Валантен был занят этими размышлениями, когда карета заложила крутой вираж – сила инерции бросила молодого инспектора на соседа слева. Шторка на окне в этот момент колыхнулась, и за ней на долю секунды мелькнули башни Консьержери – упряжка, как понял Валантен, только что въехала на Понт-о-Шанж, чтобы перебраться по этому мосту на правый берег Сены.
– Куда вы меня везете? – возмутился он. – Я думал, мы едем к комиссару Фланшару в штаб-квартиру «Сюрте».
Полицейский, по-прежнему державший рукоятку «кабриолета», цепь которого с одного конца была туго намотана на его кулак, а с другого – на правую кисть Валантена, сухо ответил, не удосужившись взглянуть в сторону арестанта:
– Я не говорил, что ты встретишься с ним сегодня. У нас приказ доставить тебя в Ла-Форс[70]. Там комиссар тебя и допросит. Завтра или когда-нибудь потом – это уж как он сочтет нужным.
Валантен даже пропустил мимо ушей внезапный переход на «ты» со стороны долговязого, потому что это известие нанесло ему новый удар. Потерять возможность встретиться с Фланшаром сегодня же вечером означало, что не удастся быстро снять с себя все обвинения. Стало быть, его заставят провести как минимум одну ночь в тюрьме, а с этим он никак не мог смириться. После тех нескольких ужасных недель заточения в погребе Викария для Валантена сама мысль о том, что его снова могут лишить свободы, была непереносима.
В течение следующих нескольких минут молодой человек делал вид, что удручен и подавлен немилостью судьбы. Когда стражники перестали обращать на него внимание и затеяли пустой разговор о том, надо ли ждать повышения жалованья в ближайшее время, он принялся выстраивать план, как выйти из этой передряги. Одно было бесспорно: у него есть только одна попытка, и, если он хочет вырваться на свободу, надо дождаться, когда берлина проедет улицу Сен-Дени и углубится в кривые закоулки квартала Марэ, а потом уже начинать действовать. Поэтому он сосредоточился на маршруте – отслеживать перемещение кареты, направлявшейся в Ла-Форс, приходилось вслепую, и тут никак нельзя было обмануться в расчетах.
Когда молодой инспектор пришел к выводу, что кучер свернул на узкую улочку Ломбар, он сделал глубокий вдох и приступил к выполнению плана. Свободной левой рукой достал из жилетного кармана часы и притворился, что случайно выронил их. Наклонился, резко потянувшись к часам правой рукой, так, что от рывка полицейский, намотавший себе на кулак второй конец цепи «кабриолета», качнулся вперед.
Долговязый недовольно хрюкнул и дернул цепь, чтобы заставить Валантена выпрямиться:
– Чего закопошился? А ну, сиди смирно, не то…
Договорить он не успел. Продолжив движение вверх руки, обмотанной цепью, за которую тянул полицейский, Валантен нанес мощный удар ему в висок. Кулак, усиленный металлическими звеньями цепи, врезался в него с такой силой, что разодрал кожу. Полицейский издал короткий хрип и, оглушенный, привалился к дверце кареты. Его напарник в полумраке не сразу понял, что произошло: он всполошился, лишь когда увидел обмякший костлявый силуэт в углу. Бормоча проклятия, коротышка принялся доставать пистолет, но нервы и теснота салона вынуждали его терять драгоценные минуты. Он успел лишь нащупать под рединготом рукоятку оружия, когда Валантен развернулся и ударил его лбом в лицо. Хрустнул носовой хрящ, коротышка разразился поросячьим визгом. Из расплющенного качанчика цветной капусты, в который превратился его нос, хлынула кровь. Валантен воспользовался его временной недееспособностью, чтобы размотать цепь у себя на руке и распахнуть ударом ноги дверцу кареты. Затем он перелез через неподвижное тело первой жертвы и прыгнул на мостовую. Упряжка как ни в чем не бывало продолжила бег, кучер ничего не заметил – лишь через десяток метров вопли коротышки, который, в отличие от напарника, не потерял сознания, привлекли его внимание.
Валантен между тем, не останавливаясь, мчался к лабиринту улочек квартала Марэ. Если удастся добежать целым и невредимым до первого поворота, у него будут все шансы затеряться в хитросплетениях закоулков, крытых пассажей, верениц внутренних двориков, из которых состояли по большей части кварталы старого Парижа.
Пока что удача была на его стороне, и он уже собирался свернуть за угол первой улицы, когда позади грохнул выстрел. Сначала Валантен почувствовал сильный удар сзади в районе плеча. Боль пришла потом – ошеломительная, обжигающая.
Он все же нашел в себе силы на последнем дыхании метнуться за угол и там прислонился лбом к фасаду здания. Левая рука мгновенно онемела. Он ощупал правой рукой ключицу и увидел на пальцах кровь. С улицы Ломбар донесся топот бегущих ног, который быстро приближался. Оставаться на месте было нельзя.
Собрав остатки сил, Валантен добрел, пошатываясь, до ближайшей двери подъезда и ввалился в темный вестибюль, где воняло затхлостью и мочой.
У него было меньше часа на то, чтобы выбраться из квартала. Потому что за это время полиция успеет перекрыть все пути к отступлению, и он застрянет здесь, как зверь в капкане.
