— Больно? — тут же сменила гнев на милость девушка.
— Ничего. Бывало и хуже. Идемте?
Не оглянувшись на дом, который был почти не виден за редкими деревьями, они направились прочь. Шли напрямик, без тропинки. Крепко держа Владиславу за руку, Лясота внимательно смотрел по сторонам, Он ждал подвоха, не веря, что все так просто закончится. И почти не удивился, когда за деревьями показалось знакомое строение. Старик стоял на крыльце.
— Что это? — произнесла Владислава. — Мы заблудились?
— Почти. — Лясота чувствовал тяжелый взгляд колдуна и прилагал отчаянные усилия, чтобы не смотреть на него. — Давайте быстро в разные стороны. Ну!
И, оттолкнув девушку, метнулся вбок.
За спиной послышался отчаянный крик. Не оборачиваясь, Лясота ворвался в заросли орешника, продрался через него, задыхаясь от быстрого бега, выскочил на открытое пространство — и навстречу ему тут же кинулась Владислава.
— Волки!
За деревьями впрямь мелькали серо-бурые звери. Пять… нет, шесть…
— Бежим!
Звери кинулись вдогонку. Несколько секунд у Лясоты была твердая уверенность, что сейчас их нагонят, вцепятся, но волки вдруг отстали, а впереди показался уже знакомый дом. И сутулая фигура в проеме распахнутых дверей.
— Тьфу ты, черт! — Лясота махнул рукой, перекрестив наваждение.
Дом никуда не делся, но колдун, покачав головой, повернулся и вошел в дом. Хлопнула дверь.
Теперь, когда взгляд хозяина дома больше не следил за каждым их шагом, казалось, можно бы и перевести дух, но Лясота чувствовал, что испытания только начинаются. Он крепко сжал руку княжны и ощутил в ответ, как шевельнулись ее пальцы. Вторую руку девушка по-прежнему прятала под завязанной узлом шалью — там было сложено то, что могло пригодиться более всего в пути. Если, конечно, их путь продолжится.
Помотав головой, Лясота решительно отогнал посторонние мысли. Он должен найти способ выбраться из ловушки старого колдуна. Выход есть! И они его отыщут!
Однако час спустя он уже не был в этом уверен. Они блуждали по редколесью, то забираясь в густые заросли орешника, то выходя к крутобокому оврагу, на дне которого бежал знакомый ручей, и всякий раз при этом оказывались на обрыве, разве что ухитряясь подойти то с одного берега, то с другого. То они кружили по редколесью, натыкаясь на одни и те же приметные деревья — двойную березу, рябину с сухой вершиной, дуплистую липу… Солнце давно уже скрылось за деревьями, стемнело, и приходилось идти медленно, выбирая, куда поставить ногу. Ветер шелестел в листве, где-то истошно завопила ночная птица, еж прошуршал в траве. Силы убывали. Каждый шаг давался с трудом. Владислава, цеплявшаяся за его руку, спотыкалась о каждый корень и камешек. Один раз, чуть не упав, она расплакалась, повиснув на его локте.
Вдруг порыв ветра донес далекий звон колокола. Услышав его, Владислава встрепенулась.
— Туда? — Она дернула Лясоту за руку. — Там люди!
— Никого там нет, — ответил Лясота, уже зная, что это не так.
Через несколько минут впереди показался слабый огонек. Последние отзвуки колокольного звона еще плыли в воздухе, когда усталые, измученные беглецы остановились перед знакомым крыльцом.
Старый колдун стоял в дверном проеме, держа в руке свечу. Он без улыбки поглядел в их лица.
— Проходите, — только и промолвил. — Ужин на столе.
В просторной комнате все было по-прежнему. Так же горел в очаге огонь. Так же хозяин дома сидел во главе стола. Так же, как утром, ждало гостей угощение. Лясота опустился на скамью, положил кулаки на стол.
— Отпусти нас, колдун!
— Пожалуйста! — всхлипнула Владислава.
— Хорошо, — неожиданно ответил старик. — Но с одним условием. — Посмотрел на их ошарашенные лица и добавил, разделяя каждое слово: — Вы оба сможете покинуть это место вдвоем только в том случае, если кто-то третий захочет взять вас с собой.
Ночью ему не спалось — терзали тревожные, горькие мысли. На соседней лежанке, немного повозившись, притихла княжна Владислава. Сначала девушка лежала молча, потом начала еле слышно всхлипывать, и от каждого звука Лясоту словно выворачивало наизнанку. Ему, если разобраться, даже хорошо — в конце концов, он беглец. Его могут до сих пор искать, а после той встречи на пароходе небось уже по всем городам и весям объявили в розыск. Отчим княжны уж точно не оставит его в покое, как «похитителя невинных дев». И избушка старого колдуна может, оказаться отличным выходом из положения — есть, во всяком случае, убежище, где он в безопасности. А Поленька… ну что ж, ждала столько лет, авось еще бы подождала. Но вот княжне Владиславе-то за что? Такая жизнь не для нее. Что ее ждет в избе у колдуна? Ничего хорошего. Надо ее отсюда вызволять.
— Простите, барышня, — прошептал Лясота. — Это я во всем, виноват.
Всхлипывания стали громче. Вот женщины! Чуть что — глаза на мокром месте.
— Не ревите, слезами горю не поможешь, — проворчал Лясота. — Да успокойтесь вы! Я что-нибудь придумаю!
