– А я об этом не думаю как-то, – вполне искренно призналась Оксана. – У меня других забот…
Митрофанова неожиданно быстро и ловко перегнулась через стол и двумя мягкими, но решительными движениями ощупала губы Оксаны. Та шарахнулась, чуть не упав со стула, торопливо вскочила, вскинув руки, и спросила – неровно замерзшими зубами и сквозь грохот сердца:
– Вы что… Ты чего творишь-то?
– Прости, не утерпела, – легко сказала Митрофанова. – И впрямь натуральные, а я понять не могла, силикон или нет. Красивая ты.
Митрофанова потрогала свои губы, потом с испуганным недоумением вжала ладошкой глаз. Это ритуал такой, что ли, подумала Оксана с ужасом. Вытерла губы сперва ладонью, потом рукавом – и вдруг всхлипнула.
Митрофанова поморгала, глядя как-то мимо, снова убрала ладошки под бедра и сухо сказала, разглядывая Оксану:
– Эх, нежная какая. Непросто тебе будет. Прости, я не хотела.
– Ты скоро вообще ничего… – начала Оксана и, замолчав, торопливо полезла за салфетками.
Входная дверь клацнула язычком, низкий девичий голос сказал:
– Ку-ку. Мам, ты здесь?
– Заходи, Саш, – сказала Митрофанова, тяжеловато поднимаясь, и странно посмотрела на Оксану. Будто извиняясь. Будто Оксане ее извинения нужны. Будто они ей помогут.
В прихожей зашумели, толкаясь и шурша. Оксана не смотрела: она, отвернувшись к окну, аккуратно промокала ресницы салфеткой. И не слушала, по крайней мере, специально. Фразы Митрофановой падали сразу в подсознание, как отшлифованные годами гипнозные формулировки сектантского гуру:
– Все, все заходите, раздевайтесь. Как переночевали? Вот и отлично. У нас, конечно, сейчас не Сочи, прямо скажем, но если хорошенько накрыться фольгой, то жить можно. Саш, с Оксаной Викторовной знакомы уже? Ну, познакомитесь, думаю. Оксана Викторовна, побежали уже?
Оксана, не поднимая глаз и бормоча извинения, протиснулась мимо пары незнакомых парней, высокого и низенького, и двух девушек, одна из которых – видимо, та, что не в очень тесных джинсах, – была дочерью Данила. Надо было поднять глаза, посмотреть, поздороваться, но не было сил, не было возможности, не было желания. Хотелось тихо пореветь. Хотелось плюнуть Митрофановой в спокойную праведную рожу, объяснить ей, что все было не так, как она думает, что не уводила Оксана Данила, само получилось, и уж тем более никто не хотел делать эту умную, достойную, но убитую горем женщину несчастной и брошенной. Хотелось схватить за горло Салтыкова, прибить Бехтина, хотелось наорать на Данила, который пригрел гадюк и скорпионов на неширокой груди. Хотелось просто выйти, сейчас же. А выйти не получалось.
Ребята честно расступались, но больше мешали друг другу, чем освобождали дорогу, что их здорово веселило, а Оксану залпом, в секунду, довело до отчаяния. А деловитые добродушные фразы Митрофановой всё падали, неприятно толкая в затылок:
– Осмотри, Саш, владения, прикинь, что надо будет сделать, поможем. Окна первым делом заменить надо, у меня мастер хороший, поставит без щелочки и недорого. Алекс, да что ты как полузащитник, левее, вот так. Оксана Викторовна, там папочка не ваша? Не забудьте.
Оксана, уже с облегчением выскочившая было за дверь, беззвучно застонала, подумала, не плюнуть ли на документы, потому что сил же никаких, но собралась и пробурилась обратно и снова обратно. А Митрофанова все вещала:
– Так, мне бежать уже пора, а вы осматривайтесь не спеша. Саш, ключи сюда кладу, себе оставь, раз хозяйка, замки тут не меняли.
– Мам, да мы сейчас тоже рванем, мы ж на минутку.
– Ну смотрите. Чай если захотите, тут бутыли – а, пустые. Молодец папа. Ну, магазин вон, в окошко виден, там лучше воды купить. Из крана не пейте. Фильтр есть, конечно, но – лучше не надо, в общем. Или проверьте сперва, как раз тестер и пригодится.
– Да я раздал все, – сказал один из парней под общий смех. – Как-нибудь без чаю, спасибо.
Саша повторила:
– Мам, ну правда не до чаю, чего тут…
А другая девочка деловито сообщила:
– Не до чаю, да, а вот кофе ваш исключительный.
– Вот такого кофе, к сожалению…
Оксана выскочила на площадку и дробно застучала вниз по лестнице, ужасаясь мысли, что эта женщина может настичь ее и сказать что-нибудь еще, что заставит Оксану умереть или убить. Оксана была готова и к тому, и к другому, в высшей степени готова, впервые в жизни.
К счастью, женщина ее не настигла, и никто иной не встал ни между Оксаной и машиной, ни между Оксаной и офисом, так что она примчалась ровно к половине.
К сожалению, Данил тоже не опоздал.
Впрочем, дальше все было к сожалению.
Часть четвертая
Встаньте и уходите, ибо страна сия
не есть место покоя;
за нечистоту она будет разорена,
и притом жестоким разорением.
