Корреспондентша повернулась к камере и принялась говорить в микрофон, но Лена смотрела ей за спину, на машины и людей вокруг них. Машины были большими и красивыми, люди – преимущественно солидными официальными мужчинами, но Митрофанов подошел не к ним, а к высокой красивой шатенке в бежевом пальто, привычно взял ее под руку и усадил в машину, а сам забрался рядом и захлопнул дверь.
Корреспондентша договорила, сюжет сменился рекламой, а Лена все смотрела на экран.
Привычность жеста Митрофанова ударила больнее, чем подействовал бы откровенный поцелуй.
Лена поморгала и посмотрела на Тимура. Тот опустил глаза. Лена посмотрела на Салтыкова. Тот сказал:
– Лена, я и представить не мог, что ты не в курсе.
Лена покивала и торопливо сказала:
– Слушай, я пойду, наверное, да? Спасибо большое, все здорово было, вкусно и…
Она застыла с салфеткой у рта, почти тут же опомнилась, неловко кивнула и пошла к выходу. У двери остановилась и негромко повторила:
– Его же размажут просто.
Хотела что-то добавить, но не стала. Просто еще раз посмотрела в сторону телевизора, в котором блок местных новостей опять сменился подборкой гламурных клипов, кивнула и вышла.
Глава седьмая
До работы Лена добралась в автоматическом режиме, в нем же продержалась еще несколько часов. Она добила первый черновик договора, который бросила юристу Жанне на доводку, по ходу умудряясь отвечать на разнообразные вопросы Наташки про Салтыкова, про котика и про все на свете, мерцающем в Наташкиной голове, – более-менее впопад и, видать, не слишком обидно. Приходить в себя Лена начала вкрадчиво и постепенно, как зимний рассвет в дальнюю комнату: ни зги, чуть прояснилось, видны светлые предметы – и уже пылинки сверкают, все залито желтым и белым, даже синева в северном углу обведена золотой нитью. До конца рабочего дня оставался час, когда Лена с некоторым недоумением обнаружила, что только что отправила на утверждение Слободенюку поправленный и дополненный по третьему кругу закупочный лист со всеми спецификациями, и теперь привычной цепочкой кликов мечется между вкладками браузера, с помощью которых пытается узнать, сколько она выручит, продав квартиру в Чупове, – причем смотрит оба варианта, текущий и на бывшей Ленина, – во сколько встанет квартира в Сарасовске – опять же в двух вариантах, однокомнатном, только для себя, и трешки, для Саши с мужем, которого, слава богу, покамест не предвидится, но который, бог даст, непредвиденно явится, – и куда она устроится работать в Сарасовске.
Очевидно, какой-то вопрос из этого ряда Лена успела задать вслух. Во всяком случае, Наташка, ровно сейчас переходя из озадаченного регистра в увещевающий, многословно призывала Лену не делать ничего с бухты-барахты, тем более сейчас, когда весь рынок встал и квартиру в Чупове продать невозможно, всё хорошенько обдумать, а лучше обождать.
– А чего ждать? – спросила Лена, с изумленным облегчением обнаруживая, что и впрямь все решила для себя твердо и навсегда. – Вон Иваненко ждала-ждала, пока нормально станет, помнишь? Рассказывала же. Не хотела квартиру в Узбекистане за пятьсот долларов продавать, всю жизнь же за нее пахала. Ждала, думала, говорит, что хуже не будет, потому что некуда уже, а значит, будет лучше – и что? Ни копейки не получила, с двумя чемоданами уехала. Нигде не рай, но кое-где ад, Наташ. А ад – он не кончается, просто котлы меняют. И странно в нем оставаться, если можно уйти.
– Тебе Чупов – ад, что ли? – возмутилась Наташка. – Во дала сейчас.
– Мне – да, – отрезала Лена, постаралась не всхлипнуть, почти удачно, и все-таки пояснила сдавленным голосом: – Тебе нет, мне – да. Вот и все.
– Ну и… – сказала Наташка, притихла и продолжила другим голосом: – А работать-то где?
– Да уж найду. Слободенюк отзыв напишет, с руками такую оторвут.
– Ага, с руками оторвут, жопу оставят. Отпустит он тебя, размечталась. Такая корова нужна самому.
– Вот спасибо, – сказала Лена, надевая оскорбленную маску. Но не выдержала, прыснула.
– Это во-первых. Во-вторых, кто нас на работу возьмет-то, умелых и опытных, когда кругом молодых и красивых полно?
– А мы некрасивые тебе? – осведомилась Лена, быстро примеряя другую маску, хабалистой оторвы.
– Красивые, особенно ты. Но сорок ведь, Ленк. Со-рок. Нормальной работы нет, на ненормальной узбеки с киргизами за три копейки пашут. Даже микромафия эта, «Эйвоны» всякие, сама себя грызет, распространителей вербовать перестали, и так все уже распространяют, покупать некому – ужас.
– Да ладно, – сказала Лена. – Я вон смотрю эти джобы-суперджобы – полно вакансий. Правда, зарплата не указана.
– Потому что копейки. Ты эти суперджобы не смотри, там или туфта, или не поймешь ни фига – цифр нет, отзывов нет, каменты чистят. Ты сядь на каналы и в групповые чаты всякие – есть же у тебя телеграм или вотсап?.. Нету? Ленк, какая тебе работа в Сарасовске, тебе только в деревню. У тебя телефон – для звонков и «Одноклассников», что ли?
– Нет у меня «Одноклассников», «Мы соседи» есть, – сказала Лена, смутновато понимая суть претензий.
