Они всё же попили чайку на дорожку с прекрасным, между прочим, орехово-земляничным печеньем, которое принесла Бела Пушистенко, и отправились к бобрам.
Степаныч знает!
Путь оказался неблизким. До бобриной хатки добрались, уже когда на небо вылез рогатый месяц… Это было очень красиво: один месяц на небе, другой, почти такой же, только ещё яснее и золотистей, неподвижно лежит в глубине чёрной таинственной заводи, разлившейся возле запруды, которую умело построили бо-бры.
В низенькой, но довольно-таки обширной хатке уютно горело окно. Неужели за окном этим сидят бандиты?
Пришедшие молча переглянулись. Альберт Лисовой растерянно пожал плечами, Заяц отвернулся и сердито хмыкнул. И тогда Попугай Красавцев твёрдым шагом подошёл к двери, решительно и сильно ударил в неё клювом:
– Госпожа Грызуйло здесь проживает?
– Да, здесь, – послышался из-за двери сиплый бас. – А с кем имею честь?
– По делу, из Бюро находок!
– Из Бюро находок?! – и дверь широко отворилась. – Проходите, пожалуйста!
На пороге стоял крепкий бобёр – в клетчатой фланелевой рубашке, в рабочих джинсах. Увидев такую многочисленную компанию, он… не то чтобы испугался, но всё же удивился. Однако в этот момент заметил знакомые лица – Белу и Альберта, и сказал чуть растерянно:
– Прошу заходить… Как раз ужин готов.
– Яичница? – невинно спросил Игнатий.
– Почему яичница? – удивился бобёр. – Пирожки со свежими осиновыми прутьями.
Хотя наши путники порядком проголодались после длинной дороги, однако на бобриное приглашение поужинать ответили вежливым отказом: ведь у всякого свой вкус! И только Игнат Раскосович уплетал пироги почём зря. А наевшись до отвала, спросил у хозяйки, которая скромно стояла возле стола, спрятав руки под фартуком, и следила за тем, чтоб на тарелке у гостя всего было вдосталь… Итак, Игнатий спросил у бобрихи:
– Вы скажите мне, пожалуйста, Дарья Шкурковна, это правда, что позавчера на базаре в Мухоморьевске вы яичками торговали?
Бобриха в ответ растерянно и виновато улыбнулась, посмотрела на Альберта и Белу:
– Д-да… А что, разве нельзя?
– А у вас откуда яйца… куриные?
– Да так… по случаю…
– А нельзя ли узнать, что за случай такой?
– Случай… – Дарья Грызуйло нервно вытерла совершенно сухие и чистые лапы о передник.
«Неужели всё-таки они? – подумал Тишка. – Вот как, оказывается, бывает: лицо честное, а в душе – гниль!»
– Я вообще-то ничего плохого не сделала! – произнесла Дарья с волнением. – Скажи им, Федот!
Бобёр поближе придвинулся к жене…
– Но вы их где всё-таки взяли? – наступал Заяц.
– Да она мне дала, сама…
– Кто? Курица?.. Кура Клювовна?
– Нет, почему курица? Я вам ничего такого не говорила. А с этой Курой Клювовной вообще не знакома… Слыхала только, что есть такая…
– Так кто же мог вам дать ккуррриные яйца?! – воскликнул Попугай.
– А вам это, собственно, зачем? – спросил бобёр очень спокойно, однако таким тоном, что крепко подумаешь, прежде чем говорить что-либо резкое.
И тут всем на выручку пришёл Альберт Лисовой:
– Видите ли, Федот Клыкович, дело в том, что с этими куриными яйцами, возможно, связано одно загадочное и очень опасное преступление!
Далее знаменитый художник коротко и в то же время очень толково рассказал бобрам о происшествии в курином доме… Бобры в ответ так и ахнули!
– А вы не скажете, как выглядел тот продавец? – мягко продолжал Лисовой.
– Трудно сказать, – Федот Клыкович посопел. – Ну, во-первых, это была продавщица, а не продавец… В таком плаще свободном, а на голове платок по самые глаза… Вот и всё, пожалуй.
– Чуяло моё сердце, – Дарья Шкурковна хлопнула себя по бокам, – не надо было нам с нею связываться! А ты мне всё: возьми да возьми… Теперь расхлёбывай!
Федот Грызуйло в ответ лишь руками развёл и ничего не ответил.
– Чего ж ты молчишь! – продолжала наседать жена. – Он всё, понимаете, уговаривал меня да уговаривал, что, дескать, сделка очень уж выгодная…
– Какая же выгода? – строго поинтересовался Красавцев.
– Ну, как же: полное лукошко яиц всего за два кило пшеницы и пять медных колечек…
– Блестящих? – вдруг спросил Попугай.
И Тишка, который всегда верил в ум своего друга, теперь мог только плечами пожать… в душе, конечно, чтобы не опозорить Красавцева перед жителями Большой Медведевки. Блестящие или неблестящие – какое это имеет значение!
– Да, блестящих, – неожиданно подтвердила Дарья. – А вы откуда знаете?
– Пррроницательность!
Все посмотрели на Красавцева с большим удивлением. А особенно после того, как он вдруг заявил:
– Теперь мне всё пррредельно ясно!
«Чудит Степаныч…»
На следующее утро Тишка и Попугай Красавцев отправились в Мухоморьевск. На чердаке деревенского Бюро находок они ещё в первый день обнаружили старый велосипед… причём действительно старый – с колёсами от телеги, с рулём, выструганным когда-то из толстой кленовой ветки, с цепью, которая была, вернее всего, взята напрокат у какого-нибудь сторожевого пса.
