Краткий итог моих консультаций не потребует много слов. И вот что я скажу: настало время тебе, Валантен, уступить свое место. Все семь лет, проведенных с тобой, у меня было ощущение, что я бреду вслепую, вытянув руки во мраке. Сейчас мои глаза видят свет. Наши с тобой недавние разговоры, столь тягостные для обоих, тоже помогли мне принять это решение. Я могу спасти тебя вопреки твоей воле, а доктор Эскироль убедил меня, что сейчас, в твоем состоянии, сильная моральная встряска будет для тебя целительной. Поэтому позавчера я аннулировал завещание и составил новое, в котором все свое имущество оставляю Дамьену Комбу. Это потерянное дитя, этот несчастный мальчик, освобожденный от мучений, найдет в себе силы воспрянуть и вернуться в мир с высоко поднятой головой. Быть посему!
Я молюсь о том, чтобы ты понял мое решение. И ты знаешь, что останешься вовеки, что бы ни случилось, моим единственным сыном, тем, кто мне дорог больше всех на свете и ради кого я готов на всё.
Валантен опустил лист бумаги. Глаза у него влажно блестели. Он был мертвенно бледен. Сейчас, четыре года спустя, нервы по-прежнему были обнажены, эмоции не поблекли. Воспоминание о том споре с приемным отцом и вырвавшихся тогда у него, Валантена, жестоких словах, нахлынуло приливной волной. Внезапная гибель Гиацинта Верна помешала Валантену покаяться, сделать первый шаг к примирению, смягчить разногласия и попытаться прийти к взаимопониманию с отцом. Та душевная рана так и не затянулась, и болела она сильнее, чем физическая, от пули, пронзившей его плечо, и не было лекарства, способного утолить эту боль.
Комиссар Фланшар помахал стопкой документов, которые он по-прежнему держал в руке.
– В одном конверте с письмом, только что прочитанным вами, было подлинное завещание, написанное тем же почерком. Как и сказано в письме, Гиацинт Верн оставил все свое состояние некоему Дамьену Комбу. Документ составлен двадцать шестого февраля тысяча восемьсот двадцать шестого года, то есть за неделю до мнимого несчастного случая, унесшего жизнь вашего приемного отца. Здесь также есть выписка из церковно-приходской книги о крещении означенного Дамьена. Если он еще жив, должен быть вашим ровесником. Вы знаете, о ком идет речь? Вероятно, он был для вашего приемного отца очень близким человеком, если тот выбрал его своим единственным наследником.
Валантену казалось, что он спит и видит кошмарный сон. Теперь он лучше понимал подозрения со стороны полиции. На основании всех этих документов складывалась цельная убедительная картина, каждая деталь которой указывала на него как на виновника двух убийств. И вся эта картина была насквозь ложной. Что-то в выражении лица молодого человека изменилось: в глубине глаз вспыхнуло мальчишеское упрямство. Пару секунд он обдумывал, не рассказать ли комиссару всю правду, но это было невозможно: слишком долго и сложно объяснять. Решить же проблему нужно было как можно скорее.
– Эти документы принадлежат мне, – в конце концов произнес Валантен. – Их украли две недели назад из моей квартиры. Я тогда заметил, что вещи лежат не на своих местах, но в итоге решил, что показалось. Как бы то ни было, у меня в голове не укладывается, что вы вот так легко лишили меня своего доверия на основании каких-то бумажек. Здесь нет никаких прямых доказательств, позволяющих обвинить меня в убийствах и присвоении наследства.
– Разумеется, я не удовольствовался этими анонимно переданными в полицию документами, – спокойно сказал Фланшар. – Но и проигнорировать их я не мог. Даже если в них нет ни прямых доказательств вашей вины, ни достаточных оснований для возбуждения дела, то, по крайней мере, четко просматривается мотив для преступлений. Поэтому я взял на себя труд провести собственное расследование. Сходил в архив и ознакомился со всеми рапортами и протоколами допросов, касающимися гибели вашего отца. Там я нашел имя и адрес кучера того самого фиакра, который сбил его на набережной. Затем я под предлогом обычной канцелярской проверки, якобы для уточнения данных, вызвал этого человека в Префектуру полиции. Пришлось немало потрудиться, чтобы расколоть мерзавца, но плеть из бычьих жил творит чудеса – в итоге он признался, что несчастный случай таковым вовсе не являлся. Кто-то щедро заплатил ему за инсценировку – он с подельниками все обставил так, будто лошади в упряжке фиакра с перепугу рванули куда глаза глядят и якобы ненароком задавили Гиацинта Верна. Так что, как видите, речь и правда идет о предумышленном убийстве!
Сердце Валантена бешено заколотилось. Он думал, что сумеет невозмутимо выслушать ложь и без особого труда опровергнет все фальшивые обвинения, однако слова комиссара его как громом поразили. Стало быть, это правда! Смерть его приемного отца не была несчастным случаем! Теперь Валантен сомневался, что сможет хладнокровно дослушать все остальное. Ему внезапно захотелось оказаться далеко отсюда, залезть под одеяло в своей спальне и залпом допить флакон лауданума. Не видеть больше этого мира, погрязшего в мерзостях, прекратить сражаться, перестать убегать во мраке от чудовищ, которые безудержно мчатся следом, наступая на пятки. Заснуть, провалиться в сон без сновидений, забыться и ни о чем больше не думать.
