Ваня подвел Лену к столу, поставил ведерки на стол и сообщил:
– Народ, разрешите представить: это Елена Игоревна. Эх, ЕГЭ в мое время не было, а то бы общество на сто баллов сдал бы, стопудово. Но и без этого и в школе, и в МГУ на круглые пятерки – и все благодаря ей, она меня натаскивала. Лучший спец в мире, ну и просто моя первая любовь, как говорится.
Стол возликовал и принялся приветствовать Лену громко, длинно и вразнобой. Ваня по-киношному поцеловал Лене руку, мягко и щекотно, и торжественно усадил рядом с собой. Лена попыталась придумать шутку про то, что первая любовь могла быть и ответной, но вспомнила тогдашнего Ваню, лохматого, ушастого и прыщавого, вспомнила тогдашнюю себя и чуть не залилась слезами.
Ни Ваня, ни его друзья, кажется, ничего не заметили – знай подкладывали из разных мисок на поставленную перед Леной тарелку, оградив ее сразу тремя бокалами, потому что Лена замешкалась с ответом на вопрос, что будет пить, – и все это не прерывая беседы в десяток глоток. Беседы, которую Лена сперва воспринимала как интенсивный белый шум, но, вслушавшись, изумилась.
За столом происходило то ли учредительное, то ли согласительное собрание активистов, которые какое-то время бузили в индивидуальном режиме и писали жалобы на свалку в прокуратуру, администрацию президента и ООН, затем принялись для координации усилий создавать группы в соцсетях и мессенджерах, а теперь вот решили перевести вопрос в офлайн, он же реал. Активисты были настроены скептически по отношению примерно ко всему, просто не могли больше терпеть. И говорили ровно об этом, по кругу, раз за разом.
Дети же совсем, подумала Лена с неожиданной острой жалостью. Сашины ровесники, плюс-минус, куда их потащило-то. С другой стороны, у нас, по-моему, с двадцати одного года и депутатом, даже Госдумы, выбираться можно, и мэром почти чего угодно. А тут всем двадцать один уже исполнился – кроме разве что этого рыженького в прыщах. И если не они, то кто? Я, что ли?
Или я вместе с ними?
Лена, дура, что ты делаешь?
На десятой минуте Лена, осмелев, указала Ване на бесперспективность повторов. Ваня услышал это даже сквозь внезапно вознесшуюся волну гама и сказал, пожав плечами:
– Типа мы что-то сделать можем.
Лена, улыбнувшись, процитировала:
– У вашего поколения не будет ни силы, ни перспективы, пока вы не запомните.
– Даже с помощью революционных действий? – поинтересовался Ваня, оглядевшись с ухмылкой.
– Начнем с эволюционных, – предложила Лена в неожиданной тишине.
– Например? – уточнила невысокая полная девушка с малиновыми дредами.
– Например, вы должны влиять на политику государства – в нашем случае на муниципальную политику, – выбирая того главу города, который будет работать в ваших интересах, а не чьих-то еще.
– Чего это наших, они общие, – возмутилась отчаянно молодая и отчаянно красивая брюнетка с выбритым виском – про второй висок нельзя было сказать ничего определенного, потому что он был скрыт полотнищем волос, блестящих мелкой алмазной пилочкой, как в Ленином детстве блестели новенькие грампластинки. – Как будто вы дышать не хотите.
Стол радостно поддержал и притих: вступил смутно знакомый здоровенный парень при арафатке, который, видимо, был здесь в авторитете:
– А толку-то выбирать: Новиков обещал наладить экологию, его выбрали – ничего не сделал, дал себя турнуть, свалка выросла. Балясников обещал убрать свалку, завел Гусака, продал ему весь город, поцапался с Гусаком, устроил из свалки гноище, сел. Следующий что, лучше будет?
Стол нестройно, но дружно высказался в пользу того, что лучше не будет.
Лена дождалась тишины и сказала:
– А выборы уже осенью.
– И что это значит? – спросила брюнетка с презрением.
– Это значит, что осенью главой города должен стать один из вас, – объяснила Лена. – И это единственный реальный выход для всех. Вы согласны?
Часть третья
Мы как сор для мира, как прах,
всеми попираемый доныне.
Глава первая
Даниил вышел из маршрутки, посмотрел на часы, уткнулся носом в шарф – от респиратора после настойчивых просьб Салтыкова все-таки пришлось отказаться, – и зашагал, пытаясь не частить и дышать помельче. Здание офиса он помнил, успел еще застать книжный, мрачно разглядывавший соседские хрущевки пыльными витринами, когда остальные магазинчики и конторы советского образца уже уступили экологическую нишу в отдельно взятом трехэтажном послевоенном здании торговым ООО и ЧП. Теперь не осталось ни книжного, ни вообще ничего, напоминавшего о прежних эпохах. Вместо витрины блистала черным зеркалом веранда ресторана «Агат Кристи», выкрашенная желтым штукатурка скрылась под серым сайдингом, а три, что ли, громоздких резных двери с треснувшим остеклением сменил единый черный портал на фотоэлементах. Он сиял гранями и сгребал все вокруг в неправдоподобно яркий и подробный фрактал. Сейчас во фрактал собрались фрагменты Оксаны и Салтыкова, хмуро ждавших у входа, причем повторяющееся отражение ярко-желтого платка, защищавшего Оксане дыхание, несколькими непристойными витками впивалось в кислотно-зеленый рюкзачок на спине Салтыкова.
