно была колдуньей. Когда-то. Сейчас она уже ушла на пенсию. Вообще-то пенсионерам нельзя заниматься волшебством. Поэтому перед уходом на пенсию совет волшебников все колдовские знания изымал из их памяти, а заполнял её простыми вещами: сколько стоит буханка хлеба и бутылка молока, например. Но Феонила была хитрой и перед уходом на пенсию некоторые заклинания записала в свою маленькую сафьяновую книжечку. Теперь она сама вроде действительно ничего не знала, что было вполне по правилам, зато за неё все секреты хранила маленькая книжечка: как самой превратиться в ворону или как Ирэн сделать совсем маленькой. Всё-всё, что поместилось на страницах записной книжечки, стало её силой. Она писала туда таким мелким почерком, что ей пришлось теперь носить очки, чтобы прочесть все заклинания. Зато мелким почерком поместилось куда больше, чем крупным.

Вот так Феонила и делала свои маленькие гадости. Собственно, ради этого она и жила. Конечно, гадости были небольшими, неприметными, чтобы совет волшебников не заметил, что она нарушает правила. Поэтому через некоторое время волшебники о ней совсем забыли. И Мокулай тоже. Он ведь долго искал кого-то на Ф, но никак не мог найти. И никогда бы не узнал, если бы не мышка с зонтиком. Такой колдуньи уже давно не было. Но она была.

Соседи и подавно не считали её колдуньей. Кто сейчас поверит в колдовство? Они просто считали её злой и сварливой старушкой. Подумаешь, разговаривает со своей кривоногой собакой — старый человек, да и только. Ведь им и в голову не приходило, что собака тоже не молчит в ответ. А если бы они и заметили эти беседы с Ирэн, им бы подумалось, что всё это просто показалось.

Феонила занималась своими делами, ссорилась с соседями и дворничихой и думать не думала о бюро добрых услуг. Но вот однажды эта новость докатилась и до неё. Как всегда, она сидела у стены и читала письма. Почему у стены? Дело всё в том, что жила она на первом этаже, а снаружи на стене дома висел синий почтовый ящик. Феонила пробила свою стену, сделала в ящике отверстие, и все письма теперь из почтового ящика падали прямо к ней на стол.

А когда машина приезжала за письмами, то шофёр удивлялся, что за странный район: здесь никто не пишет писем. И никому невдомёк было, что письма кончали свою жизнь в руках Феонилы. Ведь в письмах так много интересного, вот Феониле и не терпелось их почитать. А то, что она читала чужие письма и что это очень некрасиво, было для неё вдвойне приятным.

Больше всего на свете она любила читать печальные письма, чтобы посмеяться и порадоваться. Ведь у злого человека всё наоборот: он радуется, когда услышит что-то печальное, и начинает грустить, если видит, что кругом и у всех всё хорошо. Тогда ему самому становится ой как плохо. Такие люди делают гадости, чтобы чувствовать себя лучше.

Зимой по ночам Феонила поливала горку перед своим окном водой и, вдоволь насмотревшись на падающих людей, приходила в хорошее настроение. Его могла испортить только дворничиха, если успевала посыпать ледок песком. Летом Феонила сидела и изо всех сил разогревала асфальт, чтобы в нём за день застряло с десяток каблучков.

— Хе-хе! — смеялась она. — И зимой и летом найдётся работа для неутомимых рук.

Так что, если Феонила, читая письмо, встречала там «Ах, как мне тяжело», то ей становилось радостно и легко. Такие письма она собирала, переплетала и ставила на полку. Вместо книг у неё стояли переплетённые письма. Некоторые даже пожелтели, но всё равно лучшего чтения для неё не было. Так что если бы ей попалось письмо Ваньки Жукова, то она бы его вывесила на радостях в рамочке. Но таких настоящих жалостных писем попадалось очень мало. Все писали, как им хорошо, и огорчали Феонилу. Такие радостные и весёлые письма она, расстроенная, рвала на мелкие кусочки, чтобы их больше не видеть. И когда письмо распадалось на мелкие кусочки, ей снова становилось приятно: ведь письмо не шло к адресату, и, значит, это была гадость, хоть и маленькая.

Однажды, когда Феонила читала свежую почту из своего ящика-ловушки, в комнату кубарем влетела Ирэн.

— Преврати меня обратно, — запищала Ирэн мышиным голоском. Она как раз была маленькой, как мышка, и только что вылезла из мышиной норки.

Феонила поправила очки на носу, прочла по сафьяновой книжке заклинание и сделала из Ирэн маленькую собачку.

— Ну что там нового? Рассказывай! — приготовилась Феонила слушать все нехорошие известия. Ведь не всё пишут в письмах, кое-что и рассказывают. И это тоже при помощи Ирэн попадало в сети к Феониле. Но сегодня Ирэн ничего жалостного не принесла с собой. Она надеялась рассказать, как коты-гитаристы избили Василая, но получилось как раз наоборот.

— Все хвалят бюро добрых услуг волшебника. Этих Василая и Мокулая. Они, видите ли, избавили этих мерзких мышей от разбойников котов.

Феонила в волнении зашагала по комнате. А Ирэн продолжала:

— Эти писклявые поднимают лапки кверху в восхищении от волшебства Мокулая и доброты Василая.

— Какая неблагодарность! — возмутилась Феонила. — Моё волшебство они не оценили. Разве они не видят, как легко я превращаю тебя в совсем маленькую? Или как в одну секунду покрываю улицу льдом? Или как я могу из любого стройного дерева сделать совсем горбатое? Ха-ха. Вот что такое настоящее искусство. А что это за Василай? Не тот ли писклявый котёнок, маму которого я унесла и кинула в реку? Почему он не погиб без матери? Ну, Мокулай, ты позволяешь себе вмешиваться в мои дела, даром тебе это не пройдёт!

