гда перед глазами возникал образ недавней встречи.
В городской парк он гулять больше не ходил. Во всяком случае, в одиночестве…О том, как господин К. вызволил друга
Однажды господин К. осуществил вот какую штуку: переодевши в милицейскую форму и наклеив огромную пышную черную бороду, он отправился в гости к старому другу господину М. А надо сказать, что у этого друга совесть не являлась образцом благочестия. Прямо скажем, что, в общем-то, и само наличие совести можно ставить под сомнение. И уж конечно, что особого уважения к закону этот друг не имел, а потому со дня на день ожидал ареста или еще чего-нибудь в этом духе. При этом он находился в прескверном настроении, сидел на кухне, пил водку и плакал, глядя на то, как супруга любовно перекладывает в его чемодане теплые вещи и мешочки с сухарями. Уместно будет заметить, что супруга тоже была далека от каких-либо проявлений благочестия, поэтому тоже ожидала ареста. Причем с нетерпением. Причем ареста супруга. Поэтому, перекладывая вещи в его чемодане, она любовно думала о других чемоданах и прекрасном незнакомце-греке Агейптосе, чьи мускулистые объятия с нетерпением ждали ее на лазурном берегу далекого теплого моря. В общем, разврат и сплошное свинство по отношению к еще живому и неарестованному супругу. А в целом, как видите, картина вырисовывается малопривлекательная.
Господин К. позвонил в дверь господина М. Господин М. поперхнулся водкой. Его супруга рассыпала сухари.
— Откройте! Милиция! — громким сиплым голосом прокричал господин К.
Господин М. снова поперхнулся водкой, а у его супруги радостно забилось сердце. Она побежала открывать, на что господин М. плюнул на пол и, злобно прошипевши «Дождалась, сволочь!», махнул залпом целый стакан водки. В коридоре послышался грохот — это супруга упала в обморок, неприятно пораженная бородой милиционера.
— Лежать! Не двигаться! Руки за спину! Сиди на месте, морда арестантская! — закричал господин К., ворвавшись на кухню, размахивая револьвером.
Господин М. снова поперхнулся водкой. Его супруга застонала и пришла в себя.
— От чего у вас, господин милицейский, такая лютая борода? — слабо спросила она, появившись на кухне на четвереньках. — Вас разве в милиции не заставляют бриться?
— Я дал обет не бриться, пока не поймаю этого негодяя! — прокричал господин К., два раза пальнув в воздух из револьвера. — Впрочем, это к делу не относится!
Он подошел к столу, схватил стакан с водкой, залпом выпил и ударил им господина М. по голове.
— Молчать! — прокричал господин К. — Теперь ты, негодяй, в руках правосудия! И я прямо не знаю, что меня останавливает шлепнуть тебя на месте! Может быть, ты сам сиганешь в окно, спасаясь от справедливого суда и сурового возмездия в объятиях неминуемой гибели от падения с первого этажа?
— А можно? — вскрикнула супруга господина М., так как вариант с гибелью был даже предпочтительней ареста.
Господин М. залпом махнул стакан водки и поперхнулся. Господин К. отобрал у него стакан и снова больно ударил по голове.
— Молчать! — прокричал господин К. — Я вот неожиданно почему-то захотел в туалет! И, конечно же, когда я вернусь, ты, негодяй, к тому моменту уже погибнешь, выбросившись из окна!
До господина М. наконец дошел намек, и когда господин К. вышел в уборную, он залпом махнул стакан водки, распахнул окно и, перешагнувши через подоконник, скрылся за углом.
— Ах! — закричала супруга господина М., когда господин К. вернулся. — Держите вора, господин милицейский! Этот подлец убежал в окно!
— Молчать! — прокричал господин К., несколько раз выстреливши из револьвера перешагивая через подоконник, — Никто не уйдет от правосудия!
А за углом господин К. встретил поджидавшего его там господина М. Друзья засмеялись, обнялись и поехали, наконец, на долгожданную рыбалку…О том, как господин К. испытывал смертельную скуку
Господин К. испытывал смертельную скуку. Собственно говоря, он ее испытывал всегда, когда речь заходила о жизненных приоритетах. Любые разговоры на эту тему казались ему пафосным бредом и поэтому в такие минуты у него появлялось жгучее желание пристрелить собеседника, а затем застрелиться самому. Не сказать, конечно, что у самого господина К. этих приоритетов не было, но сама до зубовного скрежета избитая спорная тема заставляла в глубокой тоске подумывать о применении оружия.
— Нет, уважаемый господин К., наивысшим приоритетом человека должна являться семья, и уж потом уже все остальное, — утверждали одни, желающие пообщаться на данную тему.
— Вы же не станете отрицать того факта, что главным приоритетом человека является его собственное благополучие, и уж потом уже все остальное? — вопрошали другие.
— Только хорошая карьера на избранном поприще, и уж потом уже все остальное! — кричали третьи.
Деньги! Творчество! Служение Богу и церкви! Стремление к высшим и малопонятным идеалам! И прочее, прочее, прочее. Одним словом, пафос и смертельная скука.
