Инспектор предпочел ответить в ироничном ключе:
– Боюсь, дорогой мэтр, мне не удастся получить от вас сатисфакцию за этот оскорбительный выпад. Если только почтенная адвокатура не согласится подождать своей очереди после прессы (он поклонился в адрес Фове-Дюмениля) и если ваш друг, присутствующий здесь, не подарит мне такой возможности, заблаговременно позволив себя убить. Полагаю, однако, что это никак не входит в его намерения.
– Неслыханная дерзость! – взвился адвокат. – Посмотрим, будете ли вы таким же наглецом с куском свинца в груди!
Очередное оскорбление Валантен попросту проигнорировал и повернулся к своему противнику, снова слегка ему поклонившись:
– Поговорим серьезно, месье. Если вынужденное ожидание на морозе, по вашему мнению, может повлиять на исход поединка, я готов перенести его на любой день и время, которые вы сочтете подходящими.
На сей раз Фове-Дюмениль схватил Грисселанжа за локоть, чтобы помешать ему продолжить ссору с Верном. Репортер, чьи нервозность и раздражение неумолимо нарастали с каждой минутой ожидания, обрел неколебимое спокойствие, как только соперник ступил на поляну, а на его изможденном лице теперь отражалась решимость человека, который точно знает, что делает. В глазах прославленного дуэлянта появился смертоносный блеск.
– Такое предложение делает вам честь, – ответил он полицейскому поклоном на поклон. – Но решение наших разногласий и так уже запоздало. Давайте без отлагательств перейдем к делу.
Валантен, откинув полу плаща, показал репортеру на двух руках плоский ящик-футляр, который он до этого держал под мышкой.
– Признаться, я плохо знаком с правилами дуэлей, но подумал, что, раз уж вы сочли себя оскорбленной стороной и на этом основании получили право выбора вида оружия, вы, может статься, позволите мне сразиться с вами на пистолетах, унаследованных мною от отца, которого я безмерно чтил. – Он вытянул руки так, чтобы Фове-Дюменилю удобно было повернуть в двух замках футляра маленькие медные ключики.
Однако открыть футляр у репортера получилось не с первой попытки – он даже слегка поцарапал большой палец на левой руке, настолько тугими оказались запорные механизмы. Когда крышка наконец была откинута, взорам предстали лежащие на зеленом бархате два великолепных дуэльных пистолета работы мастера Лассанса-Ронже из Льежа. Длина каждого составляла сорок сантиметров – это было весьма внушительное оружие. И красивое: резные пластины из орехового дерева на цевье и рукояти, восьмигранный ствол с фасками и клеймом льежской оружейной мастерской, курок и замочная доска с выгравированным витиеватым растительным орнаментом. Пистолетам сопутствовало множество необходимых принадлежностей: пороховница, шомполы, деревянный молоток для забивания пуль в канал, форма для отлива пуль, отвертка, масленка…
– Позвольте выразить свое восхищение, – сказал Фове-Дюмениль, облизнув царапину на пальце. – Орудия убийства высочайшего качества. Жаль только, что ими редко пользовались, если судить по замкам, забывшим о ключах. Что ж, быть посему! Раз уж такая смерть вас вдохновляет, используем оружие вашего покойного батюшки. Пусть его сначала проверят наши секунданты и каждый из них зарядит по пистолету, а мы затем выберем пистолет наугад. Есть возражения?
Валантен покачал головой, после чего Грисселанж и Галуа, взяв у него оружейный футляр, удалились к берлине. Пока они осматривали и заряжали пистолеты, врач принял у дуэлянтов головные уборы, плащи и сюртуки. Из-за холода оба остались в расшитых жилетах. Валантен ослабил узел шейного платка, чтобы легче дышалось.
Согласно жребию, первым пистолет себе выбрал репортер «Трибуны». Пока Эварист Галуа с футляром в руках шел к Валантену, Грисселанж зачитывал правила поединка:
– Господа, когда будете готовы, вам надлежит встать передо мной спина к спине. После этого я медленно досчитаю до десяти. На каждый счет вы будете делать один шаг вперед, удаляясь друг от друга. По окончании отсчета, никак не раньше, вы можете повернуться друг к другу лицом и выстрелить, когда сочтете нужным. Дуэль будет продолжаться до первой крови.
Последние слова адвокат сопроводил недоброй усмешкой. Не было сомнений, что, по его представлениям, исход поединка предрешен: противник Фове-Дюмениля будет уложен на месте единственным выстрелом, ибо, учитывая стрелецкое мастерство репортера, ничего другого и ожидать нельзя.
Эварист Галуа, вероятно, придерживался того же мнения. Когда он протянул Валантену открытый футляр с одним пистолетом, в глазах юноши читалась тревога, и он, не удержавшись, шепнул инспектору напоследок:
– С двадцати шагов Фове-Дюмениль выбивает монету в двадцать су. Ваш единственный шанс на спасение – это выстрелить раньше него и ранить так, чтобы он уже не смог в свою очередь спустить курок. Храни вас Господь!
