Эти простые слова резанули его душу неожиданной болью, напомнив другую женщину, которая тоже обещала ждать много лет назад, и Лясота заторопился. Раздвинул ветки, нависавшие над берегом, в несколько быстрых шагов добрался до верха. Тропинки поблизости не было, он какое-то время шагал наугад, внимательно глядя по сторонам. Наконец заметил городские окраины; до них было всего ничего. Через несколько минут он будет в городе.
Закутавшись в одеяло, Владислава сидела на носу лодки — поближе к берегу, подальше от воды. Вечерние тени от прибрежных зарослей окутывали ее словно еще одним одеялом, защищая от посторонних глаз. Девушке было холодно, скучно и немного страшно. Петр Михайлик ушел. Когда? Час или два тому назад? Сколько она уже тут сидит? А что, если сидеть придется до самой ночи? А что, если он не придет до утра? Если он вообще не придет?
Владислава никогда в жизни не оставалась одна надолго. С раннего детства рядом постоянно кто-то был — кормилица, няня, мама, отец, гувернантки, подруги в гимназии, горничные и лакеи, просто люди. А теперь — никого. И тишина. Только чьи-то негромкие голоса раздаются поблизости.
— Смотри-смотри… Сидит.
— Где?
— Вон там, за лозами. Видишь?
— Да…
Услышав тихий прерывистый шепот, Владислава не сразу поверила, что ей не мерещится, что это действительно люди. Две девушки или молодые женщины, если судить по голосам. Княжна прислушалась, вытягивая шею и невольно приоткрыв рот.
— Смотри-смотри, заметила!
— Она нас видит?
— Нет. Но слышит.
— Ой! — Девушки захихикали. Плеснула волна, зашелестели ветки, словно кто-то пробирался сквозь заросли. Владислава обернулась на звук, всматриваясь в сумрак. Никого. А сначала ей показалось…
— Точно заметила.
— Подойдем?
— Нет. Вдруг испугается?
— Я не боюсь, — услышала княжна свой голос. — Где вы?
Хихиканье стало громче. Вода заплескалась сильнее — словно кто-то весело и отчаянно болтал ногами на мелководье, стараясь поднять волну. Наверное, деревенские девушки — мелькнуло у Владиславы. Только они могут забраться в такую глушь, смеяться и дурачиться.
— Заметила! Заметила! Зовет! Подойти или нет?
— Пусть сама подойдет.
— Да, да. Пусть сама!
— Что за шутки? — невольно возмутилась Владислава. — Вы знаете, кто я?
— Знаем-знаем! А знаешь ли ты…
— Тише! Отпугнешь! Она должна сама…
Удивленная Владислава ничего не понимала. Что ее собеседницы имеют в виду?
— Иди сюда! Иди к нам! — Опять плеск и шуршание веток.
— А где вы? — заинтересовалась девушка.
— Тут. Рядом!
— Все время прямо, никуда не сворачивая. Просто иди.
Просто идти? И только-то? Но надо сначала выбраться из лодки, выпутаться из одеяла, которое почему-то оказалось обмотанным вокруг нее, как кокон или пелены вокруг младенца, в несколько раз, так что даже рукой и ногой не сразу шевельнешь. Владислава яростно принялась сражаться с ненавистным одеялом, а девичьи голоса все звали, торопили и подначивали. Их обладательницы давились от хохота, и это раззадоривало Владиславу. Сбросив наконец одеяло на дно лодки, она не удержалась и под хохот девушек несколько раз наступила на него.
Послышался крик. Кто-то звал ее… по имени?
— Сейчас! Я сейчас, — воскликнула девушка.
Кусты трещали, пока сквозь них пробирался… мужчина.
Уже выскочившая из лодки Владислава была грубо схвачена поперек туловища и отброшена назад. Она еле удержалась на ногах, чудом не упав за борт, а мужчина, перевесившись через противоположный борт, отчаянно лупил по кустам какой-то тряпкой.
— Прочь! Прочь!
В кустах злобно шипели, визжали, плевались и возмущались визгливыми противными голосами. Потом несколько раз сильно и громко плеснуло — словно что-то большое упало в реку — и наступила тишина.
Еще не отдышавшись, мужчина обернулся к оцепеневшей от неожиданности Владиславе, и при свете закатного солнца девушка узнала Петра Михайлика. Узнала — и удивилась тому, как исказилось его лицо. Сейчас оно было ужасным.
— Что случилось? — пролепетала она.
— «Что случилось»! — передразнил он. — Это я должен был спросить у вас, барышня! Я стараюсь, достаю ей паспорт и дорожное платье, а она с мавками шашни заводит! Не хотите домой к отцу — так бы сразу и сказали, я бы не тратил на вас свое время.
Он с тоской посмотрел на тряпку, которую держал в руке. Это оказался его сюртук, скрученный наподобие жгута. Сейчас он выглядел не лучшим образом — мокрый, облепленный тиной, да и подкладка порвана. Хорошо еще, деньги и оружие он хранил не в его карманах.
— Я не понимаю. — Владислава обвела взглядом лодку, заросли, реку. — Я хочу к отцу, очень-очень хочу. Но я не понимаю, при чем тут это…
— А при том, что, если бы вы выбрались из лодки, достались бы мавкам и уже никогда не увидели бы отца. А если бы увидели — не узнали бы. Он вас, быть может, и узнал бы, а толку?
— Объясните!