Сам же господин К. придерживался своего собственного мнения в этом вопросе и из-за опасений возникновения нервного срыва и спонтанной истерики у собеседника этого мнения никому не высказывал. Данные опасения основывались на том, что однажды господин К. вставил реплику по поводу своих жизненных приоритетов в оживленный спор, касающийся данной темы. При этом присутствующую даму немедленно увезла карета скорой помощи прямехонько в психиатрическую лечебницу, а господина К. сначала довольно сильно побили. Потом его попытались сжечь в наспех разведенном в помещении костре. Затем кто-то из друзей предложил отрезать маникюрными ножницами господину К. язык и вогнать под ногти раскаленное шило. Собственно, только любовь к своему вороненому револьверу спасла господину К. жизнь и не сделала калекой. Правда, пришлось при этом пожертвовать несколькими, по числу патронов в барабане, друзьями, но это, согласитесь, уже мелочи, не относящиеся к жизненным приоритетам.
А жизненные приоритеты господина К. были таковы, что… Впрочем, нет. К сожалению, мы не имеем при себе заряженного револьвера, а потому воздержимся от дальнейшего повествования…О том, как господин К. лечил больной зуб
Однажды у господина К. разболелся зуб. Что он только с ним не делал! И ковырял гвоздем. И пытался вырвать, примотав один конец струны к батарее, а другой, соответственно, к зубу. Нещадно полоскал его одеколоном и спиртом. Пихал под ледяную воду. Расшатывал плоскогубцами. И еще производил столько действий, о которых и писать неудобно. В конце концов, доведя себя до полуобморочного состояния, господин К. наконец-таки решился на посещение стоматолога. Тут, конечно, стоило бы разъяснить, почему он не сделал этого сразу, но, к сожалению, сам господин К. определенных объяснений не дает, а любое упоминание о стоматологах вводит его в состояние аффекта и вызывает либо первобытный ужас, либо неописуемую ярость. И все, что можно понять из его нечленораздельной речи, так это то, что когда-то очень давно некий стоматолог то ли ушел с его женой, то ли виновен в смерти какого-то родственника, то ли, перед тем как вырвать зуб, не позаботился об обезболивающем. В общем, подобные объяснения в таком состоянии ясности по существу вопроса не вносят. А потому просто продолжим.
Итак, превозмогая адскую боль, а также страх и ненависть к стоматологам, господин К. отправился в близлежащую клинику. Как человека со страшным выражением лица и острой зубной болью, его приняли безо всяких номерков и очереди. Правда, какая-то старушка попыталась этому воспрепятствовать, но, увидев в глазах господина К. приглашающие жесты давно почившего супруга, осеклась и, на всякий случай, вообще в спешке покинула клинику. В кабинете господина К. встретила огромная мужеподобная женщина с бравыми гусарскими усиками. Властным жестом руки указав господину К. на стоматологическое кресло и отобрав у него паспорт, она долго что-то вписывала в огромную конторскую книгу, при этом шевеля губами и поминутно сплевывая в грязную плевательницу. Наконец окончив одной ей ведомые формальности, она обратила свои взоры к господину К.
— На что жалуетесь? — спросила она вполне ожидаемым при ее внешности грубым мужским голосом.
Таким образом, господин К. первый раз упал с кресла.
— Вы мне это прекратите! — строго сказала эскулап от стоматологии. — Если с сильной болью, то так и скажите!
Говорить господин К. не мог. Он снова покорно сел в кресло и со стоном указал пальцем на окаянный зуб. Женщина двумя руками разжала челюсти господина К. и заглянула в рот.
— Господи Иисусе! — воскликнула она и перекрестилась.
Так господин К. упал с кресла вторично. Когда он поднялся, врач уже успела собрать целый консилиум любопытных, включая, помимо других врачей клиники, пациентов, ожидающих своей очереди, и уборщицу — бабу Глашу. Они все по очереди заглядывали господину К. в рот, после чего бледнели и крестились, а бабу Глашу пришлось с инфарктом срочно отвезти в реанимацию.
Когда страсти поулеглись, стоматолог, с нескрываемым на лице омерзением, приступила к своим обязанностям. Во-первых, она заявила, что господину К. должно быть как минимум стыдно и что ей вообще прямо-таки удивительно, как господин К. может смотреть людям в глаза. Вторым ее заявлением было то, что лечить этот зуб совершенно бесполезно, раз господин К. так относится к жизни и плюет на окружающих и поэтому, что есть в-третьих, она этот зуб просто-напросто удалит. Закончив с речами, она воткнула шприц с новокаином куда-то в глубь рта господина К. и принялась там же орудовать скальпелем. Момент, когда она взялась за клещи и ухватила ими больной зуб, совпал с моментом, когда господин К. очнулся от глубокого обморока. Господин К. взревел от ужаса и боли и, отшвырнув от себя в одну сторону «штурмбанфюрера» клиники, а в другую — адскую буровую зубоврачебную машину, вырвал из пола стоматологическое кресло, вынес им окно и бежал прочь.
Остановившись за несколько кварталов от злополучной клиники, господин К. отдышался и поймал такси. Водитель не стал ни о чем спрашивать человека с кровавыми слюнями и нечеловеческим лицом, а просто молча отвез его в травмпункт, не взяв при этом за проезд. В травмпункте дежурный врач, отойдя от легкого шока, сделал господину К. правильный укол и мгновенно и совершенно незаметно для господина К. удалил злополучный зуб.