Валантен тепло поблагодарил молодого ученого за совет. Сегодня они встретились около пяти утра, и за то малое время, что провели вместе, оба почувствовали некое сродство душ. Нет сомнений – если бы они познакомились при иных обстоятельствах, это могло бы стать началом настоящей дружбы. Галуа, который еще вчера радовался тому, что сумел вырвать инспектора из когтей соратников по тайному обществу, теперь корил себя за то, что не только не воспрепятствовал неравной дуэли, но и согласился стать секундантом. В его глазах это было не что иное, как убийство, замаскированное под дело чести. И неминуемая гибель инспектора казалась ему тем более бессмысленной, что, по его словам, члены «Якобинского возрождения» не имели никакого отношения к смерти Люсьена Доверня. Эварист даже предложил Валантену вступиться за него перед Фове-Дюменилем и воззвать к совести репортера, но полицейский заявил ему, что это будет напрасный труд, и сумел отговорить юношу. Так или иначе, теперь уже было поздно отступать. Оставалось идти до конца.
Пока врач раскладывал на банкетке в берлине корпию, бинты и медицинские инструменты, необходимые для оказания первой помощи раненому дуэлянту, четверо других участников мероприятия неторопливо сходились в центре поляны.
Валантен считался не таким уж плохим стрелком, но в этом деле ему было далеко до своего противника. Инспектор чувствовал бы себя куда увереннее, если бы им предстояло сразиться на шпагах: он всегда питал слабость к благородному искусству фехтования, которое требует ближнего боя. Противники сходятся в таком бою лицом к лицу, несут или принимают смерть, глядя ей в глаза, а не издалека, что низко и вульгарно. Дуэльный пистолет в его опущенной вдоль бедра руке казался невероятно тяжелым. Никогда еще Валантену не доводилось держать столь внушительное огнестрельное оружие. Достав футляр вчера вечером, перед тем как отправиться в театр, он даже не потрудился потренироваться стрелять из этих пистолетов. Репутация Фове-Дюмениля как непобедимого дуэлянта делала такую затею бесполезной, и желание забыть о предстоящем испытании в обществе прекрасной Аглаэ легко перевесило. Но сейчас, пока Валантен и его противник взводили курки и становились спиной к спине на поляне в ожидании начала отсчета от Грисселанжа, молодой инспектор задавался вопросом, не проявил ли он чрезмерную веру в судьбу или же это было непростительное легкомыслие. Впрочем, и то и другое грозило неизбежно привести к одному результату, а именно к его собственному трупу. Еще немного, и он, возможно, будет лежать на траве в окружении пятен своей крови, которая окрасит белоснежный иней багрянцем…
Адвокат начал отсчет, и противники стали удаляться друг от друга. На слове «десять» каждый сделал последний шаг, повернулся на месте и встал в профиль – так, чтобы не подставлять грудь под пулю и уменьшить тем самым площадь мишени. Валантен невольно почувствовал дрожь. Дистанция, отделявшая его от Фове-Дюмениля, казалась немыслимо короткой. Возникало леденящее душу впечатление, что он может рассмотреть малейшее сокращение мышц на лице репортера.
Вскинув пистолет, инспектор рискнул бросить взгляд в сторону: Эварист Галуа беспокойно переминался с ноги на ногу. Валантен по губам прочел, что тот велит ему стрелять без промедления, и снова переключил внимание на противника. Странно, но Фове-Дюмениль тоже не торопился открыть огонь. Дуло пистолета в его руке покачивалось, будто репортер не мог определиться, в какую часть тела соперника выстрелить. Валантен сделал глубокий вдох, задержал воздух в груди и неспешно прицелился.
Его палец лишь начал медленно надавливать на крючок, когда Фове-Дюмениль все же решился спустить курок.
Выстрел раздался, как резкий хлопок. Эхо металось в стылом воздухе целую вечность. Валантен закрыл глаза. На него словно упала багровая пелена.
Глава 18. Неожиданный визит
Привратник дома двадцать один на улице Шерш-Миди не дремал. Едва услышав металлический стук колес кабриолета на булыжниках мостовой, он бросился открывать створки ворот. Не успел Валантен поставить экипаж на тормоз, а привратник уже с виноватым видом топтался у дверцы, сдернув с головы картуз.
– Какое счастье, что вы вернулись так рано, месье Верн! – зачастил он. – Простите бога ради, но я просто не мог ее ослушаться! Она тут такой шум устроила! Я думал, всех жильцов в доме и в округе перебудит. Истинная фурия! Иначе, знамо дело, я ни за что бы ее не впустил, ни-ни! Сами понимаете, уж мне-то известно, как месье дорожит своей приватностью.
Валантен спрыгнул с подножки кабриолета рядом с привратником, который вытянулся перед ним во фрунт и ошалело таращил глаза.
– Разрази меня гром, если я понял хоть что-то из того, что вы тут наговорили, папаша Матюрен! Какой шум? Что за фурия? Возьмите себя в руки и расскажите внятно, что стряслось.
– Да я о той женщине толкую! Не женщина – сущий ураган, месье Верн! Вы ж меня знаете, я не из тех, кто пасует перед первым встречным. Однако женщина эта, девица, точнее сказать… дьявол в юбке, право слово! То зубы заговаривает – ласково так да кокетливо, то как примется верещать – уши закладывает! Ураган, истинный ураган, месье! Я уж не знал, что с ней делать. Поверьте, держался как мог. Не ведаю уж, каким манером ей это удалось, да только я ничего лучшего не придумал, чтобы от нее отделаться, кроме как отдать ей ключ.