— Мамочка.
Яськин голос приводит в чувство. Вытираю слезы, выпрямляюсь. Моя девочка трет глазки. Вышла из гостиной, стоит посреди коридора и не понимает, почему ее мать секунду назад сидела на полу у двери.
— Ты плачешь?
Вижу, как у Яськи расширяются зрачки, и трясу головой. Мол, нет. Нет, конечно. Как ты могла такое подумать?
— Тебя кто-то обидел? — дочка подходит ближе, обнимает меня.
Присаживаюсь перед ней на корточки.
— Никто не обижал, — улыбаюсь. — Просто ударилась коленкой. Больно.
— Давай я подую.
— Проходит уже, — крепко прижимаю Ясю к себе. — На кровать пойдем укладываться? Почитать тебе?
— Давай, — Яся зевает, широко распахнув рот.
— Идем, — поднимаю ее на руки и тащу в спальню.
Ярослава тяжелая. По крайней мере, для моей комплекции точно. Я стараюсь не поднимать ее на руки, если этого не требуют обстоятельства, но сегодня мне плевать. Я хочу быть с ней как можно ближе.
В детской укладываемся на дочкину круглую кровать с мягким розовым изголовьем.
Включаю ночник и беру с полки книжку. Начинаю читать, абсолютно не понимая, о чем эта сказка. Все мои мысли слишком далеко. За пределами этой комнаты и квартиры. Их много, и они душат.
Руслан уже затянул удавку на моей шее. Открыто угрожал. Прямо сказал, что готов вступить в конфликт. Дал понять, что ни перед чем не остановится.
Конечно, я могу поднять шум. Могу выставить его с самой плохой стороны. Могу попросить защиты у общественности. Только вот разменной монетой во всем этом станет моя дочь. А этого я не хочу. Не хочу наносить еще большую травму, чем есть сейчас. Она мечтала о папе. Хотела, чтобы у нее был отец, а я… Это ведь я ее его когда-то лишила. Можно, конечно, обвинить во всем мою маму, сказать, что это она настояла, она меня так настроила, но толку? Я давно выросла и сама несу ответственность за свои поступки. Поздно метаться, нужно принимать решение. Решение, которое точно изменит наши жизни.
Как глупо я сегодня выглядела? Он знал, что Яся его дочь. У него на руках были результаты теста ДНК, а я несла какую-то чушь. На ходу придумывала сказку о том, что Ярослава не имеет к нему никакого отношения…
— Мама, — Ярослава вздыхает и прижимается к моему боку, запрокидывает голову и заглядывает мне в глаза.
— Что, моя хорошая?
— А папа сегодня ко мне приезжал в сад, да?
— К тебе, — часто киваю.
— Я его обидела?
— Думаю, нет, — качаю головой.
— Я ему соврала.
— Соврала?
Хмурюсь. Не понимаю, о чем она сейчас.
— Сказала, что не люблю. Но я люблю. Я так долго его ждала, мамочка.
Дочка робко улыбается и тянется ко мне за объятиями. Отвечаю ей сразу. Окутываю в кокон из рук и одеяла.
— А если он больше не придет? Обидится и не придет? — шепчет, а у самой вот-вот слезы польются.
Глажу Ясю по голове, целую в лоб. Так вкусно от нее пахнет.
— Придет, — улыбаюсь. — Он позвал тебя в гости. Завтра, — выдавливаю из себя эти слова.
— Правда?
Киваю, а Яська расплывается в улыбке в этот момент.
— Нужно собрать рюкзак. — Откидывает одеяло и вскакивает на ноги. — Показать ему игрушки и раскраску.
Носится кругами по комнате, засовывая в рюкзачок свои вещи.
Смотрю на нее, а сердце кровит. В этот момент от меня словно кусок отрывают. Без анестезии.
14
— Мама, а мы во сколько поедем к папе? После сада?
— Нет.
Переворачиваю сырник и крепко зажмуриваюсь.
Оказывается, любое упоминание Градова, именно Ясей, для меня настоящий ад. Она словно кислотой в эти моменты в меня плюется. Хочется увернуться, заткнуть уши, а лучше вообще оглохнуть.
— А когда?
— К семи.
Дочь сидит за столом, болтает в воздухе ногами и листает книжку, которую притащила из спальни, пока я готовлю ей, да и себе завтрак. Мы жутко опаздываем, но я не предпринимаю даже малейшей попытки поторопиться.
Устала. Морально по мне просто проехались катком. Физически едва встала с кровати. Снова начала беспокоить нога. Стресс, нервы, плюс потаскала Ясю на руках, и старая травма, конечно же, решила дать о себе знать…
Я всегда была очень усердной. Такая бесталанная трудяжка, которая землю жрать будет, но добьется своего. И этот дар (проклятие) очень нравился моей маме. Я была ее гордостью.
Золотая медаль в школе, красный диплом в универе, профессиональные занятия танцами. Вечные олимпиады. Первые места. Снова медали. Тотальнейшая нагрузка и многозадачность. Настоящее сумасшествие. Вечная спешка, гуща событий, люди, но жизни во всем этом нет.
Жизни не было. Друзей почти не было. Одна подруга, и та потом предала.
Руслан первым со мной заговорил в тот день. Сам подошел. Другие держались в стороне, знали, кто моя мать и как сильно она радеет за мое будущее в танцах. Связываться с ней никто не хотел, поэтому и со мной, в общем-то, тоже.
У нас была открытая репетиция. Просто ужасная репетиция, потому что в зале скопилась целая стая парней, которые тоже занимались во дворце спорта.