Всхлипывания прекратились. Княжна завозилась на своей лежанке, повернулась к нему. В темноте белело ее лицо с черными линиями бровей, черными провалами глаз и припухшими губами.
— Правда? — пролепетала она.
— Побожусь! И не из таких передряг выбирался! — В доказательство он перекрестился, и почти сразу внизу что-то громко затрещало и хрустнуло, словно сломалась балка.
Владислава взвизгнула. Лясота метнулся к ней, зажимая рот ладонью.
— Цыц!
Он уловил краем уха далекие злобные вопли чертей на мельнице и шаркающие старческие шаги.
— Лежите! — придавил девушку к постели. — Закройте глаза. Спите.
— Боюсь! — Она тем не менее послушно зажмурилась.
— Надо. И запомните, что бы вы ни увидели, что бы ни услышали — не шевелитесь и не выдавайте себя. Лучше вообще не открывайте глаз, будто вас тут и нету.
Только успел перевернуть ее лицом к стене, только метнулся к своей лежанке, как откинулась крышка. Снизу ударил бледный свет. Медленно, бесшумно поднялась голова, потом плечи…
— Не спишь, — сказал колдун, бросив взгляд в темноту.
— Не сплю, — признался Лясота.
— Твоя работа?
Черти все визжали и ругались на своем языке.
— А что я такого сделал?
— Мельницу остановил. Не знаешь, что это значит?
— Догадываюсь. Но я ничего не делал. И пальцем не шевельнул!
— Ишь ты, — усмехнулся колдун, — ничего не делал… Знаем мы таких. А ну-ка пошли со мной!
Лясота ощутил, как против воли шевельнулось его тело, сползая с лежанки. Он попытался сопротивляться, но в ответ его пронзила резкая боль — словно раскаленные иглы вогнали в каждую мышцу. Он стиснул зубы, послушно сползая на пол. Боль отпустила, но осталась зудящим в мышцах напоминанием — мол, только дернись без разрешения, узнаешь!
Не смея повернуть головы, бросил взгляд на лежанку княжны. Вроде незаметно, но колдун захихикал:
— Боишься? Ничего с нею не случится. Иди уж! Она спать будет!
И точно — Лясота скорее догадался, чем заметил, что девушка мгновенно провалилась в глубокий, без сновидений, сон.
Они вдвоем — старик впереди — спустились в ту самую комнату. Огонь горел по-прежнему, но теперь почему-то не разгонял, а словно сгущал темноту. Сели друг напротив друга. Визг чертей у замершей меленки был слышен плохо. Лясота невольно прислушивался к этим звукам. О чертовых мельницах он в свое время был наслышан достаточно, чтобы теперь начать беспокоиться о своей судьбе. На веки вечные стать рабом чертей и до скончания мира таскать зерно в жизни и после смерти — вот самое малое, что ему грозило.
— Оставь их. — Колдун заметил его внимание. — Пусть себе орут и бесятся. Не они надо мной — я над ними господин. Слово скажу — и пальцем не тронут, да еще и сапоги лизать начнут.
Он сказал это так спокойно и буднично, что Лясота поверил.
— Кто ты?
— Твой хозяин. И учитель.
Старик шевельнул рукой — и из темноты к нему по столу сама собой выползла, волоча за собой цепь, толстая книга в деревянном окладе, выкрашенном в черный цвет. Еще одно движение руки — и она распахнулась, подъехала к Лясоте, демонстрируя ровные ряды букв и символов. В каждом углу на каждой странице была помещена яркая картинка, так что сам текст располагался крестообразно. Некоторые слова и символы были знакомы. При желании Лясота мог бы их прочесть: «Нечистого духа, коий служит тебе, дабы из воли не выходил и договора не нарушал, усмиряют так: берут кровь черной козы, которую еще ни разу к козлу не тягали, сушат траву болиголов и богородицыну травку, варят отвар, мешая с кровью и приговаривая…»
— Читай-читай, — кивнул колдун, заметив, что Лясота отвел глаза. — Тебе их усмирять придется, когда черед настанет! Готовься.
— Нет, — не обращая внимания на боль в мышцах, Лясота выпрямился. — Я не могу.
— Боишься.
Он промолчал.
— Зря. Чую в тебе Силу, и немалую. А что спит она, так только до срока. По своей воле лишился ты ее — в твоей воле и воротить ее в прежнем размере. Лишился ты Силы своей, — продолжал старик, глядя на ошарашенное лицо собеседника, — потому, что супротив себя пошел. От страха или по иной какой причине — не суть важно. А важно то, что отринул ты долю свою, для которой был на свет рожден. Решил иную судьбу себе взять, да не то на роду было написано. Вот и наказали тебя силы высшие — Силу твою запечатали замками. Но жива она. И как примешь свою суть, как решишь все вспять поворотить, так она и вернется.
— А что за суть у меня? — решившись, Лясота поднял глаза.
— Аль сам не заметил? — Колдун почти смеялся. — Тебе, я смотрю, понятно прописанное в книге сей. Хитра, мудра эта книжица, — он щелкнул пальцами, и она сама подползла ближе к хозяину, — не каждому даже из тех, кто от рождения Силой наделен, позволяет она прочесть то, что в ней прописано. Одни видят лишь пустые листы, другие — картинки срамные, третьи знаки непонятные. А тебе вот дано прочесть ее. Знать, признала она тебя своим хозяином, а мне — преемником.