Через сутки он встал и пошел знакомиться с настороженно поглядывавшими бомжами и прочими коренными обитателями свалки. И больше со свалки, по словам Вити, не выходил.
– Главное, мужик хороший был. Устроил здесь все как надо, народ организовал, а ребята здесь ой какие разные, кому одеться помог, кому подлечиться, Гену в больничку определил, Улугбеку помог на родину вернуться. Достать что угодно мог, договориться с кем угодно и о чем угодно, но только не для себя. Главное, для себя если – пальцем бы не шевельнул. Я, говорит, и так всю жизнь себе любимому посвятил, а перед остальным миром в долгу. Надо, говорит, отдать, пока могу. Ну и вред искупить. Поэтому всех тут и поднял на выжигание.
– Какое выжигание? – не поняла Лена.
– Ну как: мы же тут потихоньку мусоросжигающим заводом подрабатываем, – сказал Витя с привычной уже полуулыбкой. – Сортируем, сушим, по кучам раскидываем. Что можно – на продажу идет, что-то – в металлолом, откуда и денежка для народа. Остальное жгем.
Лена машинально отметила про себя, что Витя наверняка знает правильную форму глагола, а неправильную использует ради прикола, как школьник или офисный работник, дорвавшийся до неформальной переписки. Спросила она, конечно, не об этом – но и не о том, что интересовало ее на самом деле:
– А что за вред Степан Каренович хотел искупить? Свалку?
– Да разный. Он никому особо не объяснял. Мне вот разок сказал, что за очень многое в Чупове лично ответственный. За то, что завод закрыли. За то, что народ без работы сидит. За тех, кого сам Кареныч, лично, говорит, в начальники выводил – а они его потом сожрали. За то, что убивал, тоже. Не сам, но заказывал, а это, говорит, даже хуже, чем своими руками. За то, что не тех убил и не всех, кого надо, убил. Ну и за свалку, да. Я, говорит, ее породил, я ее убить не смогу, но хоть пожгу маленько. Вот и жгем с тех пор.
– А смысл? – спросила Лена.
– А вы как думаете, если бы не мы, тут что было бы? Мусор бы уже в черте города сваливали, а оттуда сюда уже жмуров носили бы. Мы вообще-то и крыс тут травим. И бьем тоже, вон собак сколько завезли. Кошки-то с этими мутантами не справляются. А отравление последнее – слышали, да? Это потому, что дождь очень сильный был, и вон тот участок протек, ближе к лесу, видите, флажок там желтый? Мы к нему добраться еще не можем. Вода в почву ушла, оттуда в реку и в краны вам. А таких участков тут еще три было, с флагами, мы их в феврале, перед потеплением, разобрали и выжгли, а то у вас привыкли бы все помирать пачками.
Лена, чтобы сдержаться, торопливо спросила:
– А как вы разбираете и выжигаете? Технику берете, что ли, где-то? И спецы откуда?
– Зачем? Все ручками и глазками, а как иначе? Ну, придавливает, бывает, Улугбек вон ребра все поломал, только потом согласился уехать, ну и я травился – думаешь, всегда такой пятнистый был? С января только.
Витя заулыбался, посмотрел на руки и убрал их за спину.
– А зачем вам это? – спросила Лена. Она почему-то очень устала.
– Вы же пионеркой были, да? Песенки старорежимные помните, «Если не мы, то кто», такого образца? Тут получилось, что если не мы, то никто. А жить-то даже нам, не поверите, хочется. Вот и ковыряемся.
– А по-другому никак? – спросила Лена, украдкой оглядываясь.
– А как? – спросил Витя. – Можно было бы этот самый, портал в другую Вселенную открыть – тогда да. Открыли бы, свалили за милую душу, очень удобно. Но, боюсь, мы с вами до такой возможности не доживем. А те, кто доживут, ответку получат. Портал, он же умеет в обе стороны открываться.
Витя хихикнул.
Он был удивительно смешлив и добродушен для человека, живущего на свалке и хлебнувшего не самых приятных и полезных объемов жизни. Каких именно, он, к счастью, рассказывать не стал. Лена не выдержала бы.
– Спасибо, Виктор, – сказала она, помедлила, шагнула к камню и нерешительно провела пальцем по белесому кресту, высеченному в граните. Палец ощутил сотни мелких ямок, набитых чеканом, а глаз вместо них видел ровную и гладкую полоску. Левый – правый мало что видел, ныл знай.
Так странно.
– А, кстати, – сказал Витя и полез за пазуху.
Ленту давно не проверял, что ли, подумала Лена. От усталости это предположение показалось ей очень смешным. Если бы Витя и впрямь вытянул из-под спецовки смартфон, Лену срубил бы истерический смех. Вышло бы некрасиво.
Но Витя протянул ей крест на цепочке – такой же, как на камне, белесый и рубленый.
– Вот, держите.
– Я некрещеная, – смущенно призналась Лена, но крест приняла.
Он был неожиданно тяжелым и очень быстро холодел, теряя тепло, собранное под спецовкой Вити.
– А какая разница, – сказал Витя, как-то очень гордо, в режиме «мишн комплитид», упихивая руки в карманы. – Кареныч велел вам передать.[17]
– В смысле мне?
– В прямом. Вы же Елена Игоревна? Он и сказал: не забудь крест с меня снять, придет красавица Елена Игоревна – отдашь.