— Да просто все. — Он сел на скамью, развернул сюртук. Ничего страшного. Ну намок. Ну выпачкан. Ну чуть-чуть надорван. Прополоскать, высушить, подшить — и можно носить. — Вы что, действительно не знали, с кем разговаривали?
Владислава помотала головой, и Лясота испустил вздох прежде, чем пуститься в объяснения.
— Мавки — их по-разному называют. Водяницами, шутовками, щекотухами, ундинами, но чаще русалками. Хотя это неправильно. Мавки всегда из утопленниц получаются. Они к людям злы, хотя добрыми прикидываться мастерицы. Вот водяницы или берегини — те добрыми бывают. А мавки или навки только и ищут повода, чтобы навредить. Это я виноват, — вздохнул он. — Надо было место сперва проверить. Тут ветлы к самому берегу подходят, ветки в воду опускают, а в воде чертова ореха и кубышек полным-полно. — Перевесившись через край лодки, он быстро выдернул плоский зеленый лист на длинном стебле и тут же отбросил, брезгливо вытерев ладонь о скамью. — Вы сидели на грани воды и земли, ни там, ни тут. Вот мавки вас и заметили. Заговорили, задурили голову, одурманили — на это они мастерицы. Вам достаточно было выбраться из лодки и пойти в заросли. А там они бы вас схватили и под воду утянули так, что концов не найти. Я вовремя подоспел.
— Они меня хотели утопить? — изумилась Владислава. — Но почему?
— Вы живая, а они мертвые, но когда-то были живыми. Мавки ненавидят людей именно потому, что те живые, и стараются уменьшить число живых людей, просто убивая тех, кто подвернется под руку. Счастье, что они бросаются не на всех. Вы, наверное, думали о чем-то печальном?
— Я думала… думала… — Владислава никак не могла выговорить. — Думала, что вы не придете.
— А я пришел. И кое-что принес.
Сходив на берег, Лясота вернулся с мешком, откуда начал доставать покупки.
— Мне удалось достать два билета на пароход «Ласточка». — Он показал две бумаги с печатями. — Он отходит как раз вверх по Вертуге завтра в восемь утра. А еще мне повезло приобрести для нас паспорта.
— Зачем?
— Но у вас же ничего нет. Без паспорта вам никуда нельзя. Так что вот… — В руки Владиславе легла свернутая в трубочку гербовая бумага. — Мы теперь брат и сестра — Петр и Елена Михайлик. Годится?
Владислава пожала плечами.
— Не знаю. А где вы взяли такой паспорт? И чем вам не нравится мое имя?
— Тем, что княжну Владиславу Загорскую-Чарович будут искать, как пропавшую без вести, А Елена Михайлик никому не нужна и не интересна. Это еще не все, Вот вам дорожное платье. Переоденьтесь! Ну, тут еще белье, чулки, кое-что еще. Сами разберетесь. Правда, оно ношеное, но чистое и без заплат.
Мешок лег девушке на колени. Она опасливо заглянула внутрь, но нашла только одежду. Действительно ношеную, но чистую.
— Откуда вы это взяли?
— Купил, — лаконично объяснил Лясота. — Вместе с паспортом. Где — не ваше дело.
Все это можно было достать только через местных воров и налетчиков. С каторги Лясота вынес умение легко находить в толпе таких людей и входить к ним в доверие. То обстоятельство, что он был беглым, только сыграло на пользу. Ему не только обменяли бриллиантовый кулон на серебряные рубли, но быстро сделали женский паспорт и даже свели со скупщиками краденого, которые недорого взяли с него за платье и предметы женского гардероба. Лясота помнил, что Поленька всегда трепетно относилась к своей одежде, обуви, белью, и решил позаботиться о княжне. Расчет был с дальним прицелом: он просто попросит у князя-отца лишние деньги в награду за доставку его дочери в Загорск.
— Переодевайтесь, если хотите, — предложил он. — Я отвернусь. Или вовсе выйду на берег, чтобы вас не смущать. Да и темно уже становится, так что не особо стесняйтесь.
— Не уходите, — промолвила Владислава. — Лучше пойду я.
Прижав к груди обновки, она осторожно выбралась на берег, в кусты. Ей казалось, что она забралась достаточно далеко, но обострившимся зрением Лясота видел ее фигуру — светлое пятно на фоне темной листвы. Девушка неловко выбиралась из своего старого платья, возилась с крючками и застежками. В какой-то момент Лясота поймал себя на мысли, что ему хочется рассмотреть свою нечаянную попутчицу поближе — не только заглянуть в глаза, но изучить ее фигуру, грудь… Борясь с искушением, он отвернулся к реке, стал глядеть на закат, прислушиваясь к шороху одежды за спиной.
Было тихо. Слишком тихо. Не чувствовалось даже присутствия мавок. Поняв это, Лясота невольно напрягся. Девушка на берегу ни о чем не подозревала, ничего не замечала. Но поблизости был источник опасности — что-то, что спугнуло утопленниц и разогнало других мелких тварей.
Рядом плеснула волна. Лясота встрепенулся, но остался недвижим, лишь осторожно косил глазами по сторонам. На самом краю зрения мелькнула какая-то тень.
Опять всплеск, на сей раз ближе. Он затаил дыхание и увидел волховца. Тварь подобралась к камышам, выставив голову над водой. Рука сама потянулась к пистолету. Один меткий выстрел — и…