В тот раз они только посмеялись над этим «драндулетом» и оставили его стоять в тёмном углу под покрывалом пыли и паутины. Но теперь – деваться некуда – выволокли древнюю машину на свет Божий, почистили, смазали… На ходу велосипед всё равно продолжал немного скрипеть. Однако ехал. И очень даже неплохо!
Тишка сел за руль, Красавцев – на багажник, и они отправились в путь-дорогу. По лесным тропинкам, с горки на горку, через овражек, через речку, через маленькое болотце. И вот на холме завиднелся Мухоморьевск.
– Чего мы там всё-таки будем делать? – спросил Тишка.
В ответ Попугай только нахохливался и загадочно крутил головой.
– Значит, скрываешь? От близкого товарища!
– Секрррет, Тихон! Кррругом уши!
– Уж ладно тебе – «уши»! – Тишка с обидой приналёг на педали, сделанные, между прочим, из потемневших от времени дубовых плашечек. – Просто сказать не хочешь, строишь из себя слишком много!
И тут как раз с ближайшей ветки ближайшей берёзы сорвалась какая-то птица, мгновенно пропала за деревьями. Тишка, который, как всякий дисциплинированный водитель, смотрел на дорогу, оглянулся, когда уж той птицы и след простыл.
– Это кто был?
– Уши! – ответил Красавцев со значением.
– Да брось ты наводить тень на плетень… Это же кукушка была.
– Может, и кукушка… если тебе так нррравится!
Тихон даже остановил велосипед:
– Слушай, Степаныч, ты чего, в самом деле? Можешь толком ответить: мы зачем в Мухоморьевск?
– Как зачем, – шпионским, поддельным голосом заговорил Красавцев, – других посмотреть, себя показать. По городу пошататься. На рынок заглянуть! – тут он так зверски стал подмигивать Тихону, что тот даже растерялся. – Ты забыл, видать, – продолжал Попугай, – что у меня овёс кончился?
Ни про какой овёс перед этим они вообще не говорили. Но Тишка кивнул на всякий случай:
– Ах, овёс?.. Ну, да, помню-помню…
И с тем они въехали в Мухоморьевск. Долго колесили по его то ровным, то кривым, как у всякого небольшого городка, улицам. Тишка крутил педали, а Красавцев сидел у него за спиной и командовал:
– Налево, налево! Теперь прямо пошёл, теперь опять беррри левее… Теперь напррраво заворачивай!
– Мы куда всё-таки едем? – не то спросил, не то наконец прорычал верный пёс, потому что всякой верности в конце концов бывает предел, согласитесь. – Упарился я! Давай хоть передохнём минутку, в чайную заглянем или в трактир…
– Заглянешь-заглянешь, но только позже, – отвечал Попугай, – а пока что сверни-ка во-он в ту улочку…
– Куда мы всё-таки направляемся?
– Хм! У тебя, Тихон, память дырррявая! На рррынок мы едем, на базаррр, пшена мне купить!
– А говорил, овса…
– Да, говорил. А теперь говорррю: пшена!
И в это время ущипнул Тишку за хвост: что, дескать, имей же голову на плечах, помалкивай! Тишка оглянулся: ну буквально ничего подозрительного… Чудит Степаныч!
С огромными предосторожностями
И вдруг Красавцев закричал:
– Ой! Смотрри! У тебя колесо спустило! Торррмози свой трррактор!
Тут Тишка вообще ничего не мог понять. Колёса ведь у них были тележные, то есть деревянные, с деревянными толстыми спицами, а сверху на обод был набит железный обруч.
Что тут могло спустить?..
Однако дисциплинированный пёс послушно остановил велосипед, потому что… потому что не такой уж он был дурак – видел и понимал: его приятель затевает какую-то странную игру. Понять её Тихон пока не мог. Но и мешать, конечно, не собирался. Потому что отлично знал, какой на самом деле Попугай Степаныч Красавцев!
– Верно, прокололось, – сказал чуткий пёс, останавливая машину, – сейчас мы его заменим.
И стал возиться возле велосипеда, чего-то там подстукивая молоточком да поигрывая долотом. Редкие прохожие не обращали на них никакого внимания. А Попугай в это время как-то странно ходил взад-вперёд вдоль забора, у которого они остановились, всё чего-то разглядывал. Один раз и вовсе остановился, сказал:
– Ой, шнурок развязался!
Хотя никаких шнурков на его когтистых лапах отродясь не было и быть не могло! Тишке страсть как хотелось всё у него разузнать. Однако розыскной пёс отлично понимал: надо соблюдать маскировку и военную тайну.
– Ну вот, всё прррекрасно! – закричал вдруг Красавцев. – Можно ехать! Молодчина, Тихон!
И они поехали. Но вовсе не на базар, как предполагал Тишка, а прочь из города. Миновали первую горку, вторую, третью. И наконец остановились в чистом поле… Кругом ни души, небо над головой пустое, серое. Невольно Тихон огляделся с тревогой.
– Никого? – спросил Красавцев.
– Сам же видишь! – и голос у смелого пса почему-то дрогнул.
– Вот теперь, Тихон, слушай мою тайну!
Исключительно догадливый пёс
Попугай ещё раз внимательно огляделся – никого кругом. И только тогда стал рассказывать.