– Меня вытаскивали с того света, Хоуп. Почти полтора года я кочевала по реанимациям с призрачной надеждой и такими же призрачными шансами на жизнь. Я только и могла, что моргать и молиться про себя. Молиться, чтобы я выжила. Еще столько же мне понадобилось, чтобы научиться говорить и не вздрагивать от каждого шороха. Но даже этого оказалось мало, потому что вот уже третий год я бьюсь головой, словно об стенку, доказывая, что я нормальная. И что я не совершала того, что мне приписывают.
– Но здесь говорится иначе. И ты можешь мне не верить, но банальная ревность толкает людей на совершение страшных вещей не только с собой, но и с другими людьми. Как с Кайлом. Три ножевых ранения различной степени тяжести запротоколированы в главной городской больнице.
– Я этого не делала.
– В отчете сказано, – не унимается врач, – что с лестницы вы упали вдвоем. Но ты первая пришла в себя, исполосовала Кайла, а затем выпрыгнула.
– Я не прыгала, Хоуп. Меня столкнули.
– А может быть, ты все-таки это все выдумала? Подумай сама, если ты утверждаешь, что вы жили вдвоем, то кто вызвал тебе скорую? И как бы ты выжила? Пятый этаж – довольно огромная высота. Очевидцы говорят, что прыжок ты совершила с третьего, где вы жили. Иначе бы мы не общались с тобой. Это не реально.
– Это был Кайл. Это он набрал номер скорой. – Начинаю часто моргать, чтобы справиться с подступающими слезами. – И я ничего не путаю, эта был пятый этаж. Но падение смягчило дерево, кусты и сугроб снега.
– Нет, это были соседи. Чуть позже, твоя мать рассказала, что ты стала себя вести неадекватно после новости об ухудшении отца. Вероятно, это стало ударом для тебя. А тут еще и слухи об изменах Кайла… Так что со стороны все выглядит логичным. Ты попросту сломалась, не выдержала.
– Чтобы спасти свою шкуру, она могла подтвердить что угодно. Знаешь, Хоуп, скажу это только тебе одному. Я не плакала, когда ее не стало.
– А знаешь почему? – Мужчина пристально смотрит мне в глаза. – Потому что она еще жива и ты ее не хоронила.
– Она мертва.
– Нет, Кристина, и ты это знаешь, – Джон оставался непреклонным.
– Она перестала существовать для меня ровно в тот момент, когда пришла в палату и рассказала, что жалеет о том, что я еще дышу…
– Убирайся, – хрипло и едва слышно раздается мой голос.
– Ну уж нет, – холодно отзывается Лили и подходит ближе к постели. – Дай посмотреть в глаза той, что отняла у меня все.
– Я ничего не отнимала. За что ты меня так ненавидишь? – Держу на всякий случай палец на устройстве для экстренного вызова медсестры.– Нормальные матери так не поступают. Они не терзают своих детей. Они не делают им больно. Чем я тебе не угодила?
– Всем, начиная с самого твоего рождения. – Скупо парирует она в ответ.– Ты этого не помнишь, но у тебя был братик. Вот его я любила всей душой и сердцем. Он был моим первенцем, моей отрадой. Но родился малыш не совсем здоровым и Трэвису это не понравилось. Он требовал еще одного ребенка. Наследника или наследницу, ему было без разницы. Главное, здорового. Да, все врачи готовили нас к худшему, но я до последнего верила, что смогу вылечить твоего братика. Но когда ему было четыре месяца, твой отец взял меня силой. И с той минуты, как его семя разлилось во мне, я возненавидела и его. А потом последовала сложнейшая беременность тобой. Токсикоз, больницы. Ты забирала у меня все силы и драгоценное время. Если бы не ты…я бы посвятила всю себя этой крохе. Но ты не дала мне этого сделать. За что тебя было любить? За то, что я тебя не хотела? За то, что ты, взрослея, перетянула все внимание на себя? А ведь Трэвис даже ни разу не вспомнил о сыне после тебя. Ни разу не пришел на его могилку. Обо мне он тоже забыл. Ты стала для него центром вселенной. И это несправедливо. За все, что я пережила, мне были положены эти деньги. Но не тебе…
– Она приходила еще два раза. – Сглатываю. – И оба раза ее поведение кардинально менялось. Она просила меня не начинать никаких действий против нее, затем угрожала, плакала и снова проклинала. Так что, Хоуп, после всего сказанного и содеянного она для меня умерла. И да, я испытывала невероятное облегчение, представляя, как ее закапывают.
– А что ты еще себе представляла? – Джо спохватывается и поправляет себя. – Представляешь на данный момент?
– Все, что помогает мне чувствовать себя обычным человеком. Иначе бы я не выжила и действительно сошла с ума.
Да, я делала это. И только потому, что так было проще смириться с действительностью. С той, где мои волосы обрезаны не по последней моде, а потому что в больницах не положены длинные локоны. Когда их состригали, я представляла, будто сижу в элитном салоне.
На пальцах моих нет маникюра, вместо него у меня обкусанные ногти до мяса. И одежда у меня не из дорогого бутика, а универсальный серый комплект, который носят все пациенты психиатрического отделения.
