Впрочем, что теперь казниться! Бросив последний взгляд на каморку, где спала княжна Владислава, он тихо спустился вниз.
Старик все сидел у стола рядом с жарко горевшим огнем. Перед ним все так же стояла свеча, миска с кашей, кружка и тарелка с ломтями хлеба. Но в остальном он переменился. На вошедшего гостя взглянул спокойный, уверенный в себе колдун. Ни тени угодливости, ни намека на почтительность.
— Почему не спишь? — поинтересовался он.
— Не хочу.
— Твое право. — Колдун наклонил голову. — Да ты не стой у порога. Проходи, раз пришел.
Но Лясота словно прирос к полу.
— Нет у тебя власти надо мной, чтобы приказывать, где стоять, — ответил он.
Старик улыбнулся.
— А ты не так прост, как кажешься, — промолвил он.
— Да и ты тоже не тот, кем хочешь казаться, — в тон ответил Лясота.
Они посмотрели друг на друга. Глаза у старого колдуна были холодные, водянистые, но живые, человеческие.
— Ты не такой, как все, — наконец промолвил он. — Сколько их было, тех, кто заходил на огонек и оставался тут ночевать, — и ни один не проснулся, ни один не услышал, как вертится колесо.
— Я не спал, — возразил было Лясота, но колдун ответил такой улыбкой, что дальше спорить расхотелось.
— И твоя девушка, — старик указал взглядом наверх, на чердак, — тоже не такая.
— Она обычная.
— Кого пытаешься обмануть? Меня или себя? Или не видишь, кто эта девушка?
Лясота изо всех сил постарался оставаться спокойным, хотя бы внешне. Хозяин чертовой мельницы так говорит нарочно.
— Ты лжешь.
— Не видишь или не желаешь видеть?
Тон старика изменился. Теперь он словно размышлял вслух, пытаясь разгадать интересную загадку. Склонил голову набок, пристально изучая лицо гостя. Протянул руку, пошевелил пальцами в воздухе. Лясота почувствовал их прикосновение, хотя стоял слишком далеко. Последовал быстрый болезненный укол, как будто выдергивали из ранки занозу.
— Не видишь, — констатировал старик. — А мог бы. Хочешь, глаза тебе открою?
— Нет.
Нет, этого не может быть. Старый шаман биармов на старом стойбище говорил ему, что он закрыт. Обещал, что однажды его Силы вернутся, но не сказал, когда и как. Но ведь не от колдуна с чертовой мельницы он снова получит этот дар?
— Нет!
— Не веришь? — Старик сухо рассмеялся. — Напрасно не веришь. Ты не такой, как все. Оставайся.
— Нет!
В висках гулко стучала кровь. В комнате, несмотря на ее размеры, было жарко и душно. Пахло дымом и гарью. Ужасно хотелось на свежий воздух. Пусть на дворе глубокая ночь, ему так нужно сделать хоть глоток, хоть раз вздохнуть полной грудью!
— Не хочешь. — Старик был спокоен. — А ведь придется.
— Нет!
— Ну вы только посмотрите на этого упрямца! — внезапно развеселился колдун. — Ты думаешь, я сплю и вижу, как бы извести еще парочку случайных путников? Я тебя насквозь вижу, Петр Михайлик, — сказал, как выплюнул, его имя, — или как там тебя зовут на самом деле! Ты едва вошел, я сразу все про тебя понял. Ты силен. Был силен и мог бы стать еще сильнее. Настолько, что я сейчас не хочу настаивать и тем более не хочу заставлять, Я прошу остаться.
— Нет, — уперся Лясота, чувствуя, как холодной змеей вползает в сердце страх. Этот человек — колдун! — действительно мог проникнуть в его тайну.
— И тем не менее я настаиваю. Твоя девушка больна.
— Она не моя девушка!
— Правда? — Старик насмешливо поднял брови. — Если это правда, то уходи. Сейчас же. Дверь открыта. Держать не стану. Скатертью дорога.
В тот же миг дверь отворилась. Распахнулась настежь и наружная, ведущая из сеней на крыльцо. За порогом была ночь, вернее, предрассветные часы. Долетел порыв свежего воздуха, холодный и сладкий, как родниковая вода.
— Ты ведь куда-то спешил, — зазвучал в ушах голос колдуна. — У тебя были свои цели, своя дорога. Тебя там ждут. Я могу сделать так, что твой путь будет легок, а в конце встретят с распростертыми объятиями. Иди!
— А как же… — уже сделав шаг, Лясота обернулся на крутую лесенку, ведущую на чердак. — Как же она?
— Выбирай!
«Поленька!» — взвыло сердце дурным голосом. Девять лет любви и разлуки! Каторга, побег, скитания по Закаменью, рывок в столицу, наплевав на риск, — ради нее. Осталось немного. Если колдун обещает помощь, то уже через несколько дней он увидит ту, ради которой прошел через все это. Надо только перестудить порог, оставляя позади все…
…и больную девушку, спящую на чердаке. Девушку, которая просила его о помощи.
Медленно, чувствуя на себе пристальный взгляд колдуна, Лясота повернулся и побрел к лестнице, ведущей на чердак.
17
…Удушливые кольца змеиного тела сжимались все теснее и теснее. Жесткая чешуя царапала кожу, раздирая ее до крови. Одежда давно превратилась в клочья, и прикосновения горячего липкого тела были неприятны. Она задыхалась в тесных объятиях змеи…
Объятиях?
Нет, невероятно! Но когда эти сжимавшие ее чешуйчатые кольца превратились в жадные мужские руки? Когда она оказалась тесно прижатой к незнакомому мужчине? И как он посмел дотрагиваться до нее?
