– Тактикой и стратегией, – подсказал Артем, слушавший с плохо скрытым неудовольствием.
– Возможно. Оказывается, у мусульман есть закон: не хвастаться тем, что мусульманин, однако, если спрашивают, всегда отвечать прямо и честно. Но есть исключение. Если честный ответ грозит жизни, чтобы сохранить жизнь, можно все: креститься, есть свинину, водку пить, отрекаться от всего на свете и так далее.
– А, – сказал Артем. – Вот чего они так водку жрут. Жизнь спасают.
– Э, заканчивайте, – вмешался Тимофей, – водки с салом охота, аж сводит.
– Не мученики ребята, в общем, – сказала Полинка.
– Почему же, – возразил Артем. – Может, они мучаются при этом не знай как.
– Как Сухов, ага, – подтвердила Лена. – Главное, говорит, при этом – помнить, кто ты есть, и перестать грешить при первой возможности. Ну вот этому есть смысл научиться. Спасти жизнь себе и другим, даже если для этого придется…
– Любить гусей, – предположил Тимофей.
Все засмеялись, Лена махнула рукой и закончила:
– Ну как-то так.
Не обиделась, хотя могла. Приятная, одно слово.
Не пялься, напомнил себе Иван и вернулся к изучению тем городского форума, посвященных угрозам свалки. Астма, аллергии, рак, отравления, токсический цирроз. Ужас. Выглядел перечень серьезно и пугающе, даже если не вчитываться. Хватало приложенных фото. Но Иван после личных выездов на свалку стал, как ни странно, относиться к страшилкам спокойней, даже с иронией. Особенно после встречи со стариком Степаном и его соседями, годами безмятежно живущими в самой середке свалки. Здоровыми и тем более годными к использованию в качестве примера здоровья и благополучия назвать их, конечно, было невозможно. Однако они были живы и, если не цепляться к деталям, не особо отличались от среднестатистических соотечественников. Говорить об этом среднестатистическим соотечественникам, тем более горожанам, не стоило: это позволило бы обосновать ряд очень нежелательных тезисов, в том числе насчет относительно спокойной жизни посреди свалки, в которую может превратиться любая произвольно выбранная территория. Нет уж, спасибо, сами жуйте, а мы накушались.
Надо, кстати, этого Степана как-то обследовать на предмет глубины поражения организма, подумал Иван рассеянно. Если нарушения окажутся серьезными, выйдет хорошая иллюстрация будущего, которое ждет всех нас.
Иван тут же устыдился прагматичного и немножко изуверского, если не фашистского, подхода к трагедии живого и знакомого человека. Нет, поправился он старательно, старика Степана надо обязательно показать врачам и обследовать, но в первую очередь для того, чтобы понять, насколько он плох. Что не хорош – видно. И постараться вылечить, насколько возможно. Не говоря уж о необходимости как-то устроить его в нормальных условиях. Дед пенсионного возраста живет на свалке, в две старческие руки разбирает и выжигает мусор, один за весь город. А мы спокойненько рассекаем мимо на каких-никаких, но внедорожниках, запускаем дроны, выписываем из-за границы девайсы, гаджеты и ароматизаторы, выбираем еду поздоровее и фильтры поплотнее, ноем на паршивую жизнь. И продолжаем забрасывать деда вонючими, ядовитыми и просто убивающими его мешками с мусором. От Сарасовска отбились, но свой-то по-прежнему вывозим туда. Стыдоба.
Иван представил себя на месте Степана – как сидит на дне вонючего колодца, стенки которого растут во все стороны, выбраться невозможно, и все заглядывают сверху с сочувствием, спрашивают: «Ну как там? Держись, мы в тебя верим, дедам и отцам похуже было» – и вываливают на голову еще пять «КамАЗов» вонючего сора.
И тут Иван сообразил, что представлять себя на чужом месте и не надо. Город Чупов впрямь стоит посреди свалки, которую громоздит Сарасовск. А на Сарасовск, может, громоздит федеральный округ – мы просто не знаем. А в очереди терпеливо стоят с мешками соседние регионы, чуть дальше – Америка, Китай и Япония с ядерными, химическими и бактериологическими отбросами, фонящими цилиндрами, фтористыми отходами производства замечательных кроссовок и костюмов, маленькими семипалыми ручками толстых генномодифицированных цыпляток, от каждого из которых отрезали восемь окорочков, а остальное в пищу непригодно даже в России, – и все это надо где-то хоронить, а у них территория маленькая, а нам деньги нужны, ну и нас не спрашивает никто. Как не пожалеть свысока бедного чокнутого старика со свалки.
Думка была неприятной и неотвязчивой. К счастью, Иван наконец вспомнил, что так и не передал привет от помойного деда Лене. Вот и повод поговорить.
Лена опять утонула в выписках, так что окликать Иван не стал, написал в мессенджере: «Лен, ты такого Степана Кареновича знаешь? Привет просил передать». Освободится – посмотрит, сочтет нужным – ответит.
Лена отреагировала на жужжание мессенджера сразу и с явным неудовольствием. Иван смутился, но решил не отворачиваться нашкодившим сопляком. Лена вопросительно посмотрела на него, все-таки открыла сообщение, прочитала и застыла. Потом вскочила так, что листочки рассыпались, как с октябрьской березы после пинка, – Лена глянула на них рассеянно и быстро подошла к Ивану, не обращая внимания на Артема, который, бросив демонстративно кроткий взгляд в их сторону, с кряхтением присел и принялся подбирать листочки, чтобы не затоптали.