Она ещё долго не могла успокоиться. Даже чтение самых печальных писем не могло её порадовать. Целый вечер она бурчала себе под нос. Ирэн даже испугалась, что она заболеет. Но, может быть, утром всё пройдёт?

Однако утром положение даже ухудшилось. Дело в том, что близились праздники, и весь её столик оказался вскоре завален праздничными открытками.

— Как я ненавижу эти праздники, — сердилась Феонила, так как рвать открытки куда труднее, чем письма. — Пишут и пишут одни только поздравления. Ну хоть бы кто пожаловался, поплакался бы, как ему плохо. А то желаю и желаю… Желать надо только плохое. «Чтобы ты ногу поломала» — какое приятное поздравление. Или: «Желаю от души, чтобы у тебя, моя родная, выросла огромная бородавка». А то желают всякую чепуху.

Феонила злилась и ничего не могла придумать, чтобы улучшить своё настроение. Ведь улучшить его могло что-то плохое-преплохое. Но что?

«Противное бюро добрых услуг! Негодяи Мокулай и Василай! Как я вас ненавижу. Строите из себя добрячков, а сами заботитесь только о своей славе. Конечно, никто ничего даром не делает. Если они это делают даром, значит, у них на уме слава. А как же иначе?»

Феониле немного полегчало, когда она так легко «раскусила» своего противника.

Но просто так уничтожить бюро добрых услуг ей было не под силу: ведь оно было тоже построено волшебными руками. Поэтому она решила их как следует сначала напугать, чтобы увидеть, с кем имеет дело. И с радостным лицом принялась вышивать своё пугающее послание.

Ирэн ходила вокруг да около и никак не могла понять, что же такое готовится. Но Феонила была так увлечена своей работой, что не обращала на Ирэн внимания. Просто не было времени. Думаете, легко вышить гладью такое длинное письмо? Но зато как красиво, как романтично! Голубыми нитками… Феонила прижала своё послание к груди и готова была разрыдаться от умиления.

Ночью Феонила приказала Ирэн коротко и ясно:

— Собирайся!

Ирэн на радостях запрыгала. Так радуются охотничьи собаки, когда видят, что их хозяин берёт в руки ружьё. А Ирэн, если разобраться, тоже была охотничьей, только охотилась не за зайцами, а за гадостями. И пока Феонила одевалась потеплее, Ирэн в зубах притащила сумку, в которой всегда путешествовала. Кстати, точно как охотничья собака, которая в этом случае тащит в зубах свой поводок. Лишь бы поскорее.

Феонила аккуратно уложила Ирэн и сафьяновую книжечку в сумку, заперла покрепче дверь и вышла во двор. Кругом было тихо и совсем темно. Кончились телевизионные передачи, так что в квартирах не светились даже телевизоры. Ведь сначала гаснут люстры, потом гаснут телевизоры, и лишь потом люди засыпают. Было так темно, что она не увидела даже звезд. Вот какая безрадостная погода стояла на дворе.

— Это хорошо, — потёрла руки Феонила. — Темнота — моя подружка.

Поколдовав, Феонила стала медленно подниматься в воздух. Такой тёмной ночью её никто не увидит в вышине, так что незачем превращаться в ворону, тем более, если это укорачивает жизнь. А Ирэн с замиранием сердца выглядывала из сумки, потому что никак не могла привыкнуть к ночным полётам.

Феонила поднялась над крышами и стала высматривать, где же ненавистная башня. Она полетела вдоль проспекта, где горели уличные фонари.

Она летела сквозь мягкий ночной воздух, и подол её платья шелестел позади. Внизу мелькали улицы, площади, дома. Феонила всё увеличивала скорость, а Ирэн недовольно ворчала:

— Ведь уронит! Вдруг наклонится и уронит. Надо взять в зубы сафьяновую книжицу. Если не за мной, то за книжицей она обязательно бросится.

Вскоре Феонила увидела скверик с башней и осторожно спустилась, чтобы не попасть на электрические провода. Она заспешила к башне, на ходу прикидывая предстоящую работёнку.

— Понастроили… Сейчас всё равно мы тебя уничтожим! Сейчас хоть двадцать пять, хоть триста двадцать пять, — зашарила она рукой в сумке. — Забью все их окошки — это раз. Два — поставлю ловушку с ведром и холодной водичкой. Пускай котик покупается! А три, три — это моё устрашающее письмо! Ну как?

Феонила раскрыла записную книжку, торжественным жестом поправила очки, как мотогонщик перед стартом, но ничего не смогла прочесть. Ведь было так темно… А глаза её хоть и светились в темноте, но не настолько, чтобы прочесть бисерный почерк.

Она затопала ногами от возмущения, но потом, поискав глазами далеко стоящий фонарь, поспешила к свету.

Теперь записную книжку было видно, но не было видно этой проклятой башни. А для хорошего колдовства видеть башню нужно было обязательно. Пришлось наколдовать фонарик.

Протерев очки от ночной росы, Феонила принялась за работу. Сначала наколдовала ведро с холодной водой для утреннего купания Василая. Потом принялась забивать окна. После каждого обработанного окошка Феонила довольно кряхтела. В конце она достала ещё свой ультиматум, приладила его и залюбовалась своей работой. Довольная, она обошла башню вокруг.

Дело было сделано.

