Девушка так глубоко задумалась, хмуря лоб и покусывая ноготь на большом пальце, что не сразу почувствовала на себе пристальный взгляд своего спутника. Валантен смотрел на нее, будто ждал ответа. Очнувшись, она смущенно проговорила:
– Прошу прощения, вы что-то спросили?
– Я спросил, кто та женщина, которой Люсьен Довернь, этот болван, так увлекся, что посмел вас покинуть?
– Вы слышали о мадам де Миранд?
Валантен попытался припомнить это имя, но в итоге покачал головой:
– Нет, не слышал. И кто же она?
– Благородная особа, с прошлого года живущая в Париже. Она поселилась в особняке на улице Сен-Гийом и каждый четверг устраивает весьма престижные приемы у себя в салоне. Бывать у нее считается хорошим тоном, а уж проявить себя там – большой успех. Завсегдатаи салона – писатели, художники, музыканты, но захаживают туда также репортеры и политики.
– И большинство гостей придерживаются республиканских взглядов, я полагаю?
– Вы так решили из-за убеждений Люсьена? О нет, вы ошибаетесь! Салон мадам де Миранд, говорят, единственное место в Париже, где мирно сосуществуют орлеанисты, легитимисты, республиканцы и даже бонапартисты. И причиной тому одно из многочисленных достоинств хозяйки салона, а именно – дар объединять вокруг себя самых талантливых обитателей столицы без оглядки на их финансовое состояние, происхождение, общественное положение и политические взгляды.
– Стало быть, хозяйка салона не обделена умом и обаянием, – задумчиво прокомментировал инспектор. – Любопытно, как она выглядит. Должно быть, редкостная красавица.
Эти слова разбередили затянувшуюся было рану в самолюбии актрисы, нанесенную Люсьеном. Горячая кровь девушки мгновенно вскипела, и она отреагировала чересчур пылко.
– Ах, и вы туда же! – гневно сверкая глазами, выпалила Аглаэ. – Всего минуту назад вы понятия не имели о ее существовании, а теперь умираете от желания познакомиться с этой женщиной! Чертовщина какая-то!
Ошеломленный этим всплеском темперамента собеседницы, Валантен попытался загладить вину:
– Познакомиться? Что вы! Уверяю вас, я…
– Нечего оправдываться! – перебила его Аглаэ, состроив на этот раз обиженную гримаску. – Я прекрасно понимаю, что благородная дама из Сен-Жермен, вращающаяся в высших кругах светского общества, куда привлекательнее в ваших глазах, чем скромная комедиантка из бульварного театра.
Валантен никак не мог взять в толк, чем он мог вызвать столь бурную реакцию, но, чувствуя, что его спутница настолько раздражена, что вот-вот встанет и уйдет, хлопнув дверью, он отважился накрыть ее ладонь своей. Аглаэ руку отдергивать не стала.
– Ну что за муха вас укусила? – спросил Валантен примирительным тоном. – Мы так хорошо сидели и спокойно разговаривали, как добрые друзья, а вы вдруг рассердились из-за пустяка. Мне нет никакого дела до этой мадам де Миранд, смею вас заверить.
– А минуту назад мне так не казалось.
– Вы очень необычная девушка. То резвы и очаровательны, а то вдруг в мгновение ока превращаетесь в грозную фурию, выпустившую когти. Ума не приложу, чем я вас так разгневал, но поверьте, я этого не хотел, и мне очень жаль. Умоляю простить меня за оплошность.
Аглаэ закусила губу. Плечи у полицейского сокрушенно поникли, на лице было написано искреннее раскаяние, что придавало ему невероятно трогательный вид. Да, эти бархатные зеленые глаза и черты юного греческого бога, должно быть, покорили не одно женское сердце. Но сегодняшний вечер он предпочел провести именно с ней, с простой актрисой, а она, дуреха, пытается его оттолкнуть из-за всяких пустяков! Если бы Аглаэ могла, сама бы сейчас влепила себе пощечину.
– Вам не за что извиняться, – сказала она, потупив взор. – С моей стороны глупо было так раскипятиться. Но после вечерних спектаклей я всегда на нервах.
– Тем более мне жаль, что я ненароком вас огорчил, – улыбнулся Валантен. – Если судьба перестанет мне благоволить, вы, возможно, будете последней женщиной, с которой мне дано счастье побеседовать в этом мире.
Рука Аглаэ невольно сжалась под ладонью молодого человека, на лице актрисы отразилось недоумение, а в ее сердце шевельнулось дурное предчувствие.
– Что вы хотите этим сказать?
– Завтра на рассвете мне предстоит дуэль. А мой противник, если верить слухам, отличный стрелок. Так что, как видите, знакомство с мадам де Миранд никак не вписывается в мои планы на будущее, которого у меня может и вовсе не оказаться.
Пока он говорил, глаза Аглаэ открывались все шире от ужаса. Стало быть, она не ошиблась, заметив, что на прекрасном челе Валантена лежит тень злого рока. Девушка медленно высвободила руку из-под его ладони и прошептала, будто обращаясь к самой себе:
– Боже! Какие же мужчины глупцы!
Глава 17. Перед лицом смерти
Свет занимавшейся зари пока еще несмело просеивался сквозь кроны деревьев, окрашивая сумрак в синеватый оттенок. По сторонам заиндевевшей аллеи Венсенского леса вздымались дубы, словно вычерченные граверным резцом. Тропа вела от аллеи к круглой поляне, на краю которой стояла берлина[41], запряженная четверкой лошадей; в ледяном утреннем воздухе от попон поднимался пар. Мужчина в длинном каррике с двойной пелериной и в элегантном цилиндре расхаживал туда-обратно возле дверцы, нервно поглаживая тонкие усики и через равные промежутки времени бросая сердитые взгляды в сторону аллеи. Наконец он остановился и испустил досадливый вздох; дыхание, сорвавшись с губ, тотчас превратилось в белое облачко.
Из кареты донесся медоточивый голос:
– Друг мой, повторяю, вам лучше подождать внутри. Холод собачий, еще простуду подхватите, что будет весьма обидно, сами понимаете. Тем более что это никоим образом не ускорит прибытие вашего соперника.
– Он опаздывает уже почти на четверть часа! Просто возмутительно! Мы ведь договорились на семь часов, я не ошибаюсь, Грисселанж?
– Ни в коей мере! Я сам обсудил все детали поединка с Галуа. Наш юный друг лично поручился за то, что стервец из полиции явится сюда непременно.
– Видимо, он забыл добавить «в назначенное время»! – проворчал человек в каррике, а это был не кто иной, как репортер Фове-Дюмениль. – Будем надеяться, нам не придется пожалеть о том, что мы поверили на слово этому шпику.
Заспанное и покрасневшее от мороза лицо адвоката Грисселанжа показалось над дверцей берлины.
– Вот тут уж вам, дорогой мой, винить надо будет только себя самого, – досадливо заявил он. – Кабы вы меня послушали, судьба означенного шпика решилась бы еще вчера в «Трех беззаботных коростелях», пока он был в нашей власти. Откуда у вас вообще уверенность, что он сдержит слово и еще не сдал нас всех своему начальству?
– Галуа обещал глаз с него не спускать во избежание неприятных сюрпризов, – раздраженно отозвался репортер, перестав вышагивать по выстуженной земле. – К тому же я неплохо разбираюсь в людях. Этот Валантен Верн не из тех, кто манкирует словом чести и бежит от опасности. Я не сомневаюсь, что он придет. И вы можете заранее считать его трупом.
– Если вы так уверены, зачем же нервничать из-за нескольких минут опоздания?
– Это дело принципа. Нельзя заставлять ждать того, кто должен отправить вас на тот свет, так поступают лишь бессовестные грубияны… О, глядите-ка! Похоже, это они. Наконец-то!
Пара лошадей рысью несла по аллее легкий кабриолет с поднятым верхом. От породистых скакунов с гордо вскинутыми головами валил пар, упряжь тонкой выделки звенела на все лады. Их бег походил на сказочный танец балерин в тумане, а в самом появлении экипажа было что-то неземное, призрачное.
Пока кабриолет останавливался на противоположном краю поляны, двое мужчин вышли из черной неуклюжей берлины и встали рядом с Арманом Фове-Дюменилем: этакая укоризненная группа встречающих. Человек, сидевший до этих пор в карете с Грисселанжем, носил очки в роговой оправе; в руке он держал чемоданчик, выдававший его профессию врача. Выстроившись в ряд, троица молча наблюдала за приближением новоприбывших, которые направлялись к ним.
Во главе размашистым шагом, приминая покрытую инеем траву поляны, шел Валантен Верн. Полицейский даже сейчас не изменил своей привычке элегантно одеваться: на нем была мягкая шляпа с загнутыми по бокам полями и просторный плащ с муаровым отливом. Под мышкой он держал большой плоский ящик из полированного вяза. За ним, чуть ли не срываясь на бег, чтобы не отставать, спешил Эварист Галуа, разводя на ходу руками, словно оправдываясь: мол, не я в ответе за опоздание.
– Мы прождали вас двадцать с лишним минут! – выразил свое возмущение Фове-Дюмениль, мрачно смерив обоих взглядом. – Стыдитесь, господа! Дуэли нынче не поощряются, и в наших интересах поскорее покончить с этим, пока совсем не рассвело.
– Мы задержались не по своей воле! – воскликнул Галуа. – Всему виной фиакр, который должен был подъехать за нами к дому инспектора Верна. Кучер попросту не явился!
Валантен, сняв шляпу, торжественно поприветствовал собравшихся.
– Прошу прощения, господа, что заставил вас потерять столько времени, – сказал он. – Но я вынужден был спешно обратиться к соседу, профессору Дюпюитрану[42], чтобы одолжить у него кабриолет. Ради этого пришлось разбудить всеми уважаемого человека ни свет ни заря. Боюсь, он решил, что я внезапно помешался рассудком, и лишь его дружбе с моим покойным отцом я обязан тем, что он не велел слугам выставить меня за дверь, отказав в просьбе.
– Мы тут до костей промерзли, пока вы решали свои проблемы, – процедил сквозь зубы Грисселанж. – Хорошо хоть вообще соизволили явиться. Однако ваши оправдания я нахожу ничтожными, учитывая всю важность дела, которое затрагивает вопросы чести и требует самого серьезного отношения.
Как и накануне, в погребе «Трех беззаботных коростелей», адвокат не скрывал своей враждебности к Валантену.