– Вань, он тебе звонил или в сети пересеклись? – спросила Лена напряженно.
Иван развеселился:
– Ну как в сети. Лично передал, на свалке.
– В смысле – на свалке?
– В прямом.
Иван начал рассказывать про поход на свалку, вполголоса, стараясь не беспокоить окружающих, но те были рады отвлечься и прислушивались не скрывая. Лена заметила и предложила:
– Может, прогуляемся?
– Хм, – сказал Иван. – Может, поужинаем?
Лена посмотрел на часы в телефоне, на листки, которые Артем сложил на ее столике, рассеянно поблагодарила его и согласилась.
Так, подумал Иван, начиная паниковать неизвестно отчего. Так. Вот сейчас, может, и скажу – ну или просто намекну. Чисто чтобы в курсах была, что у меня крыша немножко едет, и учитывала это. Здоровее будем, все. Ну или как получится. Она, в конце концов, совершенно свободна, и явно не до пятницы, а подольше, а разница между сорокетом и тридцатником – совсем не то, что разница между «скоро пятнадцать» и «почти тридцать». Нет, можно считать, никакой разницы.
Не испугать бы только. Себя в том числе.
Лена начала выспрашивать уже на лестнице, быстро и плотно, и к моменту, когда они вышли из подъезда, Иван понял, что рассказывать ему больше нечего. Ну и офигенно, подумал он, погуляли и поужинали ребятки, ща вернемся.
Лена возвращаться не собиралась. Она стояла, недоуменно уставившись на припаркованную поодаль черную Camry. Иван уже знал, – а может, и вспомнил, – что Лена так размышляет. Прерывать это состояние было и невежливо, и глупо, поэтому он решил обождать.
Дверь Camry хлопнула, Лена сморгнула и перевела взгляд на Ивана. Тот тут же спросил:
– Давний знакомый твой этот Степан Каренович, да?
– Да он всех давний знакомый, – ответила Лена. – Помнишь такой «Чуповстрой»? Саакянц там главным был – все новостройки его, половина кабаков, завод забрал…
– Помню, конечно, – сказал Иван нетерпеливо. – Хозяин города, потом уехал вроде.
– Не уехал, значит. Саакянц Степан Каренович, – это он и есть, Вань. Хозяин города. На свалке живет.
– Да не мож-ж… – прошипел Иван и полез в телефон искать фото Саакянца.
Лена сказала:
– Ой. Нашествие прошлых жизней. Ты-то чего здесь?
– Здравствуй, Лена, – сказал высокий джентльмен в темно-сером плаще, вышедший из Camry. Он остановился в трех шагах и внимательно рассматривал Ивана. – Ты нас представишь?
Лена спросила с неожиданной для Ивана враждебностью:
– А смысл?
Джентльмен улыбнулся. Лена пожала плечами и сказала:
– Иван, знакомься, Салтыков Георгий Никитич, политтехнолог с особыми полномочиями, приехал из Сарасовска ставить Митрофанова главой. Матвейчев Иван Сергеевич, мой давний друг.
Салтыков пожал Ивану руку – ладонь у него была сухой и горячей – и посмотрел на Лену с ласковой укоризной.
– Вечно ты меня перехваливаешь. С особыми. Спасибо, конечно, я бы рад, но…
– Ты как меня нашел? – спросила Лена.
– Соскучился, – признался Салтыков, засмеявшись.
Лена улыбнулась в ответ и тихо спросила:
– За Сашей решили последить, да? Она к отцу, а он хвоста за ней…
– Лен, Лен, Лен, не заводись, – убаюкивающе завел Салтыков. – Даниил Юрьевич ни при чем, если кого-то хочешь обвинить, меня давай, можешь наказать даже. Поговорить хочу, а тебя ни по одному телефону нет, и в офисе никто не знает.
– Я в отпуске, – отрезала Лена. – Все, Гер, нашел – галочку ставь и иди, пожалуйста, у нас с Иваном Сергеевичем дела еще.
– Кампания – дело нешуточное, – сказал Салтыков понимающе. – Иван Сергеевич, вы тоже в отпуске пока или в главы с абсолютно вольных хлебов собираетесь?
– Гера, – сказала Лена. – Ты со мной поссориться хочешь?
– Упаси бог, – заверил Салтыков и убедительности ради даже прижал руки к груди. – Наоборот, у меня специальное предложение.
– Гера, я же тебе ясно сказала, что мне ваши предложения неинтересны.
– Лен, прости, но это не тебе предложение, а Ивану Сергеевичу. Вполне официальное и хорошее, вы уж поверьте.
Он потянул носом, сморщившись, посмотрел на окна штаба, пунктиром подсвечивавшие козырек крыши, и предложил:
– Может, за ужином обсудим, а? А то эта ваша обстановка, простите, ну совсем не располагает.
Глава восьмая
– А документы где? – спросила Оксана.
– Зар-раза, – сказал Данил.
– Так. Что опять?
– Оксана, опять то, что неконструктивно начинаешь.
– Ну ок, скажи, что конструктивно. Оставил где-то? В кафе?
– Бывшая Ленина. В смысле, в квартире на Ленина, на бывшей, поняла, в общем.
– Да поняла уж.
– Взял на ночь в последний раз проверить и…