– Даже «Одноклассников» нет! – воскликнула Наташка. – Сиди в Чупове, жди внуков, вяжи им носки, нюхай свалку.
– Слушай, – сказал Лена, готовясь разозлиться, но Наташка уже подскочила и бесцеремонно попыталась отобрать телефон.
Лена, конечно, не отдала. В итоге она сама по нетерпеливым командам Наташки поставила себе несколько программ, присоединилась к указанным каналам, отправила Наташку на законное место и принялась метать странички.
– Так. Вот, Сарасовск-реал, первый честный канал о жилье. Что тут как?
– Вот с него лучше как раз не начинать, там рекламы много, мне Анька говорила, – сказала Наташка. – Там есть «Вторичка без посредников», лучше ее открой. Только сразу не пугайся. В Сарасовске цены раза в три выше наших, а если без торга, то и в пять-шесть, поэтому без торга нельзя. Во «Вторичке» все понятно на самом деле, а по реалу лучше уже потом уточнять, параметры, официальную стоимость и так далее.
– То есть не первый и не честный, – констатировала Лена. – Всё как всегда. И зачем мне, спрашивается…
Телефон в ее руках зажужжал. Лена просияла и сказала:
– А вот мы сейчас без всяких каналов всё и узнаем.
Она мазнула по экрану, поднесла телефон к уху и нежно сказала:
– Здравствуй, Саша. Я так скучала.
– Я тоже, – нетерпеливо сказала Саша и замолчала.
Лена ждала, сдерживаясь из последних сил. Очень хотелось узнать, как Саша в целом, как учеба, как живется, как здоровье, надевает ли шапку, не мокнут ли ноги, не просвистывает ли поясницу в наверняка слишком короткой куртке, хватает ли денег, есть ли мальчик, надо ли кому уже вязать носки: миллион вопросов вспыхивал, зрел и набухал каждый день, не находя ответов и оттого горько садня в фоновом режиме. Но задать их сейчас значило вытолкнуть разговор на давно накатанные рельсы пустых дежурных ответов, которые заканчивались раздраженным «ладно-ладно, пока» и паузой в общении еще на пару недель, и соскочить с этих рельсов уже невозможно, можно только не вставать на них. Поэтому Лена молчала. А почему молчала Саша, было непонятно. И это пугало.
Лена на миг отняла телефон от уха, чтобы удостовериться, что связь не оборвалась, и нерешительно спросила:
– Саша, что-то случилось?
– В смысле? А, нет, не выдумывай, чего у меня случится. Просто узнать звоню, как дела, как ты?
– Я что, я нормально, – Лена усмехнулась и повторила: – Что у меня случится.
– Не болеешь? Голос сиплый какой-то.
Лена торопливо кашлянула и сказала:
– Помехи, видимо, у меня тоже шуршит что-то. Саш, раз позвонила, подскажи…
– Мам, а чего там папа придумал? – одновременно спросила Саша, не услышав встречной реплики.
Лена застыла, соображая. Слов все равно не было.
– Я ему, главное, звоню раз, звоню другой. Он мне: перезвоню-перезвоню, а не перезванивает, или перезвонит, начинает говорить, а потом: ой, прости, перезвоню – отбой. И так все время. А сегодня в телике показывают то, что в депутаты пошел. Правда, что ли?
Лена метнулась глазами в Наташку, которая, как и Карина, не интересовалась ничем, кроме таблиц на экране, и с трудом произнесла:
– Саш, я не знаю.
– Ну как не знаешь, он тебе не говорил, что ли?
Лена пожала плечами, а вслух сказала:
– Нет.
– Он тебе не гово… Мам, он правда ушел, да?
Лена опять покосилась на Наташку и на Карину. Саша заплакала, и Лене стало не до Наташки и не до чего. Она принялась весело и настойчиво, как привыкла, успокаивать и урезонивать Сашу, и та не сразу, но поддалась, хоть и повторяла гундосо «Зачем, ну зачем?» и «Вы же обещали!», а вместе с дочерью успокаивалась и урезонивалась Лена, опять же, как привыкла: усыпляешь дочь – сползаешь в нирвану сама, закон жизни. Нормально все, говорила Лена, подумаешь, придумал что-то, зато оба живы-здоровы, для тебя-то совершенно ничего не меняется, хотя, понимаешь, Саша, может и измениться, – если хочешь, конечно. Я вот думаю поближе к тебе перебраться, квартиру купим, может, даже не на двоих, а большую, чтобы на всех, а? Если хочешь, говорю. Хочешь?
Лена замерла, улыбаясь. Улыбка тут же стала неудобной и глупой, потому что Саша сказала:
– Мам, а я, наоборот, вернуться хотела. Вернее, как: не очень хотела, но есть мысль, да и уговаривают.
– Зач-чем? – спросила Лена с мосфильмовским надрывом, сама его устыдилась на мгновение и тут же отмахнулась от лишних рефлексий. – Не надо сюда, ты что! В противогазе всю жизнь?! Я уж на что вросла вроде, и то не могу больше!
– Да я же говорю, на самом деле нет, но будет же лучше когда-то.
– Не будет, Саш.
– А… А зачем папа тогда это вот начал? Выборы, все это – надолго же это, получается, да?
Не знаю, хотела сказать Лена, дурак потому что, хотела сказать она, а мне плевать, очень хотела сказать, – но просто промолчала. А Саша продолжала:
– И он же не от балды, да? Его же уговорили, да, конкретное что-то сказали? Получается, есть смысл жить и возвращаться, я вот про это.