Феонила улыбнулась. Теперь ей было хорошо и радостно. Она сделала свое гадкое дело и тем самым сразу исправила своё настроение. «Твоё настроение — в твоих руках», — любила говорить она холодными зимними вечерами, когда летать уже холодно и приходится жить воспоминаниями о старых летних пакостях. Теперь, радостная, она подхватила Ирэн, спросила, не жестко ли ей, и они понеслись домой. Феонила время от времени оборачивалась, думая увидеть заколоченное бюро добрых услуг. Ей даже казалось, что она его видела, и потому опа удовлетворённо хмыкала. Ночь прожита не зря. А днём лучше спать, чем работать.

Дома обе они уютно улеглись в постельку и захрапели на манер духового оркестра. Феонила выводила самые серьёзные звуки, а Ирэн самые тонкие. В такт их дыханию качались занавески на окнах, так что можно было подумать, что они в каюте океанского теплохода. Под носом у Феонилы подёргивались маленькие чёрные усики, оставшиеся ей от былых превращений в усатых мужчин. Подрагивали ножки Ирэн.

Глава шестаяПо-хорошему

Вот какова история Феонилы, вот почему она так «заинтересовалась» бюро добрых услуг.

Итак, враг №1 определился. Был, конечно, ещё и враг №2 с обрубком хвоста, но он полностью слушался своей хозяйки. А что делают с врагами?

Но наш волшебник был очень добрый и вовсе не любил драться, даже с волшебниками. А тут тем более перед ним оказался враг женского пола. Правила вежливости обязывали его относиться почтительно к такому врагу.

— Давай заколем её копьями, забросаем стрелами и вообще сотрём с лица земли самым большим бульдозером, — предложил Василай, который не думал о правилах вежливости.

Волшебник вздохнул, хотя нарисованная Василаем картина тоже пришлась ему по душе:

— Нет-нет, мы же не такие, как она. Мы настоящие волшебники…

Василаю, конечно, понравилось, что и его зачислили в волшебники, поэтому он заранее был уже готов согласиться с любым предложением друга. Волшебник продолжал и наконец сказал своё самое главное слово:

— Надо как-то сказать ей. По-хорошему. Чтобы оставила нас в покое.

Вот так мягко он сказал. Ведь добрый человек всегда думает, что всё можно решить по-хорошему. Что плохой человек, видно, не понимает, что он творит, а вот если ему рассказать по-доброму… Так думал волшебник, потому что хороший человек и о плохом думает хорошо.

И они с Василаем отправились домой писать письмо-ответ.

— А как вообще пишут письма? — задумался волшебник, так как совершенно забыл, как это делается. Но ему простительно, ведь все мы помним, что был он немножко рассеянным. Он посмотрел на Василая, но Василай только смущенно покачал головой. Он ещё никогда в жизни не писал писем.

Тогда волшебник покряхтел и вышел на лестничную площадку, чтобы всё же спросить у кого-то знающего, как всё это делается.

Первым мимо него прошёл товарищ управдом, которого волшебник побоялся спрашивать о таких несерьёзных вещах.

Второй прошла соседка, которую если спросить о письме, расскажет обо всём сразу: и о письмах, и о том, кого следует отправлять в космос, и о том, какие яйца называются диетическими… Поэтому при виде её Мокулай принялся усиленно завязывать шнурки.

А третьим бежал третьеклассник Виталик Грицак. Вот кого Мокулай решился порасспросить.

— Виталик, а как пишутся письма?

Виталик с подозрением посмотрел на волшебника, но всё же ответил:

— Письма пишутся очень просто. Сначала надо написать «Дорогая бабушка». А в конце «Целую. Виталик». А между ними очень трудно придумать что-нибудь. Если бы я знал, что написать между ними, я бы писал бабушке часто-часто. А такое маленькое письмо отправлять стыдно.

— Ага, — обрадовался Мокулай и прокричал «спасибо» Виталику, который уже бежал этажом ниже. Виталик любил двигаться всегда и везде и поэтому не успевал писать письма бабушке.

Волшебник разложил тетрадный листок, взял в руку ручку и…

«Дорогая Феонила», — хотел начать он, но потом задумался.

— Как-то неудобно писать «дорогая», она ведь нам не очень дорогая!

— Пиши тогда просто — Феонила, без «дорогая», — предложил Василай.

— Феонила, Феонила. Нет-нет, это получается очень грубо, — задумался волшебник. — А, вычеркнем, обойдёмся без этой первой строчки. Она по конверту поймёт, что это ей. Зачем дважды писать?

И он снова взял бумагу и посмотрел в её чистые воды, не решаясь прыгнуть туда своим чернильным пером.

— Прошу вас, нет, просим вас, — начал он. И на этот раз действительно вывел эти первые два слова: «Просим вас». И взглянул на Василая, чьи ушки с дрожью ждали конца урока чистописания.

— Это ничего, — поддержал его первые слова Василай. — И строго, и вежливо сразу. Так надо писать всё письмо. А в конце нарисовать череп и кости.

— Это ещё почему? — удивился волшебник.

— Череп — это наш ум. А её — это кости…

— Нет-нет, — снова не согласился волшебник. — Всё должно быть вежливо и красиво. А ты прямо какое-то бандитское послание хочешь сделать.

Василай немножко обиделся и отвернулся. Волшебник улыбнулся и погладил его кончиком ручки. Тогда Василай вздохнул и вернулся к письму.

И в конце концов они написали:

ПРОСИМ ВАС

ОСТАВИТЬ В ПОКОЕ НАШЕ

БЮРО ДОБРЫХ УСЛУГ

ПО-ХОРОШЕМУ

— А как же подписаться? — занервничал волшебник. Он представил подпись: «Целуем. Мокулай и Василай» — и покраснел.

— А может, и тут обойдёмся? Что она — не знает о нас? Прекрасно знает.

— Действительно, не писать же «целуем», — повторил волшебник и снова покраснел.

