олицыным и постепенно завоевал их доверие. Под большим секретом он сообщил, что является членом обширной подпольной монархической организации, имеющей связи с высокопоставленными советскими чиновниками. В один прекрасный день Бурхановский явился с пачкой монархистских прокламаций и попросил Кирилла подержать их у себя до его возвращения.
Этого человека они больше не увидели, поскольку он был агентом-провокатором ОГПУ. Даже настоящая фамилия его была не Бурхановский; настоящий Михаил Бурхановский был расстрелян ЧК задолго до того, как этот самозванец появился на пороге голицынского дома. Мнимый Бурхановский участвовал в провокации, носившей кодовое название «Операция Трест» и направленной против монархистов в России и эмиграции, способных составить заговор против СССР. Операция «Трест» считается самой успешной операцией советской разведки в 1920-е годы. Ключевым элементом ее было «Монархическое объединение центральной России», подставная организация, созданная, чтобы заманить в ловушку антибольшевистские и монархические группы белой эмиграции в Берлине и Париже. Еще одна операция под кодовым названием «Синдикат», тоже изобретенная Дзержинским, была проведена для захвата Бориса Савинкова, эсера, ставшего ревностным антибольшевиком и жившего за границей. В 1924 году Савинкова заманили в СССР, где он был арестован и погиб при невыясненных обстоятельствах.
Главной целью Бурхановского была мать Кирилла Мария, в прошлом фрейлина императрицы Александры Федоровны. Мария поддерживала дружеские связи с членами высшего дореволюционного петербургского общества, многие из которых посещали квартиру Голицыных, что делало ее в глазах ОГПУ ячейкой монархистов. Смерть Марии в июне 1923 года спасла ее от ареста. 23 октября 1923-го ОГПУ задержало Кирилла, который был обвинен в участии в тайной контрреволюционной организации «Молодая Россия». В качестве улик фигурировали монархистские листовки и 150 долларов, найденные в квартире при обыске. Николай Голицын предпринял достойную восхищения, хотя и наивную попытку сообщить сыну о состоянии дела, затеянного против него, и передал Кириллу, содержавшемуся в доме предварительного заключения на Шпалерной (где некогда сидел Ленин), небольшую записку в пироге. Записку, как и следовало ожидать, обнаружили. 14 ноября Николай был арестован (в третий раз после начала революции). Всего по делу были арестованы пятнадцать человек. Следствие тянулось до весны 1924 года. 1 марта Кирилл и еще восемь человек были приговорены к смертной казни. Но его имя удивительным образом исчезло из списка приговоренных; через месяц ОГПУ приговорило Кирилла к пяти годам заключения в исправительно-трудовом лагере. Его отец получил три года лагерей, которые провел вместе с Кириллом в камере Бутырской тюрьмы в Москве.
Узнав об аресте сына и внука, «мэр» написал комиссару юстиции Дмитрию Курскому, что если Кирилл в чем-то и виноват, то только «в легкомыслии и глупости». Что же касается Николая, то он всю жизнь был вне политики, и невозможно поверить в обвинения против него. Приняли участие в этом деле и другие члены семьи. Соня Бобринская нанесла визит Енукидзе, Анна Голицына ходила к Смидовичу, ее муж Михаил звонил Е. П. Пешковой.
Екатерина Павловна Пешкова была одним из величайших героев России XX века, хотя это мало кому известно. Дочь обедневшего дворянина посвятила себя революции, работая в газете корректором. В 1890-е она познакомилась с Горьким, вскоре они поженились. Она родила ему двух сыновей, а в 1903 году они расстались, хотя и сохранили дружеские отношения до конца жизни. Во время Первой мировой Пешкова возглавляла детскую комиссию общества «Помощь жертвам войны», а после Февральской революции основала московское отделение «Общества помощи освобожденным политическим» для помощи осужденным за политические преступления, выходящим из заключения. В мае 1918 года она помогла создать Московское общество Красного Креста для помощи политическим заключенным (Политический Красный Крест). Пешкова и Политический Красный Крест оказывали широкую помощь политзаключенным и их семьям, включая бесплатные юридические консультации, сбор доказательств, снабжение продовольствием, медикаментами, одеждой и книгами. Пешкова была бесстрашным и преданным защитником политзаключенных, она использовала связи с новой властью, свои и мужа, для освобождения сотен заключенных и облегчения участи остальных.
В августе 1922 года прошли обыски в Политическом Красном Кресте. Началось следствие относительно его работы, организация была закрыта, ее конторы опечатаны. Но Пешкову не так легко было остановить. Она убедила власти позволить ей создать новую организацию «Помощь политическим заключенным», или сокращенно «Помполит». Новая организация не имела легальных возможностей для защиты узников и полностью полагалась только на связи Пешковой, которая боролась за всех – социалистов, анархистов, священников, бывших дворян, царских офицеров – вне зависимости от их прошлого и политической позиции. Пешкова добилась права посещать заключенных, нередко ей удавалось выяснить судьбу арестованного, в то время как семье никаких сведений о нем не предоставляли. В середине 1930-х деятельность «Помполита» подверглась новым суровым ограничениям; в 1937-м был арестован и отправлен в лагеря главный помощник Пешковой, а на следующий год «Помполит» был закрыт навсегда.
Контора «Помполита» помещалась на Кузнецком мосту, в невзрачном доме 16, в конце коридора, рядом с курсами иностранных языков Берлица. В приемной сидели два секретаря, и обычно там толпилось множество посетителей. Когда в 1923 году Михаил Голицын пришел в контору «Помполита», его сразу провели к Пешковой, с которой они были знакомы с 1917 года, со времени совместной работы в «Обществе охраны материнства и младенчества». Михаил просил за брата Николая и племянника Кирилла. Пешкова не могла добиться их освобождения, однако благодаря ее вмешательству, отца и сына не отправили на Соловецкие острова; они отбывали срок в московской Бутырской тюрьме, и это спасло им жизнь.