Глава первая
Сперва исчез вход в Желтый дом, потом однотипные головы – плотная шапка или платок, ниже маски и респираторы, некоторые с принтами Спайдермена, Путина или Трампа – перекрыли окна первого этажа по всему фасаду. Народ дотек до вечной гигантской лужи у газона вдоль проспекта Победы и решительно встал в эту лужу, кажется, впервые после митинга в честь встречи факела с огнем сочинской Олимпиады. Потом скрылись и газон, и часть проспекта, и улица Профсоюзов, отсекавшая площадь с другой стороны. Машины объезжали толпу аккуратно и не сигналя, а люди всё прибывали. Вместе с ними прибывал и шум, ровный и почти неразборчивый, как ропот рощи на ветру, но если напрячься, отдельные нитки гомона на несколько секунд сплетались в петли отчетливого разговора:
– Сколько всего, семьдесят?
– Пишут, под сто уже.
– Ну, значит, полтыщи. Вечно же занижают.
– Да ладно, тогда все бы знали, сейчас не скроешь. В больницах и места столько нет.
– Может, в область увезли или по домам оставили доходить. Все равно правду не скажут.
– Мой Димон в детсаду был, я как услышал, туда рванул – не, нормально, слава богу. У них там кулер, вода только привозная, я проверил – полная кладовка, на пару недель хватит.
– А если эта хрень дальше просочится? Ну, до артезианской глубины.
– Слушай, ну не, не должно.
– В водозабор тоже не должно было, там и фильтры, и всё. И от свалки до реки тоже полверсты раком – но вот ведь.
– Дожди потому что.
– Все равно, слушай, это же десятки метров, сотни. Пока просочится, отфильтруется всё сто раз. Потом, эти диоксины, если в воде, а не в воздухе, не очень опасны.
– Детишкам этим расскажи, которые померли.
– Погоди, говорили же, двое взрослых умерли, что, и дети тоже?!
– Нет, я про тех как раз. Там одному двадцать три, что ли, другой чуть постарше. Детишки, считай.
Лена поспешно уткнулась глазами в ладони и потерялась на несколько секунд в холодной серости без воздуха, запаха и смысла, а когда опять нашла себя сидящей на одной из скамеек, отчеркивавших площадь от Пушкинского сквера, толпа уже подступила вплотную, и в дальней от Лены части громыхали протолкнутые через мегафон яростные речи. Слух вылавливал только отдельные куски: «Касается уже всех», «Вопрос жизни и смерти», «Настал предел», «Должны ответить» – и вдруг зацепился за негромкий разговор по соседству. Потому что голоса были знакомыми.
– Толку-то. Главы нет, никого нет, городом кухарка управляет, и то в лучшем случае.
– Ну, тут все-таки и федеральные ведомства сидят.
– Господи, какие? Природнадзор и департамент лесного хозяйства? Они, конечно, мощно всё поменяют теперь.
– А кто тебе нужен, полпред?
– Ну или зам, или хотя бы федеральный инспектор.
– Еще бы они решали что. И потом, им тут по статусу не положено.
– Зато теперь приедут. Все до одного. Гром грянул, как говорится.
– Что в этом хорошего?
– А в этом что хорошего?
Лена увидела, как Иван повел рукой, захватив не только митинг, но и все вокруг, и снова затолкал кулак в карман. Он разговаривал с Артемом, который, как обычно, смотрел не на собеседника, а то в небеса, то на удерживаемый перед грудью манипулятор с экранчиком. Артем управлял дроном, нет, сразу двумя: один медленно перемещался по периметру площади, второй висел еле заметной точкой перед входом в Желтый дом, над выступавшими.
– Да уж, – сказал он, всматриваясь в экранчик.
– Ну чего там? Совсем жесть?
– Сам как думаешь? Накаляется потихоньку.
Артем огляделся, неловко кивнул Лене, Иван тоже кивнул, задержался на миг взглядом и опустил глаза.
Артем вполголоса, явно полагая, что больше никто не слышит, сказал:
– Спалят ща все нахер.
Лена пошевелилась, поняла, что ей все равно, попыталась дальше не слушать – не получилось.
Иван зло ответил:
– Да и как говорится… Они мне, суки, знаешь, что предлагали?
Лена посмотрела на него. Оказывается, ей было не все равно. Удивительно.
Иван заметил ее движение, запнулся и быстренько срулил с темы:
– Пускай теперь всему городу предложат, как вылезать из этого. Попробуют хотя бы.
Артем поводил пальцами по экрану и сказал с изумлением:
– Слушай, всему – не всему, но тут реально полгорода собралось. Ну не пол, ладно, но тыщ восемь, даже девять.
– Все равно скажут, что пятьдесят человек максимум было.
– На этот случай и записываем, – пояснил Артем. – Все запишем, в морду ткнем тварям, никакой блок не устоит. СМИ пусть сидят носом в жопе, трансляция все равно идет, там уже семьдесят – опа, сто пятьдесят тысяч смотрят. Щас ты выступишь, потом в ютьюб и мессенджеры вывалим – будут знать.
– Ну… – сказал Иван и поежился, собираясь. – Пошли, что ли.
– Вань, погоди, – сказала Лена.
Он остановился, посмотрел на нее, на Артема. Тот чуть кивнул и пошел, огибая народ и поглядывая в небеса, к перекрестку Революции и Лермонтова.
Иван торопливо подошел к Лене, присел рядом и заговорил, глядя в землю: