достичь хоть чего-нибудь. Не существовалосвободы и в воображаемом райском существовании,которое, согласно фантазии многих писателей,предшествовало установлению общественныхотношений. Где нет правительства, каждыйоказывается в зависимости от более сильногососеда. Свобода возможна только в рамкахгосударства, способного помешать бандитуубивать и грабить тех, кто слабее его. Но толькогосподство закона не позволяет власть имеющемусамому превратиться в худшего из бандитов.
Законы определяют нормы легитимных действий.Они устанавливают процедуры, необходимые дляизменения или отмены существующих законов ипринятия новых. Подобным же образом ониустанавливают процедуры применения законов вопределённых случаях, должный процессправосудия. На законах держатся суды и трибуналы.Таким образом, они нацелены на то, чтобы невозникало ситуаций, в которых индивидуумоказался бы во власти произвола администрации.
Смертный человек склонён к ошибкам, а судьи изаконодатели смертны. Вновь и вновь можетповторяться, что достойные законы или ихтолкование судами не позволяют исполнительнымвластям прибегнуть к мерам предположительноблагим. Это, впрочем, не большая беда. Еслизаконодатели осознают недостатки достойныхзаконов, они могут изменить их. Скверно, конечно,что преступник может порой избежать наказанияиз-за дыры в законах или оттого, что прокурорпренебрёг какими-либо формальностями. Но этоменьшее зло, если сравнить его с последствияминеограниченной произвольной власти«доброжелательного» деспота.
Именно этого и не могут понятьантиобщественные индивидуумы. Такие людипроклинают формализм должного правовогопроцесса. Почему закон препятствуетправительству использовать благотворные меры?Разве это не фетишизм, подчинить всёверховенству закона, а не целесообразности? Онитребуют перехода от правового государства(Rechtsstaat) к государству благосостояния (Wohlfahrtsstaat). Вэтом неправовом государстве патерналистскоеправительство должно иметь возможность сделатьвсё необходимое для блага населения. Никакой«бумажный хлам» не должен мешатьпросвещённому правителю в его стремлении кобщему благу. Все противники должны бытьбезжалостно сокрушены, чтобы не мешалиблаготворной политике правительства. Никакиепустые формальности не должны их больше защищатьот заслуженного наказания.
Точку зрения защитников государстваблагосостояния принято называть«социальной», в отличие от«индивидуалистической» и«эгоистической» точки зрения тех, кто стоитза верховенство законов. На деле, однако,сторонники государства благосостояния не ктоиные, как антисоциальные и нетерпимые фанатики.Их идеология неявно предполагает, чтоправительство будет исполнять как раз то, что онисчитают правильным и благотворным. Онисовершенно не задумываются о возможностивозникновения разногласий в том, что считатьправильным и благим, а что – нет. Они восхваляютпросвещённый деспотизм, но убеждены, чтопросвещённый деспот во всех случаях будетсогласен с ними в вопросе о нужных мерах. Ониодобряют планирование, но всегда предполагают,что это будет их собственный план, а не планыдругих сограждан. Они хотят устранения всехоппонентов, то есть всех, кто не согласен с ними.Они совершенно нетерпимы и не склонны допуститькакое-либо разномыслие. Каждый сторонникгосударства благосостояния и планирования –потенциальный диктатор. Он планирует всегда одно– как ограничить права других людей и присвоитьсебе и своим друзьям неограниченные полномочия.Он отказывается убеждать своих сограждан. Онпредпочитает «ликвидировать» их. Онпрезирает «буржуазное» общество, котороеобоготворяет закон и правовые процедуры. Сам-тоон обоготворяет насилие и кровь.
Несовместимость этих двух доктрин – правовогогосударства и государства благосостояния – былав центре всех сражений за свободу. Это быладолгая тяжкая эволюция. Вновь и вновьторжествовали вожди абсолютизма. Но, в концеконцов, правовое государство сталопреобладающим в Западном мире. Верховенствозакона или ограниченное правительство,ограниченное конституциями и биллями о правах, –характерные мечты этой цивилизации. Именноверховенство законов сделало возможнымзамечательные достижения современногокапитализма и его – как сказали быпоследовательные марксисты – «надстройки»,демократии. Именно это обеспечило постоянноумножающемуся населению беспрецедентноеблагосостояние. Широкие массы вкапиталистических странах наслаждаются сегодняболее высоким уровнем жизни, чем зажиточные слоинаселения в предыдущие эпохи.
Все эти достижения не останавливают адвокатовдеспотизма и планирования. Правда, дляапологетов тоталитаризма было бы крайнейнеосторожностью раскрывать неизбежныепоследствия своих планов. В XIX веке идеи свободы иверховенства законов обрели такой престиж, чтооткрытая атака на них казалась бы безумием.Общественное мнение было совершенно убеждено,что деспотизм потерпел поражение и возврата кстарому быть не может. Даже царь варварскойРоссии разве не был вынужден уничтожить рабство,дать своей стране суд присяжных, дароватьограниченные свободы печати и уважать закон?