Нет!
Отчаянный крик рвется из горла, царапает не хуже когтей, превращаясь в беспомощный хрип. А незнакомец наклоняется к ней, открывает рот, а внутри…
— А-а-а!..
Отчаянный крик разрушил чары. Владислава вынырнула из кошмарного сна, хлопая глазами и тяжело дыша. Она не могла поверить, что все кончилось. Руки судорожно сжимали… нет, не противное змеиное тело, а чью-то руку.
— Ай!
Девушка с отвращением отшвырнула ее и шарахнулась прочь, врезавшись плечом и лопатками в стену. В полутьме над нею склонялся… мужчина? Только не это!
— Очнулись, барышня? — произнес он знакомым голосом.
— А… — Владислава огляделась по сторонам. — Где я?
Мужчина хмыкнул, но усмешка получилась невеселая.
— Не помните? В гостях. — Он произнес это слово с отвращением.
— У кого? — Девушка села, натягивая одеяло до подбородка. — Я плохо соображаю. Голова словно ватой набита.
— Немудрено, после такого-то сна.
Мужчина — теперь, присмотревшись, она узнала в нем Петра Михайлика — пересел на свою постель. Откуда-то пробивался смутный свет, на лавке горела свеча, и Владислава заметила, что ее попутчик как-то осунулся, словно ему не пришлось этой ночью сомкнуть глаз.
— Да уж, — девушка сжала ладонями виски, — это был какой-то кошмар.
— Вы хорошо себя чувствуете?
— Голова болит. И в груди, — девушка кашлянула, — давит.
— Он сказал, что вы больны.
— Кто — он?
— Наш хозяин. — Мужчина испустил прерывистый вздох. — Тот старик, под чьей крышей мы провели эту ночь.
— Вы правы, — прислушавшись к себе, промолвила Владислава. — Я… мне как-то не по себе. Наверное, я действительно заболела, и это просто ужасно.
Лясота скрипнул зубами. Все одно к одному!
— Вы сможете спуститься вниз? — спросил он.
— Наверное. Отвернитесь, пожалуйста. Или выйдите, чтобы я могла одеться.
Лясота поднялся, направился к выходу.
— Я жду вас внизу.
Владислава с тревогой посмотрела на мужчину. Он казался таким мрачным, таким грустным и сердитым одновременно, что ей стало его жалко.
— Что-нибудь случилось?
Он обернулся. Помедлил, подбирая слова.
— Нет. Ничего.
— Но я же вижу! У вас неприятности? Что произошло, пока я спала? Я, — она кашлянула, — вас напугала? Извините. Я не хотела. Вы так много для меня делаете, а я… Постараюсь больше не доставлять вам хлопот, обещаю.
Лясота только покачал головой. Очень хотелось ему высказать все, что думает, но он сдержался.
При свете дня большая комната с горящим в очаге пламенем казалась еще больше — настоящим залом придорожного трактира. На лавках за длинным столом могли усесться десятка два человек, не мешая друг другу, а коли потеснятся, так и для тридцати место найдется. На огне опять булькали два котелка. Пахло кашей, свежим хлебом, травой. Старик восседал во главе стола, положив кулаки по обе стороны от миски с кашей. Он внимательно посмотрел на вошедших.
— Долго спать изволите, гостья дорогая, — холодно обратился он к Владиславе.
Девушка придвинулась к Лясоте, пытаясь укрыться за его плечом.
— Извините. Я просто очень устала, — пробормотала она.
— Впрочем, вас-то я не виню, — как ни в чем не бывало продолжал хозяин дома, — а вот спутник ваш время зря потерял, пока подле вас сидел.
— Ничего я не терял, — буркнул Лясота.
— Что? — Голос старика неуловимо изменился. — Мне перечить? Забыл, кто тут хозяин? В глаза! В глаза смотреть!
Лясота попытался отвернуться, но какая-то сила сама развернула его голову в нужную сторону. Он скрипнул зубами, встретившись взглядом с колдуном. Смотреть в его светлые, чуть навыкате глаза было тяжело и больно. Но отвести взор было еще больнее. Несколько секунд он боролся, пытаясь хотя бы перестать смотреть на восседавшего во главе стола старика. Тело словно окаменело. Не получалось даже повернуть голову. Заболели веки. Сами глазные яблоки заныли от напряжения. Он стиснул зубы, пытаясь заставить себя не смотреть, пробуя хотя бы моргнуть — не удавалось. Веки не желали смыкаться даже на миг. А старик усмехался, и смотреть в его весело прищуренные глаза было невыносимо хотя бы потому, что Лясота чувствовал, что проигрывает борьбу. Весь мир вокруг исчез, сузился до двух зрачков, которые, будто две раскаленные иглы, через глаза вонзались, казалось, в мозг. От исходившего от них огня по вискам побежали струйки пота.
— Из… — Он почувствовал, как собственное тело перестает ему повиноваться, как язык живет своей жизнью. — Из-ви-ни-те… хоз-зяин…
Рядом тихо ахнула Владислава. Присутствие девушки было мучительно — она стояла рядом и все видела.
— Вот то-то, — улыбнулся старик и щелкнул пальцами. Тут же на столе сами собой возникли миски и тарелки — с кашей, квашеной капустой, солеными грибами, творогом, моченой ягодой, крупно нарезанными кусками серого ноздреватого хлеба. — Садись, ешь. Тебе силы понадобятся. И вы тоже, гостья дорогая, отведайте моего скромного угощения. Уж не взыщите, что разносолами не потчуем. Где нам в глуши-то!