— Нарисуй что-то обидное-преобидное: топор и рядом с ним голову.

— Это ещё что?

— Что мы умные, как голова, а она вроде топора.

— Нет, что ты, она может испугаться и решить, что мы хотим отрубить ей голову.

— Что она — такая непонятливая? Тут же ясно нарисовано. Топор и голова.

Но волшебник всё равно не согласился с этим «прозрачным» добавлением.

Наконец всё было готово, и письмо улетело.

Но как же среагирует на него Феонила?

Волшебник включил телевизор. Самый обыкновенный телевизор. Даже не цветной. Но ведь в телевизоре двенадцать каналов, а передачи ведутся только по двум-трём-четырём. А для чего остальные, вы никогда не задумывались? Остальные — для волшебников. Именно совет волшебников потихоньку сделал так, чтобы в телевизоре было куда больше каналов, чем передач. Ведь волшебники не могут держать в квартире ещё один свой волшебный телевизор. Сразу возникнет подозрение, если у кого-то в доме будут стоять два телевизора рядышком.

Но если мы начнём щёлкать переключателем, мы не увидим ничего интересного на этих каналах. И сразу же переключимся на мультипликат. Или на концерт духовых инструментов, потому что там очень громкие и большие трубы. А волшебник мог заставить телевизор показывать то, что ему нужно.

Волшебник уселся перед телевизором, включил одиннадцатый канал и пристально посмотрел на экран. И по мере того, как он смотрел то в одну, то в другую его точки, там зажигались уголки комнаты Феонилы. А она, как вы помните, спала.

Но даже такая прекрасная вещь, как сон, не может длиться вечно. Первой спрыгнула на пол Ирэн и потянулась всеми своими четырьмя лапками.

И очень ей захотелось кушать. Сама Ирэн не могла открыть холодильник и вытащить оттуда связку сосисок, одну за другой, как канат. Поэтому она посмотрела на Феонилу. Но та как будто и не собиралась просыпаться. Всё так же мерно колыхались занавески на окнах от её дыхания. Тогда Ирэн отправилась на кухню сама: может, там что-то осталось от вчерашней еды. И застучала крышками и кастрюлями.

Шум на кухне разбудил Феонилу. Недовольная, она поднялась, схватила в руки туфлю и принялась красться на кухню тихо-тихо, чтобы как следует проучить эту Ирэн. Губы её шептали:

— Эта тощая шавка опять бродит по кастрюлям. Когда уже она наестся?

Она сделала шаг на цыпочках, но тут её взгляд упал на столик, и она увидела письмо. По непонятной причине она почувствовала необычность этого письма.

Чужое письмо манило и притягивало, как никогда.

Феонила переложила туфлю в левую руку и так же на цыпочках — потому что чуточку боялась письма — подошла к столику. На конверте, как ни странно, опа прочла своё имя. Ой!

Это было первое письмо со времени изобретения почты, направленное лично Феониле. Поэтому сначала на её лице появилось удивление. Потом она обрадовалась, как дитя, и обнюхала это письмо со всех сторон, всё ещё не решаясь его открыть. Она так старательно его нюхала, что, казалось, нос её удлинился до размеров морковки. Потом удивление и радость сменились страхом. Кто и зачем мог отправить такое письмо? Так как Феонила ничего хорошего за всю свою жизнь никому не сделала, она и не ждала ничего хорошего

Ни от людей, ни от волшебников. «Тут опасность», — было написано теперь на её лице. Она даже приложила конверт сначала к одному своему уху, потом ко второму: не тикает ли там внутри какая-нибудь бомба? И не бьётся ли сердце какой-нибудь мини- гадюки? Ухо её вытянулось до размеров конверта, но ничего не услышало.

Феонила беспокойно заходила по комнате. Открывать или не открывать? Открывать опасно, а не открывать просто невозможно. Ведь о планах врага надо знать всё.

Однако тут вошла Ирэн и удивленно посмотрела на конверт. Теперь Феониле деваться было некуда, и она, скрепя сердце, разорвала конверт.

Опа читала и не знала, как вести себя. И решила посмеяться, чтобы унизить противника. Она засмеялась, как телёнок и поросёнок, вместе взятые. Она похохатывала, как маленький клоун на большой цирковой арене. Она надрывалась, как двести зрителей сразу на сеансе кинокомедии.

— Что там? Что там такое? — бегала вокруг Ирэн, пытаясь хоть краешком глаза допрыгнуть до письма. Ирэн скрежетала зубами, не в силах дождаться конца смеха повелительницы. Но дождалась.

— Они… ха… мне… хи… по-хорошему. Дураки! — подвела итог Феонила. А потом всё же забеспокоилась: — А ну-ка посмотрим, что там они готовят?

Феонила зашлёпала к своему телевизору и включила его, любовно тронув ручки.

Она застучала каналами, но всё равно никак не могла настроиться на двух друзей. Что-то виднелось, но очень плохо. Какие-то незнакомые тени то исчезали, то появлялись. И гробовая тишина пугающе неслась из телевизора.

Хоть Феонила была колдуньей, но она забыла, что если в это же время на тебя смотрят, то волшебный телевизор не сможет показать тебе этого же человека. Один луч не пускает второй.

— Что там у них делается? — заволновалась Феонила. Поэтому пришлось послать на разведку Ирэн.

Глава седьмаяРазведка

Краткое содержание

Противник ничего не делал. Он дремал после шахматной партии, которую волшебник всегда играл сам с собой. Он пока ещё не нашёл равного себе игрока.

А второй противник докармливал своих хвостатых друзей. Обед шёл к концу, и Ирэн, отхватив две порции мяса, отправилась к повелительнице.