Каждое утро я просыпалась и вместо таких же убогих серых стен представляла, что я уже дома. Старалась не замечать ни решеток на окнах, ни криков по ночам, ни дотошных врачей. Которые словно попугаи твердили мне одно и тоже, лишь бы я начала повторять за ними и признала свою вину. И каждый раз они проигрывали, а пока им искали замену, я жила в какой-то параллельной вселенной. Где прогулки на улице проходили не под присмотром охраны, а так, будто я сама решила пройтись. Представляла, что вот, я иду мимо витрин магазинов или наслаждаюсь солнцем в парке. А вот я завтракаю в уличной кафешке. И вместо унылой каши из столовой больницы, передо мной сочный ростбиф. Даже утвержденные сеансы с Хоупом я рассматривала, как добровольный жест с моей стороны. Мол, вот она я, выжила, но нужна помощь. Восстановите меня, пожалуйста. Потому что кошмары до сих пор приходят по ночам и как бы я ни держалась, кричала до срыва всех связок. Пинала медсестер в состоянии аффекта и постоянно попадала в изолятор. И вот там отчетливо проявлялось ощущение беспомощности.
– Почему я должен поверить тебе? – Строго спрашивает мужчина.
– Ты – мой последний шанс не сгинуть здесь. Без твоей помощи… Хоуп, они рано или поздно заставят меня признать себя умалишенной. Выбьют эти показания и запрут здесь навсегда. Но я ведь ни в чем не виновата, поверь. Опроси, надави еще раз на тех жильцов, которых якобы туда вселили. Убеди их дать показания в моей невиновности. Надави на мать, пообещай ей помочь заполучить активы и ты увидишь, как она запоет.
– А что с Кайлом?
– А что с ним?
– Ты говорила, что он пообещал отпустить тебя, если ты выживешь. Так почему ты считаешь, что он где-то рядом?
– Потому что он не надеялся на хороший исход событий, а я взяла и выжила. Я уверена, что Бэкк контролировал все, что происходило в больницах. Каждая операция была проделана с его одобрения. – Зарываюсь лицом в ладони и вздыхаю. – И даже здесь, я тоже чувствую его незримое присутствие. Никогда в жизни не поверю, что именно государство поместило меня в эту элитную клинику для душевнобольных. Это все Бэкк.
– Зачем ему это? Ведь если бы тебя не стало, это облегчило бы ему существование. Не надо переживать, что ты доберешься до него и упечешь в тюрьму.
– В том-то и дело, док, что я не могу этого сделать. Он ведь все просчитал заранее. «Выжить» – это не только очнуться после падения. «Выжить» – означает и то, чтобы я смогла вернуть себе «себя» и свое имя. А это, ох, как тяжело сделать. Особенно, когда ты находишься на лечении в психушке и никто тебе не верит…
Наш сеанс прерывается грубым стуком в дверь и появившимися медсестрами с охраной.
– Доктор Хоуп, время истекло, – вещает одна из них, – у пациентки назначены другие процедуры.
Так же грубо они подталкивают меня на выход и я лишь успеваю посмотреть на Джона с немой мольбой.
Вытащи меня отсюда, молю.
Глава 22 «После»
Хоуп не вернулся. Ни на следующий день. Ни на следующей неделе. Ни через месяц. И меня окончательно накрыло. Очень трудно держаться на плаву, когда собственноручно открыл колодец, куда хоронил все свои кошмары и тебя тянет на его дно. Я уже не могла делать вид, что все относительно «терпимо» как раньше. Открываю глаза и оказываюсь там, откуда уже не сбежать. Надежда на спасение… она как песок, просачивалась сквозь пальцы и исчезала, растворяясь в больничной обстановке.
А вместе с ней и я. Чувствую, как мой покой, мой разум и вся я распадаются на микроскопические частицы и въедаются в стены, пол, потолок. Эта больница сжирала меня, забирала все хорошие воспоминания и ничего не давала взамен.
– Где же ты, Хоуп?– шепчу в пустоту. – Или ты тоже меня оставил?
Конечно же, ответа не последует. Я уже давно смирилась с этим фактом и так же давно не ищу себе собеседников. Не нуждаюсь в них. Так проще, особенно, когда ты разучился доверять людям. И если с этим можно было как-то свыкнуться, то, что делать с воспоминаниями? Они ведь никуда не делись, они со мной. Каждый день, каждую минуту. В голове, в душе, в сердце. И там я еще свободна, в них я по-настоящему живу. И от этого становится еще больнее.
Переворачиваюсь на спину и устремляю свой стеклянный взгляд в потолок, на котором уже мелькают первые лучи рассвета. Новый день сурка не предвещал ничего хорошего. Возможно, пригласят очередного психиатра, который постарается взломать мой мозг. Из груди при этой мысли вырывается тяжелый вздох. Сколько еще я смогу продержаться? Неизвестно…
Так и лежу, стараясь абсолютно ни о чем не думать пока солнце окончательно не выглянуло из-за облаков, занимая свое законное место на небосводе. А вместе с этим, больница начала оживать, словно проснувшийся муравейник. Слышу, как переговариваются медсестры и то, как гремит ведрами уборщица в конце коридора. Даже не дожидаясь первого стука в дверь и объявления о подъеме, сама навожу порядок в комнате и не спеша провожу утренние процедуры. Но когда в палату входит врач, без того унылое настроение падает еще ниже. На пороге маячит доктор Морган собственной персоной, а значит, денек будет похож на ад. Уж он об этом позаботится.