Закрыв глаза, сжав кулаки и несколько раз глубоко вздохнув, чтобы прочистить легкие и сознание, Лясота внезапно с удивительной ясностью понял, что знает, кто убийца. Он почти представил себе эту тварь и тихо ужаснулся.
Волховец![4]
Когда-то волховцов было много — немногим больше, чем водяных змеев. Где-то им поклонялись, где-то истребляли. Лет пятьсот назад, если верить летописям, на северо-западе страны было даже нашествие — волховцы валом валили из рек и речушек. Многие заползали в прибрежные деревни и прежде, чем крестьяне успевали их забить, пробирались в дома. На суше волховец беспомощен — он ползет, извиваясь всем телом и подтягиваясь на передних конечностях, но в воде им нет равных по скорости и проворству. В год нашествия было убито несколько десятков волховцов. После чего их численность сократилась настолько, что одно время даже поговаривали об их полном истреблении. М-да, возможно, это убийство совершил последний волховец, однако Лясоте что-то не хотелось ратовать за охрану редкого животного.
Торопясь, пока Владиславе не наскучит ждать, он принялся за работу. Останки несчастного рыбака вытащил на берег, уложил на лишенное растительности место, практически на мелководье. Кое-как завернул в сеть, замотав вместе с нею несколько камней, подобранных тут же. Оборвал-обрезал все поплавки, чтобы помешать сети всплыть, и забросил их подальше в кусты. Авось не сразу отыщут. Потом кое-как промыл лодку, смывая кровь, выкинул на берег корзину и мешок с припасами, решив, что разберет его на досуге, положил тело в лодку и осторожно оттолкнул от берега.
Берега тут были крутыми, дно понижалось резко — три шага и уже по пояс. Лясота отплыл немного, огляделся по сторонам и вывалил груз в воду. Он ушел на дно почти без всплеска, только булькнув на прощанье.
— Пусть вода тебе будет мягка, — пробормотал мужчина, глядя, как в толще мутной воды медленно пропадают очертания свертка. — Всю жизнь ты кормился рыбой, а теперь рыба будет кормиться тобой.
Потом он прочитал короткую молитву, перекрестился и поплыл обратно.
Владислава стояла на том же месте, все так же цепляясь за ствол березы, и плечи ее дрожали от сдерживаемых рыданий. Едва Лясота подошел и тихо окликнул ее, девушка круто развернулась. Несколько секунд она смотрела на мужчину так, словно не понимала, кто перед нею.
— А… где?
— Я избавился от тела, — объяснил Лясота. — Не думаете ли вы, что это я его прикончил ради того, чтобы завладеть лодкой?
Девушка отчаянно затрясла головой.
— Отлично! Тогда давайте немного перекусим и будем собираться в дорогу. — Он посмотрел на солнце, которое запуталось в верхушках деревьев. — Уже часов пять вечера. Сначала пойдем вдоль берега, чтобы в случае чего успеть добраться до зарослей, а как стемнеет, выйдем на открытое пространство.
Под ближайшими кустами Лясота распотрошил мешок с припасами рыбака. Тот оказался человеком обстоятельным, жил по пословице «Едешь на день — хлеба бери на неделю». Так что в мешке оказалось завернутое в тряпицу сало, несколько картофелин, чтобы испечь их в золе, хлеб, лук и мешочек с солью, а также огниво и трут — для костерка. Последней находке Лясота обрадовался, как подарку из дома, — он лучше многих знал, что огонь, добытый именно так, не модными нынче спичками, дает особую защиту, оберегая не только от обычного зверья, но и от тварей, подобных волховцу. Нашелся и котелок, и мешочек с крупой, а также ложка — наверное, ушицу сварить. Что ж, все пойдет в дело. Эти припасы могли их спасти, и Лясота поймал себя на мысли, что почти благодарен судьбе, что все так сложилось. Тем более что княжна Владислава, пока он спал, съела добрую половину хлеба и почти всю ветчину и сыр, оставив ему только пару небольших кусочков. Чтобы кое-как перекусить вечером, этого хватило бы, а вот завтракать пришлось бы разговорами и воспоминаниями.
Наличие котелка навело Лясоту на кое-какие мысли. Ободренный ими, он разделил остатки своего хлеба, ветчины и сыра пополам.
— Вы готовы пуститься в путь, барышня? — поинтересовался он, когда девушка съела свою порцию.
Оставив лодку с парохода на прежнем месте, они перешли на новую. Владиславу пробрала дрожь, когда она опустилась на влажную скамью. Хотя ее спутник и отмыл тут все от крови, было жутко думать, что всего несколько часов назад тут умер человек. И умер, если вспомнить то, что ей удалось заметить, жуткой смертью.
— Успокойтесь и перестаньте дрожать. — С рыбачьими веслами Лясота управлялся легче, и лодка быстро неслась вперед. — Я даже отсюда слышу, как стучат ваши зубы. Вам холодно?
— Н-нет, — запнулась девушка. — Ст-трашно…
— Не думайте об этом. Лучше смотрите вперед. Как увидите на воде вот такие буйки, — он показал на поплавок от сети, оставленный на всякий случай, — дайте знать.
Это было ответственное поручение, и Владислава поудобнее устроилась на носу. Наблюдения за рекой помогали отвлечься от воспоминаний о жутком зрелище.