Глава восьмаяНочные страсти

— Ага, и в ус не дуют, — обрадовалась Феонила, выслушав сообщение своего агента. — Тогда сегодня ночью вы получите. Всю вашу башню изрежу на мелкие кусочки. Или закопаю поглубже. Или… Или…

И так, повторяя всё «или» да «или», Феонила до самого вечера ходила из угла в угол. Картины мести будоражили её и не давали успокоиться. Казалось, что наступил последний час Мокулая и Василая. Потому что этот полководец в юбке очень серьёзно готовился к сражению. Планов было так много, что они сами по себе могли заставить противника капитулировать, даже без помощи Феонилы.

Вечером Феонила снова стала паковать Ирэн и сафьяновую книжицу в сумку. Теперь Феонила не забыла и о фонаре. Она даже взяла не фонарик, а большой фонарь, словно снятый с уличного столба, но на батарейках. Большое дело, большие планы требовали большого фонаря. Тут фонариком не обойдёшься. И когда она зажигала его в воздухе, то казалось, что над городом летит самолёт.

Вскоре она спланировала к скверику и башне. Подошла поближе, всё напряженно вынюхивая и прислушиваясь. так как ожидала подвоха со стороны волшебника. Но всё было тихо.

Она села на скамейку и притаилась, поглаживая Ирэн. Ни одна ветка вокруг не шелохнулась, не послышалось ни одного вздоха. Феонила немного повеселела. Она была один на один с башней.

Она уселась на лужайке и зажгла фонарь, чтобы почитать заклинания из своей сафьяновой книжицы. Она мечтала, как ласково-преласково будет читать свой приговор бюро добрых услуг. И как при её словах начнёт оно рушиться и исчезать. Было очень приятно.

Феонила ещё раз щёлкнула выключателем. Что такое? Фонарь почему-то не зажигался. Она затрясла его изо всех сил, как маленький ребёнок копилку. Внутренности фонаря перемешались, но он всё равно гордо не горел. Что случилось? Забеспокоилась и Ирэн, которая всего и всегда боялась больше Феонилы.

Феонила схватила сумку с Ирэн, бросила фонарь и побежала к свету, чтобы наколдовать себе другой.

— Фонарь, какой-то фонарь мне мешает. Я наколдую себе пять фонарей, тогда посмотрим.

Она раскрыла книжку и торопливо забегала глазами по строчкам. И появилось ровно пять фонарей, один другого больше и краше. Феонила поочерёдно зажигала их и облегчённо вздыхала. Загорелся первый, второй и наконец пятый.

Феонила с трудом захватила все фонари и потащила назад. Но как только она подошла к башне, все они, как по команде, потухли. Она защёлкала выключателями, затопала по ним ногами, но бесполезно. Тогда Феонила отнесла один фонарь в сторону и вдалеке от башни он снова исправно замигал. Возле башни фонарь столь же внезапно потух. Можно было нащупать невидимую черту, за которой фонарь отказывался работать.

И Феонила всё поняла. Это волшебник провёл тайную границу, за которой фонари не светились. Он окружил этой чертой своё бюро добрых услуг и теперь спокойно смотрел сны, так как знал, что без фонаря Феонила уже не колдунья, а просто злая старушка.

Феонила затопала ногами от возмущения. Её провели, её старательно разработанные планы рушились, так и не успев воплотиться в жизнь. Так она бы топала и мучила себя до утра, если бы ей на ум не пришла спасительная мысль.

— Если я не могу ничего сделать колдовством, я разворочу тут всё сама. Я сама поработаю!

И она потрясла сразу двумя кулаками вместе.

— Ирэн! — приказала она. — Пойдём рушить башню.

Феонила поприседала, чтобы проверить крепость ног, подоткнула юбку и побежала на таран.

Вуух! По башне пробежала волна её гнева. Но башня устояла. Тогда Феонила попыталась обхватить её руками и затрясти, как грушу. Но башня устояла и против этого маленького землетрясения.

Волшебная башня не поддавалась усилиям рук и ног злой старушки. И Феонила вскоре это поняла, получив несколько шишек на память.

— Я лучше сделаю себе какой-нибудь инструмент. Поострее, — обрадовалась Феонила новой спасительной мысли и побежала с сумкой назад к свету.

Там она наколдовала себе лопату. Лопата вышла такой большой, что из неё можно было сделать складной гараж для «Жигулей». Поэтому она Феониле очень понравилась. Феонила, кряхтя, попыталась потащить эту лопатку к башне. Но чуть не погибла под ней.

Отдышавшись и прийдя в себя, Феонила наколдовала себе лопату поменьше, но всё равно больше обычной. И потащилась с ней в темноту.

Сначала Феонила хотела выкопать башню вовсе, как кактус, чтобы пересадить её в другое место. Но потом, вспомнив, что против волшебной вещи ей своими силами не совладать, она в корне поменяла лопатоплан.

— Я сделаю ловушку, как для тигров или этих, с хоботом — слонов, — бормотала она. — Вырою яму и прикрою этими — лианами. Или теми — бананами. Они бац туда — и все кости переломают. А я буду сидеть на краю и болтать ногами…

Ирэн слушала про эти банановые лианы и боялась подать голос против. Действительно, ведь бананы у нас не растут, а только продаются. Кто поверит такой ловушке? Но разве Феониле, которая наконец нашла применение своим силам, можно такое сказать? Поэтому Ирэн предпочитала молчать.

Феонила не слышала голоса разума и упрямо копала. Нога соскальзывала с лопаты. Она роняла лопату, падала сама в грязь и вставала снова. Она соскальзывала в свою же яму, но вылезала, хватаясь за липкую землю. Потому что пошёл дождь: он тоже защищал доброго волшебника.