Лена улыбнулась, чтобы не заплакать, и возразила:
– Так то красавица.
Витя беззубо ухмыльнулся и длинно сказал что-то, кажется, по-английски.
Боже мой, подумала Лена и несмело предложила:
– Может, себе оставите? На память.
– Да у меня этой памяти вон, во все стороны до горизонта, – ответил Витя, не вынимая рук из карманов.
– Спасибо, Витя. А больше он ничего не сказал?
– Нет. Он вас почему-то ждал очень последнюю неделю. Видать, те ребята пообещали или чего.
– Ну… Я не знала просто.
– Да понятно что, – сказал Витя с улыбкой. – Всегда же так: один ждет-ждет, пока второй чего-то сделает, а второй, главное, и не в курсе. А потом кто-то умер, и уже смысла во всем этом нет. Так что не надо ждать, надо делать. Пойдемте, я провожу.
Лена попрощалась с Витей на краю свалки – он, как герой сказки или вампирской легенды, явно предпочитал не пересекать некоторую видимую лишь ему черту. У машины Лена оглянулась и никого не увидела. Свалка была совершенно пустынна и мертва: только орущее облако ворон и несколько дымов разной степени интенсивности.
Лена села в БМВ, подумала, повесила крестик на зеркало заднего вида и некоторое время смотрела, как он раскачивается туда-сюда. Потом с усилием, поводя руками и ногами, вспомнила, как тут все включается, завелась и поехала в город.
Глава шестая
– Все-таки ты, – сказал Митрофанов вместо ответного «здравствуй».
Не такого приема Лена ждала. Хотя ждала всякого и готовилась ко всякому. Даже прогоняла варианты стартовых диалогов в уме. Самых разных, заданных настроением Митрофанова и его первой репликой: сварливой, насмешливой, сухой, к каким Лена почти привыкла за последний год, и даже униженной, каких до сих пор не случалось – но вдруг. Лена на всякий случай отрепетировала и ответы на возможные попытки отсечь ее на дальних подступах к бывшему – официально еще нет, но чего уж хвост шкурить – мужу. Особенно ей удался диалог с Оксаной. Салтыков сказал, что ее больше нет, но благодаря этой стерве Лена узнала слишком многое о сокрушительных переменах и обманутых надеждах, поэтому была готова схлестнуться с губастенькой куколкой насмерть – и победить. Затем мысли скакнули к совсем гипотетической модели с участием случайного – как сказать-то, не кавалера же, – ну, будем честными, разового мужчинки Алексея. В воображении Лены он оказался офицериком митрофановской челяди и попытался преградить ей дорогу мерзким смешком и сообщением, что эту дамочку он вообще-то трахал. А разве не наоборот все было? – с холодным интересом осведомилась Лена, мазнула Алексея кончиками пальцев по плешинке и прошла мимо вся гордая и сильная. Эта версия ответа родилась с третьей попытки и так позабавила Лену, что захотелось испытать связочку на практике.
Не получилось, конечно. Не было никакого Алексея в челяди. И челяди никакой не было. Никого не было: пустая затемненная комната, нетрадиционно прохладная и, наверное, с нетрадиционной же отдушкой, припаркованная оргтехника, ни единого огонька на панелях, и полоска света под дальней дверью. А за дверью – сосредоточенный Митрофанов, деловито переписывающий что-то из смартфона в ноутбук.
В кабинете за солидным столом он смотрелся не так, как в больничном закутке. Митрофанов был аккуратно пострижен, хорошо одет и выглядел чуть лучше, чем ожидала Лена, и намного лучше, чем она надеялась, – только скулы заострились и под глазами будто тенью мазнули.
– Здравствуй, – сказала она, чтобы больше не всматриваться. – Можно?
Тут Митрофанов, оглядев ее внимательно, и сказал со вздохом про все-таки.
– Кого-то другого ждал, а меня опасался? – оценив реплику, спросила Лена.
– Никого я не ждал. Тем более звезд ютьюба.
– Пояснишь? – спросила Лена, снимая куртку.
– Чего в нос-то, простыла, так, погоди, – сказал Митрофанов, замерев. – С Санькой все в порядке, ты не поэтому?.. Уф. Прости. Про звезду – ты правда не видела? Фигово у вас оповещения поставлены, товарищи короли сети.
Он пощелкал клавишами ноутбука, хмыкнул, в несколько касаний нашел, что хотел, в смартфоне и протянул его Лене. Та подошла к столу и чуть склонилась, не выпуская куртки из рук – чтобы не брать смартфон и не коснуться Митрофанова. В смартфоне была съемка драки у крыльца потребнадзора. Снимали телефоном, вертикально, не слишком уверенной рукой и с неудобной точки – похоже, с третьего этажа этого самого здания. Провокатор Миша мелькнул на пару секунд, а Лена воевала спиной к объективу. Выстрел в динамике прозвучал гораздо глуше, чем на самом деле, но Лена все равно вздрогнула и заметила, что Митрофанов стиснул зубы. Переживает, надо же, подумала она насмешливо. После выстрела оператор отпрянул от окна и начал – вернее, начала – возбужденно пересказывать происходящее коллегам, а вернуться к окну клерки, подбадривая друг друга, рискнули лишь через несколько секунд. Поэтому нападение на представителя закона и показательное выступление Лены с отбиранием табельного оружия остались за пределами экрана. Оператор успел снять возвращение пистолета и возмутительно неторопливый уход Лены.