Несколько минут спустя она заметила невдалеке что-то похожее на цепочку пробок. Это действительно оказались поплавки, отмечавшие расставленные какими-то другими рыбаками сети. Не тратя времени, Лясота споро стал выбирать сети. Рыбы было мало, но ему удалось вытащить и бросить в корзину несколько плотвичек, голавля и леща. После чего он вернул сеть в реку.
Владислава смотрела на его действия круглыми глазами.
— Вы что делаете?
— А что, по-вашему?
— Вы воруете! Берете без спроса чужую рыбу! Это нечестно!
— Барышня, а вы совершили побег от матери и отчима, — парировал он. — Это тоже нечестно. И меня могут обвинить в похищении человека — вас, между прочим! — и в случае поимки отправить на каторгу. Это тоже нечестно. По сравнению с этим кража нескольких рыбешек ничего не стоит. Вы же хотите есть? И я, жестокий и коварный похититель невинных девушек, забочусь о своей несчастной жертве вместо того, чтобы лишать ее воды и пищи.
Он сказал это таким тоном, что Владислава долго не решалась улыбнуться — даже когда до нее дошел смысл неуклюжей шутки.
Покончив с сетью, Лясота налег на весла и греб вдоль берега, время от времени оборачиваясь и выравнивая курс, до тех пор, пока вокруг не сгустилась такая тьма, что вода и небо слились в одно. Только после этого, ориентируясь по редкому слабому свету звезд и собственной интуиции, он нашел удобное место для стоянки. То ли от волнения, то ли почему еще, но его ночное зрение обострилось настолько, что ему без труда удалось найти за деревьями местечко, где не будет виден крошечный костерок. Там они сварили уху, быстро съели ее одной ложкой на двоих и позволили себе немного отдохнуть, пережидая самую темную пору ночи.
Костерок действительно не был виден с воды, да и на берегу в это время никого не было, но существо — волховец — не нуждалось в зрении. Расправившись со вторым рыбаком, он почувствовал себя настолько сильным, что поплыл вперед без остановки.
Запах мертвого тела и крови он учуял издалека, хотя плыл с верховьев, а вода должна была относить запахи вниз по течению. Подплыв ближе, волховец убедился, что это его недавняя жертва. Значит, и тот, кто ее захоронил, тоже поблизости. Ободренный этой мыслью, он поплыл дальше.
11
Река лениво несла свои воды. Налегавший на весла Лясота устал, то и дело выворачивая шею и глядя вперед. Сейчас он практически благословлял проведенные на каторге годы, — руки и плечи лишь чуть-чуть ныли, но не болели. Он легко приноровился грести, войдя в ритм, и был готов работать до седьмого пота.
Владислава опять сидела на корме — специально, чтобы не закрывать обзора. Она зябко куталась в одеяло, внимательно озираясь по сторонам. Рассвет на реке ее очаровал. Девушка во все глаза смотрела, как постепенно проступают из мрака очертания берегов, как четче становятся линии, ярче краски, громче звуки птичьих голосов. Даже запах сырости изменился; теперь в нем был едва уловимый терпкий и острый аромат свежести, как у новеньких простыней, которые только-только раскинула на постели горничная.
— Как хорошо! — не выдержала она.
— Чего хорошего? — помолчав, отозвался Лясота, в очередной раз бросив взгляд через плечо.
— Чего хорошего? — переспросила девушка и даже всплеснула руками. — Да вы посмотрите вокруг! Какая красота! Это небо! Эта река! Эти деревья… А птицы? Вы слышите, как они поют?
— Угу, — кивнул Лясота, продолжая грести. Некоторое время назад они прошли поворот, и теперь он поминутно ждал, что оттуда может показаться очередной пароход.
— Вам не интересно? — хлопнула глазами Владислава.
— Нет, — отрезал он. — Это вам, женщинам, позволительно думать о птицах и цветах. А нам, мужчинам, приходится бороться.
— Извините. — Девушка отвернулась, зябко поддернула край одеяла к самому горлу. — Я не хотела вас обидеть.
Голос ее дрогнул, и Лясота испугался, что она сейчас заплачет. Женские слезы всегда делали его беспомощным, еще с детства, когда он видел, как тайком плачет мать, и не мог, не умел ее утешить. Чувство беспомощности, когда ты знаешь, что не в силах помочь, осталось с ним из детства. Его Поленька тоже стеснялась слез, старалась, чтобы их никто не видел. Лишь раз или два Лясота видел следы слез на ее глазах, и то это были слезы скорби по умершим родным и близким. Даже когда его уводили, она не плакала, смотрела вслед сухими спокойными глазами, в которых горел странный огонек… спокойствия? Гордости? Скрытого торжества? Ни тогда, ни сейчас Лясота не пытался проникнуть в тайну этого последнего прощального взгляда, Он помнил только ее крик вслед: «Я буду ждать!»
Тихий всхлип вернул его из страны воспоминаний в реальность. Она что, плачет?
— Вы плачете? — окликнул он девушку. — Вот женщины! Ну почему у вас из-за любой мелочи глаза на мокром месте?
— Это не мелочь, — выпрямилась Владислава. Голос ее слегка задрожал. — И я вовсе не плачу. Просто… — она всхлипнула еще раз, — просто это погода такая.