21 января 1924 года умер Ленин. В мае 1922 года он пережил первый из многочисленных инсультов и с тех пор почти не участвовал в управлении страной. Четыре дня его тело лежало в московском Доме союзов, бывшем здании Благородного собрания, и сотни тысяч граждан приходили отдать последний долг вождю Октября. Одним из них был Сергей Голицын. Он пошел в Дом союзов с другом и вернулся домой к полуночи. Дома, узнав, где он был, негодовали. «Куда тебя понесло? Зачем? Что ты хотел увидеть? Будь жив твой дядя Миша, он бы тебе уши надрал!» – кричал кузен Георгий Осоргин.
Через два месяца Лиля Шереметева пришла к Голицыным в слезах: ночью в Наугольном доме были арестованы ее сын Николай, племянник Борис Сабуров и Дмитрий Гудович. Аресты положили начало процессу, известному как «дело фокстротистов». Множество людей, включая почти всех, кто танцевал фокстрот на Спиридоновке или участвовал в балах в Наугольном доме, были арестованы, в том числе престарелый распорядитель балов Владимир Гадон. Сестра Галины фон Мекк Люси отправилась на фокстротный вечер с молодым поэтом и попала в облаву; все мужчины были арестованы и многие отправлены на Соловки. Единственная семья, которой не коснулись аресты, были Голицыны.
Николая Шереметева выпустили, и он вернулся в Наугольный дом. Вскоре туда вновь пришли, на этот раз не для арестов, а чтобы объявить, что дом необходимо освободить в три дня. Не имея возможности в такой короткий срок перевезти куда-то имущество, Николай, Юрий Сабуров и Андрей Гудович вытащили мебель и десятки баулов, ящиков и коробок с антиквариатом на улицу и распродали прохожим за бесценок. Шереметевы жили в Наугольном доме три столетия. Все рухнуло в три дня.
Лиля не могла этого более выносить. Она решила заключить фиктивный брак с другом ее последнего мужа, латвийским дипломатом бароном Будбергом. Будберг, Лиля и четверо ее младших детей – Наталья, Петр, Мария и Павел – отправились в Ригу, на московском Белорусско-Балтийском вокзале их провожали десятки друзей и родственников и два тайных агента ОГПУ. В Риге Будберг предложил заключить настоящий брак, но Лиля отказалась, и он вернулся в Москву. Одно время Лиля с детьми жила в поместье своих родителей, позднее семья перебралась в Париж, а затем в Рим.
Дочь Лили Елена решила не ехать с матерью и братьями. Ее муж Владимир не хотел оставлять Россию и родителей, и они только что создали собственную семью. Елена снова увиделась с матерью только через сорок два года, во время краткой поездки в Рим, и вскоре после этого та скончалась.
Николай тоже остался: он был влюблен. Цецилия Мансурова, двадцатисемилетняя красавица с пронзительными карими глазами и пышными волосами, была восходящей звездой вахтанговского театра, где Николай только что получил работу. И хотя она была замужем и на шесть лет старше, Николай не устоял перед ее чарами и стал упорно за ней ухаживать. Одаренный музыкант, красивый и обаятельный, Николай быстро завоевал сердце Цецилии, и вскоре они уже жили вместе в комнате при бывшей конюшне во дворе театра, а позднее переехали в квартиру в кооперативном доме Вахтанговского театра в Большом Левшинском переулке. Уход Цецилии от мужа не произвел скандала; скандальным оказалось ее еврейское происхождение. «Многие находили это необъяснимым, – писал Сергей Голицын, – граф Шереметев женился на еврейке!» Именно благодаря Мансуровой Николаю удалось быстро выйти из тюрьмы: она просила за него кого-то из тех, кто имел большие связи, и ее красота и обаяние сделали свое дело. В следующие годы ей не раз придется вызволять таким образом своего любимого, встречаясь с Каменевым, Бухариным и Калининым. Один из музыкантов, коллег Николая, вспоминал, что, когда его мать, братья и сестры уезжали из Москвы, Николай порвал свой паспорт на глазах у Цецилии в доказательство своей преданности. Они прожили вместе всю жизнь, связанные любовью друг к другу и общей страстью к музыке и театру.
Аресты по «делу фокстротистов» продолжались. Весной 1924 года Анна Сабурова, Мария Гудович и почти все их дети – Борис и Юрий Сабуровы, Дмитрий, Андрей, Варвара и Меринька Гудович – оказались в Бутырской тюрьме. ОГПУ начало следствие с выяснения политических взглядов арестованных. В годы НЭПа слова о лояльности к советской власти, как правило, гарантировали быстрое освобождение из тюрьмы или ссылки. Многие заключенные получали приговоры, в просторечии именуемые «минус шесть», в соответствии с которыми им запрещалось жить в шести крупнейших городах СССР – Москве, Петрограде, Киеве, Харькове, Свердловске и Тбилиси, – а также во всех приграничных районах СССР. Арестованные, на вопрос о политических взглядах отвечавшие, что они монархисты, отправлялись на несколько лет в лагеря. Анна Сабурова была выслана на три года в Калугу, ее дочь Ксения последовала за ней; Борис и Юрий получили «минус шесть» и были высланы на три года в Ирбит на Урале. Отбыв наказание, братья вновь получили «минус шесть» и в 1927 году переехали в Калугу. Мария Гудович и ее дети Меринька, Андрей и Дмитрий также были высланы в Калугу, затем обосновались в Царицыне. Вышвырнув Шереметевых из Наугольного дома, ОГПУ теперь изгоняло их и из столицы.