Однако несмотря на охватившее его чувство отвращения к миру, он сумел превозмочь слабость – лишь крепче сжал рукоятку пистолета, словно тот еще что-то значил, словно помогал ему держать под контролем не только комиссара и подсказывал нужные вопросы.
– Вам удалось узнать у кучера имена его подельников и заказчиков? – сдавленным голосом произнес Валантен.
Комиссар взглянул ему в глаза. Когда он заговорил, в его тоне уже не было прокурорских интонаций, но в нем по-прежнему звучал неумолимый рок:
– Только одно имя: заказчика. За убийство кучеру заплатил некто… с вашим именем. Валантен Верн!
Для инспектора это был новый удар – его плечи поникли, рука, в которой он держал пистолет, начала опускаться от опасной слабости. Фланшар сразу почуял, что у него появился шанс: не подавая виду, он напряг мускулы, готовясь броситься на противника, как только тот потеряет бдительность. Но Валантен вовремя осознал угрозу по тому, как едва заметно дрогнули мышцы лица комиссара. Дуло пистолета снова поднялось.
– У меня пока нет возможности убедить вас в своей правоте, – проговорил молодой человек с вызовом, – но кучер солгал. Я не виновен в преступлениях, в которых меня обвиняют, и сумею это доказать.
– Лучше сдавайтесь и доверьтесь королевскому правосудию. Если вы действительно невиновны, это в ваших же интересах. Долго бегать от полиции вам не удастся.
Инспектор упрямо покачал головой. Он не имел права показать свою слабость – на карту была поставлена не только его собственная жизнь. Ему необходимо было оставаться на свободе, чтобы докопаться до истины и отомстить за отца.
– Я не привык вверять свою судьбу чужим людям, – сказал Валантен. – Если я хочу оправдаться, в моих интересах как раз обратное: я не должен предстать перед судом с пустыми руками.
– Вы что-то задумали, Верн?
– Два дня, комиссар. Я прошу вас дать мне два дня отсрочки. За это время я сумею закончить расследование, которое вы мне поручили, и добиться признания от Тюссо и его сообщников.
Фланшар поморщился:
– Мне очень жаль, мой мальчик, но вы просите невозможного. Если я вас отпущу, это будет для меня концом карьеры.
– В таком случае, вы не оставляете мне выбора… – С этими словами Валантен достал из кармана плаща увесистую пару наручников. – Проденьте цепочку под ручку дверцы, а потом защелкните браслеты у себя на руках. И не жульничайте – я проверю замки.
– Вы совершаете большую ошибку, – процедил сквозь зубы Фланшар, но приказ все же выполнил. – В результате вы ничего не добьетесь, кроме еще одной дырки в шкуре. И от второй раны вы можете уже не оправиться.
– Что ж, возможно, – признал Валантен. – Однако я все же рискну. А теперь прошу меня извинить, я заберу то, что принадлежит мне. – Он взял со скамьи стопку документов и положил их в портфель комиссара, а портфель завернул в полу плаща.
Фланшар хотел было запротестовать, но Валантен не дал ему на это времени: быстро заткнул комиссару рот кляпом из его собственного шарфа и, выскочив из фиакра, зашагал прочь.
Пока он шел в сумерках по пустынной набережной, за его спиной раздавались скрип рессор и задушенные вопли начальника бригады «Сюрте».
Глава 37. Притон Тюро
В тот же день часом раньше другой фиакр стоял на улице, где обитали богатые господа, в пригороде Сен-Жермен. В салоне фиакра сидела Аглаэ Марсо и глаз не сводила с фасада особняка виконта де Шампаньяка. Она провела здесь большую часть дня, но ничего примечательного не заметила. Впечатление было такое, что дом пребывает в странном оцепенении. Все ставни на окнах жилых этажей оставались закрытыми. Ни один гость не появился на пороге. Ни единая живая душа не мелькнула за окнами первого этажа, никто из обитателей не высунул носа в парк. А между тем виконт принадлежал к высшему обществу, и титул пэра предполагал насыщенный образ жизни, хотя бы из-за политических и светских обязанностей, которые никак не могли позволить ему вести существование затворника.
Молодая актриса уже задавалась вопросом, не ошибся ли Валантен, отправив ее сюда в качестве тайного соглядатая, когда к решетчатым воротам особняка наконец подкатила роскошная двухместная карета-купе с двумя пассажирами. Один из них выполнял обязанности кучера – это был господин, одетый как богатый буржуа, в накинутой на плечи просторной шубе и в цилиндре. У него было круглое лицо в красных прожилках, длинные бакенбарды и широкий лысеющий лоб. С кнутом и вожжами он управлялся довольно неуклюже: было видно, что править упряжками не привык.
Вторым пассажиром была дама. Она выглянула из закрытой кареты в окошко и бросила спутнику пару слов в тот момент, когда он, поставив колеса на тормоз, спустился с козел и направился к воротам звонить в колокольчик. Аглаэ за это