– Полторы минуты, если не спешить, – сообщил Даниил, еще раз сверившись с часами. – Как и говорили. Это здорово.
– Ты намерен каждую мою фразу вот так вот, ножками, проверять? – осведомился Салтыков.
– Да нет, – сказал Даниил, – только поначалу.
– Ты предупреди, пожалуйста, когда конец случится. Особенно если печальный.
– Ты сам поймешь, специалист же, – заверил Даниил.
Оксана, оглядев их, предложила:
– Может быть, все-таки перенесем нашу плодотворную дискуссию в офис? Заодно посмотришь хоть, где тебе сидеть ближайшие полгода.
– Полгода – это не очень страшно, – отметил Даниил, хотел добавить, что мэрам Чупова привычны сроки посерьезней, но передумал и ринулся в портал-фрактал.
В здании было свежо, чуть-чуть пахло мятной отдушкой и больше, к счастью, ничем. Офис располагался на первом этаже, четыре крупных кабинета в максимальной удаленности от ресторана. Запахи с кухни, как и с улицы, сюда не доходили, пьяные вопли и случайные компании – тоже. Это клятвенно обещал Оксане и Салтыкову администратор, который пас их лично и дистанционно пятый день и даже сейчас позвонил дважды, с большой неохотой позволив уговорить себя не являться для личной демонстрации кандидату в депутаты достоинств помещения, выбранного под штаб и общественную приемную.
– Боится, что передумаем, – пояснила Оксана, убирая трубку.
– А почему мы можем передумать? – удивился Даниил.
Оксана пожала плечами. Даниил, неожиданно для себя раздражаясь, напомнил:
– Давай тогда сразу в Пенсионном фонде или Сбере угол снимем, чтобы побахаче смотреться. Оксана, я же сказал, что к «Единой России» и к мэрии не пойду. Ни в общественную приемную, ни в конференц-зал, ни в какое управление, пусть там все условия, нулевая загрузка и пять копеек аренда.
– Там не пять, – вполголоса уточнила Оксана, – можно было абсолютно бесплатно по бумагам провести.
– Оксана, – зверея, начал Даниил, – мы вроде закрыли эту тему.
– Закрыли-закрыли, – примирительно влез Салтыков. – Данил Юрьевич совершенно прав, Оксана Викторовна полностью с ним согласна, мы с этим давно разобрались, так? Хромые утки нам не нужны. А сегодня вся система на местах – это сплошная хромая утка. И мэрия, и особенно «Единая Россия». Тем более в Чупове. Себя на их фоне показать – не только зашквар, тупо публичное самоубийство. Поэтому максимально держим дистанцию, никогда никому не признаемся в поддержке со стороны властей, ни городских, ни областных, никаких.
– А если президент поддержит, тоже помалкивать будем? – спросила Оксана.
Даниил опять хотел рыкнуть, но сдался любопытству и выжидающе посмотрел на Салтыкова. Салтыков спросил:
– А что, президент это пообещал? Кто-то с ним об этом уже договорился?
Даниил с Оксаной переглянулись и пожали плечами.
– И довольно об этом, – отрезал Салтыков. – У нас карт-бланш от области, со всей поддержкой, вас обоих с работы отпустили с сохранением содержания, этого хватит прям с ручками. Хотя единороссы на самом деле пригодились бы – годный мальчик для битья и козел отпущения.
– Зачем? – удивился Даниил.
– Мочить, конечно.
– Это как? Мы как проект губера-единоросса будем мочить кандидата-единоросса?
– Во-от, – мечтательно протянул Салтыков. – Это всегда самая приятная часть кампании: унижать клиента за его деньги, а электорату объяснять, что во всех наших косяках виноват наш противник. Это и приятно, и полезно, и всегда срабатывает: пройдем со свистом, а народ пар спустит.
– Хм. Я бы предпочел идти с позитивной, а не негативной программой все-таки.
– Данил, это любой бы предпочел, да кому нафиг нужна программа. Электорат двадцать лет дрессировали ориентироваться на вопли, у нас двадцать лет по партиям побеждает записной мудак, в твоем округе как раз у него последние результаты – от сорока трех до шестидесяти процентов. Народ, воспитанный телевизором, понимаешь. А в телевизоре который год самые популярные передачи какие? В которых истерят, врагов ищут и бегут морду бить.
– Так это как раз исправлять надо.
– А ты можешь? Нет. И я не могу. А если не можешь, то что? Возглавь.
– Вот это я возглавлять точно не буду, – сказал Даниил.
Салтыков закатил глаза, беззвучно простонал и с облегчением отвлекся:
– Здоров, Тимур. Как у нас?
Ввалившийся в комнату Тимур аккуратно поставил на пол две тяжелые коробки с бумагами, поздоровался с мужчинами за руку, Оксане кивнул и сообщил, что все нормуль, можем хоть сейчас народ принимать – вон столы, стулья, кулеры, чай-кофе, кофеварка, рожковая итальянская, между прочим, – а уж к четырнадцати ноль-ноль, когда официальное открытие, тем более.