Феонила рыла и рыла и всё удивлялась, почему ей никак не удаётся углубиться больше, чем на длину колена. Ведь целый час она уже роет и падает, падает и снова роет. А глубина временами становилась даже меньше, а потом снова больше, потом меньше. Ничего не понять. Неужели волшебник заколдовал и землю?

Под утро, так и не увидев конца своим трудам, вся исцарапанная о колючки роз, Феонила улетела, проклиная всё на свете. По земле за ней тянулась дорожка из грязи.

Грязные следы вели по подъезду к её квартире. Так что предстоял ещё и разговор с дворничихой. Но хуже всего было то, что дома ей пришлось на два часа залезть в ванну, чтобы смыть грязь. Не раздеваясь, она два часа простояла под душем, чтобы не стирать одежды. А потом отправилась сушиться. Но на душе было всё равно грязно.

И вот наступил новый день. Новый год мы встречаем, а новый день забываем. А это так же приятно. Сначала солнце позолотило самые-самые верхушки, выше которых ничего не было в городе. Телевизионную башню и подъёмные краны, высотные дома и деревья, которые по высоте могут обогнать и дома. Все они первыми грелись на солнышке. И среди них — башня. Ведь в ней были все двадцать пять этажей.

Солнце поднималось всё выше и постепенно будило всех. Первыми открывали глаза птицы. Они спешили раньше всех поздороваться с солнцем, так как могли подняться выше всех. И оттуда своими песнями поднимали зверей.

Раз солнце встало, то пора вставать и всем остальным. И даже волшебникам, не говоря уже о котах. Мокулай и Василай принялись делать зарядку. Мокулай мог нагнуться ниже всех на свете, даже ниже кота. А Василай мог подпрыгнуть выше всех, даже выше волшебника. Они побрызгали друг на друга водой, сбегали за молоком и вышли на работу.

Они весело шли к бюро добрых услуг, здороваясь налево и направо. Вильнула хвостом собака, белка выглянула из дупла, над головой кружились птицы. А полевые мышки лишь провожали их бусинками глаз, так как трусили сказать: «Доброе утро».

Они подошли к башне и изумлённо остановились. Перед ними была странная картина. Вся земля перед башней была изрыта непонятными каналами. А может, это траншеи маленьких солдат, которые почему-то не выросли выше колена?

Непонятно было, кто и зачем мог выкопать эту кривулю. Очевидно, Феонила, падая в свою собственную яму, продолжала её рыть уже в другую сторону. И так без конца она рыла и сама того не замечала, что всё время уходит куда-то, кружит вокруг да около. Поэтому и траншея была у неё не глубже колена.

Василай и Мокулай помрачнели, увидев всё это. И хотя Мокулай лёгким движением руки возвратил лужайке прежний цветущий вид, он рассердился:

— Опять поработала наша старая знакомая. Не хочет нас слушать по-хорошему. Что ж, придётся сделать по-другому. — А потом, не выдержав столь строгого тона, он добавил: — Но всё же напишем ей ещё раз. Самый последний.

И они тут же на лавочке сели писать своё второе письмо.

— Только посердитее, — попросил Василай, подглядывая из-за плеча. Так что можно считать, это письмо придумал и он, а Мокулай только написал.

Теперь даже не возникало мысли о «дорогая» или «целуем». Они писали просто и прямо:

ФЕОНИЛА!

ЕСЛИ СУНЕШЬСЯ ЕЩЁ РАЗ,

ТО БУДЕТ УЖЕ ПО-ПЛОХОМУ.

МОКУЛАЙ И ВАСИЛАЙ.

И письмо ласточкой взлетело в воздух. Если кто и замечал его, то думал, что ветер поднял с асфальта какую-то бумажку. Полетает и упадёт. И тут бы он не ошибся, потому что, полетав пятнадцать минут, бумажка упала на стол Феонилы. Форточка была открыта, и бумажка, как дрессированная, влетела и улеглась на столик.

Она улеглась в ожидании своего часа. Но Феонила и не посмотрела в её сторону. Она сидела посреди комнаты и сушилась. Вокруг неё вовсю краснели сорок пять электрических каминов, а один раскачивался даже наверху, вместо люстры. Комнату застилал пар, как в бане. Поэтому Феонила вовсе не заметила письма в клубах пара.

— Не пожар ли? — волновались прохожие, заметив клубящийся пар. Но вскоре толпа успокоилась, так как Феонила высохла после дождя и купания. Исчезли и сорок пять каминов, унося за собой пар.

— А сейчас бы поспать, — размечталась Феонила.

И тут она наконец заметила письмо.

Феонила жадно развернула его. И пока читала, ни один мускул на лице не выдал её волнения.

— Нахалы! — только пробурчала она себе под нос.

И задумалась. Так в задумчивости она принялась рвать письмо на самые мелкие кусочки, на которые только могла. Она делала их такими микроскопическими, что вскоре из одного листика ей удалось нарвать целую кучу бумажек, которые забелели горкой посреди комнаты.

За это время её лицо успело и погоревать, и посмеяться. Самые разные мысли и планы пробежали по нему, как волны по морю.

Вскоре наступил штиль — Феонила приняла своё самое главное решение. Оно было важным, и потому Феонила побоялась сказать его вслух Ирэн. А по лицу его не прочтёшь. Только мысли витали вокруг её головы.

Глава девятаяПо-плохому

Тикали часы. Феонила сидела в кресле, как памятник.

Наступила ночь. Но и тут каменным оставалось её лицо. Ирэн бегала вокруг, стараясь поймать взгляд хозяйки. Что же происходит? Почему мы не наступаем, ведь уже ночь? Почему? Не заснула ли Феонила?