Градов был одним из той толпы. Я все выступление чувствовала на себе его взгляд. Обжигающий, непривычный. Так на меня еще не смотрели. Я несколько раз даже чуть не накосячила в отработке номера. А потом, когда все закончилось, Руслан подошел со мной знакомиться. Я оторопела. Мне показалось, что это какая-то шутка, а он все что-то говорил, говорил, улыбался, домой проводил. Мы шли часа три вместо получаса. Болтали обо всем, наверное. Мне тогда показалось, будто я его всю жизнь знаю. Мама видела нас в окно. Дома устроила мне допрос, а потом отлупила кухонным полотенцем за то, что я шляюсь не пойми с кем.
Руслан ей не понравился. С первого взгляда, на расстоянии нескольких метров. Она восприняла его в штыки, а когда я упала на соревнованиях и получила травму ноги, она обвинила в этом Градова. Потому что если бы я с ним не путалась, то ничего бы этого не случилось. Если бы он меня не развращал и не затягивал в свой гнилой мирок, у меня бы все было в порядке…
— Мама! — верещит Яся.
На автомате дотрагиваюсь до правой ноги и поворачиваю голову в сторону своего ребенка.
— Ты чего кричишь?
— У тебя все сейчас сгорит!
Вздрагиваю, перевожу взгляд на сковороду, быстро переворачиваю сырники один за другим, каждый покрылся черной коркой.
— Давай омлет поедим.
Выкидываю все в мусорное ведро и переключаю вытяжку на четвертый режим.
— А можно мороженое?
Бросаю быстрый взгляд к холодильнику. Соблазн дать Яське мороженое, а самой запереться и поплакать в ванной, велик, но я уже разбиваю яйца в миску для омлета и заливаю все это дело молоком.
— Сначала омлет, — отрезаю строго и беру венчик.
Пока омлет жарится, наблюдаю за дочкой. Она что-то сосредоточенно рисует. Когда на столе оказался лист и фломастеры, понятия не имею. Видимо, Яся успела сбегать к себе, пока я тут подвисла в воспоминаниях.
— Что рисуешь?
— Подарок папе.
Дочь высовывает кончик языка, активно закрашивая что-то розовым фломастером.
Папе…
Отворачиваюсь к сковородке и перекидываю омлет на тарелки. Режу овощи. Наспех делаю смузи из банана и сельдерея для себя. Ясе же наливаю чай и вытаскиваю из «шоколадного шкафчика» конфету.
— Давай кушать, — ставлю перед ней тарелку, — потом дорисуешь, хорошо?
— Ага, — дочь воодушевленно отодвигает от себя свою картинку и вооружается вилкой.
После завтрака отправляю Яську умываться. Пока она там обливает водой все пространство вокруг себя, в дверь звонят. Открываю и вижу на пороге маму.
— Привет, — чмокает меня в щеку, раздевается и сует мне в руки свое пальто.
Убираю мамины вещи в шкаф и достаю из обувницы тапочки.
— Спасибо-спасибо. Как дела у вас?
— Хорошо все.
Про вчерашний случай в саду я маме решила не говорить.
— Да? Ну отлично. Чай попьем?
— Давай, — сворачиваю к кухне.
— Не поняла, а Яся дома, что ли?
— Мы сегодня опаздываем, — зеваю.
— Настя, ты меня удивляешь иногда, Яське нужен режим. Вот у тебя был режим, я нарадоваться не могла. А у вас что? Хотим — ходим в сад, хотим — не ходим. Хотим — ходим на музыку два месяца, потом все бросаем к чертям!
— Мам, тебе с сахаром?
Полностью игнорирую мамины выпады. В режиме я жила много-много лет, без особого права выбора, для своего ребенка подобного не хочу.
— Без сахара.
Чувствую мамин взгляд на своем затылке. Он прожигает. Она злится. Злится, потому что я не вступаю с ней в спор, не развожу никому не нужную полемику и, главное, не даю ей повода высказаться пожестче.
— Снова на диете? — ставлю на стол чашки. — У меня пирожные есть, вкусные.
— Решила немного скинуть. Тебе тоже, кстати, не помешает.
— Да? — приподнимаю бровь и чуть отступаю, так, чтобы видеть себя в висящем в прихожей зеркале. — По-моему, идеально, — кладу ладонь на живот.
— Мама! Мама! Я умылась, — орет Яська и несется к нам. Увидев бабушку, замирает на пороге как вкопанная.
— Проходи, — маню ее рукой к себе. — Ты же чай не допила.
— Точно.
Дочка забирается на стул и придвигает к себе листок с фломастерами.
— Что рисуешь? — спрашивает мама.
— Папу. Мы к нему в гости едем сегодня, — выдает Яся без задней мысли.
Закрываю глаза и считаю про себя до десяти, морально подготавливаясь к буре.
— Настя, можно тебя на минуточку? — просит мама строжайшим тоном.
— Мама, так вышло, — перехожу на шепот, как только оказываюсь в прихожей.
— Так вышло? С ума сошла?! Ты вот так легко собралась ему ребенка своего отдать? Он ей никто, Настя. Если бы захотел, узнал бы о ней раньше. Узнал еще до рождения, но он не захотел. Ему было на тебя плевать, пойми ты это уже. На тебя плевать, а теперь на нее. Поиграется и бросит.
Мама активно жестикулирует и кричит шепотом. Мы обе то и дело посматриваем в сторону кухни, в которой осталась Яся.
— Я знаю.
— Знаешь? А мне кажется, забыла! Нет, так этого оставлять нельзя, мы будем бороться до конца.