Социалисты прибегли к трюку. В своих замкнутыхкружках они продолжали обсуждать грядущуюдиктатуру пролетариата, то есть диктатуру идейкаждого из социалистических авторов. Но наширокую публику они выступали иначе. Социализм,заклинали они, принесёт истинные и подлинныесвободу и демократию. Он устранит все формыпринуждения и насилия. Государство«отомрёт». В процветающем мире социализма нестанет со временем ни судей, ни полиции, ни тюрем,ни казней.
Большевики первые сорвали маску. Они былисовершенно уверены, что настал день ихокончательной и несокрушимой победы. Дальнейшеепритворство стало и ненужным и невозможным.Стало возможным открыто служить кровавую мессу.И это вызвало энтузиазм у всех опустившихсяжурналистов и салонных интеллектуалов, которыегодами бредили идеями Сореля и Ницше. [НицшеФридрих (1844–1900) – немецкий философ. Впротиворечивом наследии Ницше Л. Мизесакцентирует внимание на мифе о«сверхчеловеке» – сильной личности,отвергающей буржуазный мир и преодолевающей его,отбросив моральные запреты, не останавливаясьперед насилием.] Интеллигенты предали разум,и плоды этого предательства созрели. Молодёжь,вскормленная идеями Карлейля и Рескина, былаготова взять власть в свои руки
Ленин был не первым узурпатором. Многие тираныпредшествовали ему. Но его предшественники былив конфликте с идеями своих великихсовременников. Они была в разладе с общественныммнением, поскольку принципы их правления несовпадали с общепринятыми принципами права изакона. Их презирали и ненавидели какузурпаторов. Но ленинскую узурпациювоспринимали иначе. Он был жестокийсверхчеловек, о пришествии которого возвещалипсевдофилософы. Он был фальшивым мессией,которого история выбрала для спасения черезкровопускание. Не был ли он самым правоверным изадептов марксова «научного» социализма? Небыл ли он предназначен судьбой для воплощенияпланов социализма – дела непосильного для слабыхгосударственных деятелей разлагающейсядемократии? Все благонамеренные люди алкалисоциализма; наука, устами непогрешимых своихпрофессоров, рекомендовала его; церквипроповедовали христианский социализм; рабочиемечтали об устранении системы заработной платы.Он был достаточно рассудителен, чтобы понимать:нельзя сделать омлет, не разбив яиц.
За полвека до того все цивилизованные людиосудили Бисмарка, когда он заявил, что великиеисторические проблемы следует решать железом икровью. Теперь громадное большинствоквазицивилизованных преклонились переддиктатором, который изготовился пролить крови вомного раз больше, чем Бисмарк.
Таково было истинное значение ленинскойреволюции. Все традиционные представления оправе и законности были отринуты. На сменуверховенству законов пришли неограниченноенасилие и произвол. «Узкие границы буржуазнойзаконности», как говаривал Маркс, былиотброшены. Не стало каких-либо законов, которыемогли бы ограничить власть имущих. Они сталивольны убивать ad libitum [ad libitum (лат.) – пожеланию, как захочется]. Врождённоепобуждение силой устранять неугодных – импульс,усмирённый долгой и тягостной эволюцией – былораскрепощено. Демонов выпустили на волю. Насталановая эпоха незаконных захватов. Бандитовпризвали к делу, и они повиновались Гласу.
Конечно, Ленин не хотел всего этого. Он не желалделиться с другими людьми правами, на которыепретендовал сам. Он не намеревался делить сдругими привилегию устранять неугодных. Егоодного избрала история и ему довериладиктаторские полномочия. Он и только он был«законным» диктатором – так говорил емувнутренний голос. Ленин не был достаточнодогадлив, чтобы понять, что другие люди,обуреваемые другими убеждениями, осмелятсядействовать от имени собственного внутреннегоголоса. Но в ближайшие несколько лет началосьвозвышение двух подобных ему – Муссолини иГитлера.
Важно иметь в виду, что и фашизм и нацизмявлялись разновидностями социалистическойдиктатуры. И члены коммунистических партий имногочисленные попутчики заклеймили фашизм инацизм как высшую, последнюю и самуюугнетательскую стадию капитализма. Это отличносогласуется с их манерой честить любую партиюпоследышем капитализма, если она не проявляетбезусловного подчинения Москве. Этой судьбы неминовала даже социал-демократия Германии,классическая марксистская партия.
Гораздо важнее, что коммунисты сумели изменитьсемантическое значение термина фашизм,фашизм, как будет показано ниже, был ветвьюитальянского социализма. Он приспособился кособенностям положения масс в перенаселённойИталии, фашизм не был изобретением Муссолини ипережил его падение. [Мизес имеет в виду, чтоидеология фашизма закладывалась до Муссолини ине исчезла с его казнью в апреле 1945 г. Первыефашистские организации были созданы БенитоМуссолини (1883–1945) в марте 1919 г. каквоенизированные дружины бывших фронтовиков (отих названия «fasci di combattimento» – «союзборьбы» произошло наименование политическогодвижения).] С самого начала иностраннаяполитика фашизма и нацизма резко различались.