Феонила не спала. В её голове роились планы, время которых ещё не наступило. Ночь всё темнее обволакивала город, а Феонила только ухмылялась. Пусть ждут…

Она встала и подошла к окну. Ирэн вскочила с дивана и, как верный пёс, заспешила за ней, боясь, что её оставят дома. Но Феонила только изучала темноту.

— Вы ждёте меня сейчас, а не дождётесь, — колотилось её сердце в такт этим мыслям. Феонила со злостью захлопнула окно и снова отправилась в кресло. Спать было нельзя — она ждала своего часа.

Так без движения они просидели и два часа, и три часа, и четыре часа. Ничего не двигалось в этой комнате, кроме стрелок часов. Время от времени Феонила поглядывала на них, но от этого они не шли быстрее.

Где-то около пяти часов она внезапно вскочила, начала собираться. Нервно забросила в сумку Ирэн и свой сафьян. Тихо прикрыла дверь квартиры.

Феонила безмолвно и тихо полетела. Ничто её не интересовало внизу и ничто не могло отвлечь её от главной цели. Ей даже было не до подглядываний в окна домов, что бы там ни делалось. Она всё увеличивала скорость. Воздух мягкой преградой сопротивлялся изо всех своих прозрачных сил. Но Феонилины силы были сильнее, и она разрезала его со свистом, как самолёт, как метеорит. Ирэн закрыла глаза от страха, по ни словом не возражала. Феонила была в таком настроении, что запросто могла бы выбросить Ирэн из сумки на асфальт.

Ещё заранее она начала понемногу снижаться, потихоньку сбрасывала скорость. Вскоре они полетели над проспектом на уровне крыш домов, стали спускаться, равняясь на этажи. Девятый, восьмой, седьмой… первый.

Она вошла в скверик и заспешила к башне.

До восхода солнца оставались секунды. День выгонял остатки ночи из разных уголков, где они успели спрятаться. Но и самые укромные уголки видны дню. Для дня нет тайн. Он может заглянуть повсюду. Сделать светлым тёмный сарай. Заглянуть под лопухи. Если тени и остаются на улице, то только потому, что день добрый и не прогоняет ночь отовсюду.

Только в эти последние секунды ночи Феонила решила посвятить Ирэн в свои планы. Ведь теперь уже никто не мог их подслушать и помешать. Оставались секунды. А за секунды можно только услышать, а не помешать.

— Все их игры с фонариками рассчитаны на ночь. И ждут меня только ночью. Я же обману всех и всё сделаю сейчас, когда взойдёт солнце. Я смогу легко прочесть любое заклинание и так же легко уничтожу эту ненавистную башню.

Секунды темноты убегали. Потом с каждым мгновением мир начал становиться всё больше и больше. Ведь когда темно, он кажется тесным, потому что кругом стена темноты. А теперь, куда ни бросишь взгляд, всюду был он. И не чёрный, ночной, а зелёный и красный, жёлтый и синий — всякий-всякий. Без конца и без края. Могли глаза устать смотреть, а мир бы ещё не кончился.

Солнце не только раскрашивало мир в разные цвета, оно рождало и новые звуки. Первыми, как всегда, защебетали птицы. Этих звуков и испугалась Феонила и ринулась в атаку. Ей нужно было ночное безмолвие, когда ни один глаз, ни один свидетель не мог её увидеть, когда ничья рука не могла её остановить. Её мечтой был мёртвый мир. Мир без движения и без звука. Только она имела бы право в нём жить.

И по мере того как солнце освещало перед ней лужайку, её удивлению не было предела. Вы думаете, исчезло бюро добрых услуг? Нет, оно было на месте. К удивлению Феонилы, перед башней стояло несколько небольших башенок. Точно таких же, только маленьких. Не больше человеческого роста. Но на каждой снова было двадцать пять окошек. Теперь даже бюро добрых услуг было не одно.

— Они и новые ещё строят! Одного мало… — возмутилась Феонила и, захлебнувшись от гнева, ринулась в атаку.

Она крушила эти маленькие башенки налево и направо, как лесоруб-передовик. Она дрожала от злости, если они осмеливались не поддаваться. Башни кренились-кренились и ломались пополам.

Феонила радостно осмотрела поломанный ею мир и двинулась к своей главной цели. Но её решительное движение остановил какой-то новый звук.

Феонила повернула голову и обомлела.

— У-у-у-у! — гудели растревоженные маленькие башни, и из них в воздух поднимался какой-то дым. Этот дым почему-то гудел, соединялся и строился в целые полки.

— Кто? Что? Пчёлы?! — узнала да и почувствовала Феонила, когда над ней закружился рой. Из каждой башни её спешили поприветствовать.

Феонила изо всех сил размахивала сумкой, пытаясь отогнать рой.

Одним махом сумки она откидывала наступающие эскадрильи. Но лавина была сильнее, и десятки маленьких шпаг вонзились в неё со всех сторон. Отведав Феонилы, они падали замертво.

— Ага, вот вам, — радовалась Феонила, глядя на их барахтание в пыли. Но и её волдыри мешали ей действовать и даже смотреть.

А с неба заходила новая эскадрилья. Целый рой эскадрилий. Феонила прицелилась и, не подумав, «выстрелила» в них сумкой с Ирэн. Сумка намертво разбила вражеские строи и рухнула в зелёную траву с визгом.

Но новый летающий враг заходил и слева, и справа. Бормоча проклятия, Феонила огляделась вокруг в поисках спасения. И бросилась к фонтану. Она нырнула в бассейн к золотым рыбкам, которые недовольно бросились в разные стороны, путаясь в её юбке.

