лексея Михайловича, и гости должны были явиться во дворец в костюмах XVII столетия. Ажиотаж был огромен, как и суммы, потраченные на оплату услуг модельеров и портных, создавших изысканные наряды из драгоценной парчи, шелка и атласа, украшенные золотом, жемчугами и бриллиантами. Мужчины явились в костюмах бояр, стрельцов, сокольничих и казачьих гетманов; дамы нарядились боярынями, крестьянками (впрочем, изысканно одетыми) и придворными дамами времен Московского царства. Некоторые изображали конкретных исторических персонажей. Граф Сергей Шереметев явился в образе фельдмаршала Бориса Шереметева, своего прапрадеда. Император изображал царя Алексея Михайловича, а императрица – царицу Марию Ильиничну, платье которой, как утверждали, обошлось в миллион рублей.
Последний танец
На великого князя Александра Михайловича, внука Николая I, вечер произвел тягостное впечатление. «Новая, враждебная Россия смотрела чрез громадные окна дворца, – вспоминал он. – …Пока мы танцевали, в Петербурге шли забастовки рабочих, и тучи все более и более сгущались на Дальнем Востоке».
В 1902–1903 годах в Российской империи проходили волнения: в Армении и Финляндии поднялось национальное движение; в Кишиневе и Гомеле прокатились еврейские погромы; во время беспорядков в Харьковской и Полтавской губерниях крестьяне грабили и жгли дворянские усадьбы; на фабриках бастовали рабочие, и число бастовавших достигло почти девяноста тысяч человек; это была самая большая волна рабочих протестов, с которой когда-либо сталкивалась Россия; студенты устраивали шествия с требованиями автономии университетов; врачи, учителя и земские деятели требовали демократических реформ. В начале 1904 года Николай II позволил втянуть Россию в войну с Японией, которая продемонстрировала военную и политическую слабость империи и очень скоро сделалась непопулярной в обществе. Поражение от «отсталых азиатов» привело к такому обострению обстановки в стране, что царь был вынужден завершить войну невыгодным Портсмутским миром.
9 января 1905 года мирная манифестация рабочих двинулась к Зимнему дворцу, чтобы вручить царю петицию с просьбой защитить их от произвола владельцев фабрик и заводов. Полиция открыла стрельбу по демонстрантам, было убито по меньшей мере сто пятьдесят мужчин, женщин и детей, несколько сотен были ранены. «Кровавое воскресенье» вызвало взрыв возмущения в обществе, нанесло сокрушительный удар по авторитету царя и привело к подъему революционного движения. В октябре вся страна оказалась парализована всеобщей стачкой, организованной советами рабочих депутатов, созданными по всей России; в декабре в Москве началось вооруженное восстание, а в одесском порту восстала команда броненосца «Потемкин». 17 октября Николай II был вынужден подписать манифест, даровавший подданным гражданские свободы, законодательный парламент (Государственную думу) и суливший реформы в будущем.
Однако революция на этом не закончилась. К лету 1906 года волнения распространились на деревню. Владимир Коростовец находился в это время в родовом поместье Пересаже в Черниговской губернии; двое его соседей-помещиков были убиты, остальные бежали. Почта и телеграф прекратили работу, окрестные усадьбы горели почти каждую ночь. Иногда на «раздел», как называли грабеж крестьяне, отправлялись всей деревней. Громили не только дворян. Революция породила волну еврейских погромов, с тысячами раненых и убитых. Погромы часто провоцировались крайне правыми, которые возлагали на евреев ответственность за кризис, хотя не исключено, что для большинства погромщиков главным было стремление к наживе.
Летом 1906 года крестьянский бунт случился и в усадьбе Бучалки. До Голицыных дошли слухи, что крестьяне готовят нападение, и в начале июня, ночью, они уехали в Епифань, куда только что прибыли правительственные войска. Погромы прошли тем летом и в некоторых других имениях Голицыных, включая Ливны. Год спустя Голицыны все еще не могли вернуться в Бучалки, столь враждебно были настроены крестьяне.
В некоторых поместьях Шереметевых также прошли погромы, которые граф Сергей объяснял исключительно вырождением русского крестьянина. В то же время граф считал ответственным за происходящее царя, по его мнению, далеко отступившего от пути, которым следовал Александр III.
Павел Шереметев начал «праветь» еще раньше, но революционные события стали для этого катализатором. В марте 1905 года вместе с братом Петром он основал «Союз русских людей» (не путать с одиозным «Союзом русского народа»), одну из крупнейших организаций монархистов. Провозгласив, что «Россия и самодержавие неразделимы», союз пытался объединить людей всех сословий для защиты существующего порядка. Павел организовывал рабочие митинги и участвовал в составе небольшой делегации во встрече с Николаем II 21 июня 1905 года, уговаривая царя противостоять требованиям земских деятелей, с которыми когда-то делал одно дело. «Нам не о чем беспокоиться, – заверил Павла государь, – все будет как в старые дни». Союз, в котором тон задавали аристократы и землевладельцы, придерживался национализма славянофильского толка и возлагал вину за мятежи на радикальную интеллигенцию, а также на евреев; со временем радикализм союза усилился, что привело к выходу Павла из организации.