Глава 34. В отчаянном положении
Тем же вечером, как только закрылся занавес, Аглаэ Марсо торопливо направилась в свою гримерку переодеваться. Днем она получила записку от Валантена с заверением в том, что он будет в театре, и невольно искала его взглядом среди зрителей на протяжении всего спектакля. Он не уточнил, что явится именно сегодня, но девушке так не терпелось его увидеть, что она не могла сдержаться: напрягала зрение изо всех сил, металась взглядом по первым рядам вновь и вновь, отвлеклась пару раз настолько, что даже перепутала несколько реплик, но Валантена в зале так и не нашла. Оставалась надежда, что он ждет ее у служебного выхода, поэтому переодевалась Аглаэ в спешке.
Когда наутро после той дурацкой дуэли она дождалась Валантена в его же собственных апартаментах, ей показалось, что он был приятно взволнован ее присутствием. И оттого внезапное молчание пригожего полицейского, последовавшее за той их встречей, было для нее непостижимо. Когда он не ответил на ее приглашение, Аглаэ подумала, что ошиблась, приняв желаемое за действительное. И вся мера испытанного ею тогда разочарования помогла ей понять, насколько этот сумрачный Аполлон, чьи глаза порой обретали прозрачную ясность, какая бывает только у очень маленьких детей, растревожил ее сердце. Аглаэ увидела в нем трогательную ранимость, скрытую за внешней уверенностью в себе. Неужели он это понял? Неужели от страха, что она заглянет глубже и обнаружит затаенный внутренний надлом, он сразу замкнулся в себе, ощетинился, как ежик, выставляющий иголки в случае опасности?
Проглотив обиду, Аглаэ решила прояснить ситуацию до конца. Она была не из тех, кто покорно уходит на цыпочках, когда им дают от ворот поворот. Если Валантен не питает к ней никаких чувств, пусть скажет об этом в лицо. Девушка твердо вознамерилась найти полицейского и откровенно с ним объясниться, когда неожиданно подоспела записка от него, разрешившая недоразумение. Тучи рассеялись, как по мановению руки волшебника.
Перед тем как покинуть гримерку, Аглаэ, все еще полная надежд найти Валантена у выхода из театра, бросила последний взгляд в зеркало: надо было удостовериться, что она предстанет перед молодым человеком в лучшем виде. В этот вечер у нее не было времени как следует привести себя в порядок, но она с облегчением отметила, что отражение демонстрирует ей вполне соблазнительную картинку. На актрисе было светло-зеленое платье из шелковой узорчатой ткани, тщательно подобранная в тон короткая накидка с капюшоном и плюшевая шляпка, кокетливо заломленная набок и придававшая ей очаровательно дерзкий и задорный вид. В коридоре, по которому сновали реквизиторы и участники спектакля, она столкнулась со своим партнером, игравшим главного героя, и он удержал ее за локоть:
– Куда это ты торопишься? Папаша Саки приглашает нас всех в «Бургундские виноградники» отпраздновать успех новой пьесы.
– Без меня! – бросила Аглаэ. – Пусть старый козел держит свои шаловливые ручонки при себе – так у него хоть будет время поесть да выпить.
– Зря ты кобенишься. Я знаю таких, кто мечтал бы оказаться на твоем месте.
– Тогда я это место им охотно уступаю! – Она с веселым смехом выскользнула из рук актера и поспешила к служебному выходу. Эта дверь вела в узкий тупик, всего два десятка метров отделяли ее от бульвара.
Несмотря на поздний час, боковые аллеи были, как обычно, заполнены субботней толпой. Зрители еще толпились у фасадов театров, обсуждая выступление любимых артистов. Заядлые гуляки оккупировали многочисленные кафе на бульваре или аплодировали последним подвигам ярмарочных силачей и гимнастов – тех из них, кого непогода не выгнала с подмостков. Развеселая публика привлекала торговцев лубочными картинками и «утками» – состряпанными на скорую руку газетными листками, в которых перепечатывали, раздувая до сенсаций, криминальную хронику, несколькими часами раньше появившуюся в «Вестнике», «Трибуне» или «Конституционалисте». Крики газетчиков сливались в несмолкаемую какофонию:
– «Смертный приговор вынесен Огюсту Тимоте Тьерселену, мастеру-краснодеревщику, который убил свою любовницу стамеской!» Все подробности о кошмарной трагедии и тридцати двух ранах на трупе невинной жертвы!
– «Финансовый и политический скандал: депутат-орлеанист в грязи по самую макушку! Откровения комиссионера Планшона о взятках за заказы на поставку армейского обмундирования!» Все, что от вас до сих пор скрывали, вы узнаете за скромную сумму в одно су!
– «Побег средь бела дня в столице: инспектор полиции, обвиняемый в преступлениях четырехлетней давности, сумел ускользнуть во время конвоирования в тюрьму Ла-Форс! Есть ли основания подозревать заговор сослуживцев?»
Аглаэ, не обращая внимания на эти вопли, вышла из тупика на бульвар и жадно разглядывала людей, стоявших у колоннады театра. Валантена среди них не было. Она рассердилась на себя за то, что почувствовала разочарование, но ничего не могла с этим поделать: очень уж ей хотелось повидаться с ним в этот вечер. Что ж, не в этот, так в другой…