Под водой Феонила радостно хмыкнула. Она хотела что-то прокричать своим врагам, но забыла, где находится, и чуть не захлебнулась.

Но ничего, сейчас она придёт в себя и им покажет. Всем. Она под водой подплыла к другому бортику и высунула голову. Оглянулась, набрала полные лёгкие воздуха и снова спряталась под воду, унося с собой десяток храбрецов, которые успели вцепиться в её нос.

— Книжка… Где моя книжка? — волновалась Феонила.

Она поплавала-поплавала, чтобы запутать преследователей, и вынырнула посреди фонтана, как статуя. Статуя, не успев хоть немного подсохнуть, закричала во все стороны:

— Ирэн! Книжку!! Скорее!!!

И тут же нырнула, унося за собой шлейф пузырьков.

Ирэн вздрогнула.

Она думала отсидеться в сумке, но приходилось повиноваться. Она схватила в зубы книжку и высунула голову.

Жужжание слышалось от фонтана. Из водной глади то тут, то там выныривала Феонилина голова и с душераздирающим криком звала Ирэн. Других слов она не успевала произнести, так как сразу туча пчёл облепляла её лицо. Феонила ахала, ныряла и плыла под водой, пытаясь запутать противника и хоть частично его утопить, унося с собой под воду.

Ирэн содрогнулась при виде этой кровопролитной битвы. Но идти нужно было. И она, пригибаясь, начала красться. В одно из своих выныриваний Феонила заметила крадущуюся Ирэн. От сердца её отлегло. Ядовитые пчелиные рапы уже не жгли так больно. Сейчас она покажет всем пчёлам мира, всем волшебникам мира и всем золотым рыбкам, которые нахально мешали ей нырять и плавать.

И Ирэн оправдала её надежды. Выждав момент, опа вспрыгнула на бортик и стала ждать.

Сейчас появится голова Феонилы. Сейчас…

Голова снова появилась, но она искала Ирэн совсем в другой стороне. Секунды — и сотни пчёл впились в этот островок.

— Ирэн, где же ты? — закричала Феонила душераздирающим голосом. Ирэн, которая находилась в полуметре от неё, не могла смолчать.

— Вот же я! — буркнула Ирэн и выпустила изо рта книжицу, как ворона сыр. Сафьяновая книжка плавно стала опускаться на дно.

— А! — схватилась за голову Феонила при виде такого злодейства. Она, не набрав воздуха, сразу нырнула за ней. Протянула руку, чтобы схватить, но красная книжка вдруг взмахнула хвостом и рванулась в сторону. Красная рыбка, а не книжка — вот незадача.

— Растяпа, — пробулькала Феонила и ринулась наверх за воздухом.

Ирэн никак не могла прийти в себя. Пчёлы атаковали Ирэн, которая, как изваяние, не обращала на них никакого внимания. Рушилось всё. Ирэн смотрела и смотрела и не могла оторвать взгляда от одной-единственной точки на дне.

Это было ужасно: оттуда вовсю вился чернильный дымок.

Феонила появилась снова. Она нырнула в прозрачный бассейн, а вынырнула в фиолетовом. Чернильные капли струились по её лицу и капали в воду.

Пчёлы так удивились этой перемене, что собрались в вышине и оттуда наблюдали за ней.

Феонила лихорадочно залистала книжку, сидя в бассейне. Но ей открывались всё новые и новые чистые странички. Здесь было заклинание, превращающее в ворону, — теперь ничего. Здесь уменьшающее-увеличивающее — пусто. Там, где когда-то всё было исписано бисерным почерком, теперь не было ничего. Всё раскисло, размокло и исчезло навсегда.

Феонила смотрела на сафьяновую книжицу и плакала. Ирэн задрожала, увидев бессилие своей повелительницы. Это было для неё ужасно.

А день разгорался. Феонила вылезла из бассейна и пешком пошла домой. Следом засеменила Ирэн…

Пчёлы всё ещё не оставляли их. Они плыли над ними на отдалении, потихоньку жужжа. Потом сделали прощальный круг и исчезли в воздухе солнечного утра, которое золотило всё вокруг, и золотые брюшки пчёл купались в его лучах.

А по утреннему асфальту шлёпали мокрые ноги. Феонила оставляла за собой фиолетовые следы, как будто кто-то пронёс над городом гигантскую авторучку. Следом бежала Ирэн.

Феонила последний раз оглянулась, и дрожь пробежала по её телу. Она потеряла в бою свою главную драгоценность, свою силу. А одной злостью никого не победишь.

По асфальту шла мокрая одинокая старушка с собакой.

ЭпилогПриходите и прилетайте

Это последние наши страницы. Всё плохое уже позади, а значит, впереди только хорошее.

Мокулай и Василай стояли, поёживаясь, на утреннем ветерке. Над ними кружились пчёлы.

— Молодцы, — похвалил их Мокулай. — Теперь можете лететь домой. А то вас, наверное, ищут.

И пчёлы радостно зажужжали в ответ.

Мокулай поднял обе руки над головой и широко раздвинул пальцы. Пчелиные полки улетали, и каждая пчёлка тёрлась на прощание о руку Мокулая.

— Ага! Мы победили! — не удержался от победного крика Василай.

И отправился на свой самый главный пост. Где доброта и радость — соседи. Доброта и радость наших друзей. А значит, и наша радость. Ведь друзья могут быть разными. С крыльями или хвостом тоже. Они просто не умеют говорить по-человечески. Но больно, когда кидают камнем. Им голодно, когда нечего есть. Им плохо, когда никто не пожалеет.

Распахнём пошире окна и двери. Приходите и прилетайте. Но ещё лучше — распахнём наши сердца. И пошире.