Примирение Павла Шереметева с монархическим государством во время революции отражало общее настроение дворянства: многие прежние критики самодержавия, напуганные революционными эксцессами, направленными уже против них и всей привилегированной России, теперь ощутили, что только власть защищает их от бескрайней враждебной стихии. Правда, это примирение не было ни всеобщим, ни продолжительным. И лишь немногим было ясно, что дворянство ожидает гораздо более жестокое будущее, нежели то, какое наметил Чехов в пьесе «Вишневый сад». Одним из таких провидцев был Иван Алексеевич Бунин, которого называли «последним великим дворянским писателем». Бунины – старинный и некогда богатый аристократический род, который ко времени рождения Ивана Бунина (1870) пришел в упадок. Отец Бунина, ветеран Крымской войны, спустил свое и женино состояние на вино, карты и охоту. Брат Бунина Юлий, видный журналист, был связан с «Народной волей». В 1884 году он был арестован, год провел в заключении, а затем освобожден под надзор полиции и жил в семейной усадьбе.
Иван Бунин приветствовал октябрьский манифест, однако его надежды на будущее потускнели после известий о еврейском погроме в Одессе. В 1906 году он наблюдал крестьянские волнения под Тулой и Орлом, а семья вынуждена была бежать из усадьбы, разгромленной крестьянам. Иллюзии относительно природной доброты народа улетучились; писатель решительно выступил против того, что считал фантазиями образованных классов относительно крестьянства: «Ни в какой стране нет такого разительного противоречия между культурной и некультурной массой, как у нас», – утверждал Бунин. С равным презрением относился он к элите, называя «столпов общества» «мусором», и не поддерживал славянофильские идеи относительно русской уникальности и особой миссии. Свое мрачное пророчество Бунин представил в 1911 году в повести «Суходол», которая посвящена истории старинной дворянской семьи, подобно бунинской, пришедшей в упадок. В конце повести последние следы дворянского рода стираются с лица земли. Семейные портреты, письма и, наконец, господский дом исчезают от небрежения, краж и пожара. Могилы зарастают сорняками, а надгробия, на которых нельзя разобрать надписей, уходят в землю. Критики заклеймили Бунина прозвищем «испуганный дворянин», однако время доказало его правоту.
В 1906 году волнения в деревне были подавлены вооруженной силой, но жестокость, с которой бунт был подавлен, лишь усиливала стремление крестьян отомстить. «Деревня и усадьба противостоят друг другу как два вражеских лагеря», – сообщала группа обеспокоенных дворян премьер-министру П. А. Столыпину.
Революционный террор усилился. С января 1908-го по май 1910 года было совершено 19 957 террористических актов и революционных «экспроприаций»; были убиты 732 правительственных чиновника и 3051 обыватель, еще 4000 ранены. В апреле 1902 года эсер, переодетый офицером, пятью выстрелами в упор убил министра внутренних дел Д. С. Сипягина, свояка графа Сергея Шереметева; в июле 1904 года министр внутренних дел В. К. Плеве погиб в результате взрыва бомбы, брошенной террористом в его карету; через год бомбу бросили в экипаж великого князя Сергея Александровича, от которого остались одни кровавые ошметки; а в 1911 году двойной агент застрелил в киевском оперном театре премьер-министра П. А. Столыпина.
Ощущение близости конца нависло над Россией. Тем временем аристократическое общество наслаждалось светской жизнью. 1914 год был последним и самым блестящим светским сезоном. Княгиня Мария Гагарина вспоминала его как бесконечную череду вечеринок: «Будто предвидя приближение катастрофы и стремясь подавить мрачные предчувствия, весь Петербург пустился в развлечения и увеселения». Это было время «небывалой роскоши и изысканности»: повсюду были шампанское и свежие розы, лилии и мимозы, привезенные из южной Франции. Гвоздем сезона был «черно-белый бал» в доме графини Бетси Шуваловой, где в парадной форме танцевали офицеры конной гвардии. Через полгода почти все эти молодые люди были убиты на полях Первой мировой. Яркое описание тех дней оставил великий князь Александр Михайлович: «Цыгане рыдали в кабинетах ресторанов, звенели стаканы, и румынские скрипачи, одетые в красные фраки, завлекали нетрезвых мужчин и женщин в сети распутства и порока. А над всем этим царила истерия».
28 июня (нов. ст.) 1914 года Гаврила Принцип застрелил в Сараево австрийского эрцгерцога Франца Фердинанда, запустив цепочку событий, которые через месяц привели к началу мировой войны. Известие о войне было встречено в России патриотическим подъемом, в тот момент нация, казалось, сплотилась вокруг престола. Князь Андрей Лобанов-Ростовский описывает, как в Петербурге подвыпившие рабочие остановили проходившего мимо офицера и расцеловали его. Но очень скоро рабочие и солдаты будут душить офицеров в смертельных объятиях. Еще в феврале 1914 года член Государственного совета предостерегал, что если война пойдет неудачно, она приведет к анархии и революции, убеждая Николая II избегать ее любой ценой. Министр внутренних дел Н. А. Маклаков предчувствовал, что массы поведут войну скорее против собственных привилегированных классов, нежели против немецких солдат; сам он в 1918 году был расстрелян большевиками. Накануне граф Витте говорил, что если Россия совершит такую глупость и ввяжется в войну, это будет означать неминуемый крах. В августе «мэр» сделал в дневнике пророческую запись: «Каков бы ни был для нас исход войны, а нашему поганому режиму настал конец».