— «Любила!» — передразнила женщина. — Именно что любила! И я тебе не лгала, когда обещала ждать. Я думала, все будет не так. Что пройдет несколько дней или недель, и тебя отпустят. Разжалуют в солдаты — и отпустят. Со многими так поступали. Я даже попробовала написать тайком от тетушек, мне и ответили… Десять лет каторги и двадцать лет поселений. Ты — там, я а — тут. Я просто не смогла. Десять лет — это так долго! Я испугалась. Боялась, что придется ехать так далеко. А где там жить? И я не могла оставить тетушек. Они обе так расхворались от огорчения… Ну, я и вышла за Кирилу Андреевича. Он меня так любит! И Лизаньку с Марфинькой… Дочки это мои.
Словно в подтверждение ее слов внутренние двери распахнулись, и в гостиную влетела девчушка лет пяти.
— Маменька, тятенька приехал!
Сам тятенька выступал по пятам, неся на локте левой руки вторую девочку, помладше. Легко поставил ее на пол, подтолкнул к матери, которая тут же принялась гладить девочек по волосам, целовать в щечки и совать со стола сласти.
— Вот каковы гости у Полины Матвевны, — прогудел ее супруг, рассматривая Лясоту в упор. — Уж не взыщите за прямоту, но могли мы ранее встречаться? Что-то лицо мне ваше знакомо.
Лясота в свой черед внимательно посмотрел на своего соперника. Окладистая борода, солидное брюшко. Даже если не знать, чем занимается этот человек, купца можно угадать за версту. Одет только богато — князь Владислав Загорский, помнится, носил такие же рубашки и жилеты.
— Нешто запамятовал, Кирила Андреич, — пропела его супруга. — Не припомнишь разве соперника своего? Как в этой комнате спорили вы, как чуть до драк и дуэлей дело не доходило у вас?
Лясота не успел открыть рта.
— Ах вот оно что? — Купец упер руки в бока. — Поручик твой… Офицер воротился! Откудова будете, гость дорогой? Прямо-таки из-за Каменного Пояса аль откуда поближе прибыли-с?
Вспоминать про Загорье не хотелось.
— Оттуда, — ответил коротко.
— Добром отпустили иль так — убег? И честь свою офицерскую, которой меня попрекал, не пощадил?
Лясота промолчал.
— Ну да ладно, дело прошлое, — уже почти весело провозгласил Кирила Андреевич, хлопнув гостя по плечу. — Сколько годов миновало, сколько воды утекло! Уж коли сюда добрался, так будь гостем дорогим. Эй, кто там есть? — гаркнул он на весь дом. — Девки, бегом!
Вбежала давешняя горничная.
— Накажи Парашке, пускай угощение тащит. Балык там есть, осетрина, пироги… Гость у нас. Да подай наливочки. Сливянку будешь? Сам делаю, — заговорщически подмигнул один мужчина другому, — потому как это дело тонкое, деликатное, бабьих рук не терпит. А то в ресторацию давай закатимся? Гульнем! — потер он руки.
— А как же гости-то, Кирила Андреевич? — забеспокоилась его жена. — Никанора Потапыча с супругой ждем да Поликарпа Иваныча с Матвеем Остапычем тоже звали.
— Ладно… — Купец с хрустом почесал затылок. — Вот ведь баба у меня! — похвалился он. — Говорят про ихнюю сестру: волос долог, да ум короток. А у моей ровно все наоборот. И чего я бы без тебя делал-то? Пойду распоряжусь. А ты располагайся. Хоть в креслах, хоть на диване. Отвык, чай, в каторгах-то на мягком сидеть!
И, хохотнув своим мыслям, хозяин дома вышел. Было слышно, как он громко зовет дворника.
Оделив дочек сластями, мать вытолкала их из комнаты и улыбнулась той нежной девичьей улыбкой, от которой у Лясоты, как в прошлые годы, сжалось сердце.
— Не сердись. Много воды утекло. Я изменилась, да и ты сам другим стал.
Лясота присел на кожаный диван, тихо скрипнувший под ним. Он чувствовал себя опустошенным. Столько лет ждал, надеялся, верил… Так рвался к своей Поленьке, грезил ее образом… И — на тебе. Грезы унесло как дым. Исчезла та хрупкая девушка. Осталась чужая женщина. Жена другого, мать его детей.
— Ну-с, — быстрым шагом вошел хозяин дома, потирая руки. Следом за ним горничная несла поднос с бутылками. — Сейчас встречу спрыснем. Давай-ка, брат, по маленькой!
— Прошу меня простить, — Лясота поднялся, — но я должен идти.
— Э нет! — Кирила Андреевич схватил его за рукав, вернул к столу. — Через столько лет появился — и уже в бега? Так не годится! Выпьем-ка!
Пришлось взять в руку стакан. Наливка была крепкая. «Небось самогона добавили», — подумал Лясота, морщась.
— Закуси. Эх, ни грибков, ни капустки… Эй, кто там? Закусь нам подайте, живо!
— Я распоряжусь, — сорвалась с места хозяйка.
— Умчалась… Пужливая, — усмехнулся купец. — Да ты пей, гость дорогой. Не стесняйся!
Он чуть ли не насильно вручил Лясоте второй стакан. Тот пригубил, теряясь в догадках. В голове зашумело. Не от выпитого, нет. От предчувствия.
Это было так неожиданно, что он оцепенел. Сколько лет его не посещало это странное ощущение близкой беды! Умение вовремя распознать ловушку, почувствовать проявление злых сил или враждебных чар было одним из главных в ведьмачестве. На умеющего чуять подвох издалека ведьмака ни одна ведьма не нападет врасплох. Даже не обладая большим запасом сил, он успеет заранее подготовиться и дать отпор. Его способности восстановились? Здесь и сейчас? Так внезапно?
Ошеломленный неожиданностью — судьба, отняв одно, дала взамен другое, — Лясота потерял несколько секунд и опомнился только, когда на пороге возникла его бывшая возлюбленная. Загородив собой дверной проем, она впилась глазами в мужа, кивнула головой…
Сорвавшись с места, Лясота кинулся к окну. Кирила Андреевич дернулся поймать его хотя бы за полу сюртука, но опоздал. Бросив быстрый взгляд на улицу, он увидел, что сверху вниз быстро идут несколько человек в шинелях. Жандармы! И городовой впереди. Быстро они…
Додумывал он эту мысль, сбитый с ног мощным ударом. Купец не пожалел кулака, и в голове зазвенело. Проехавшись спиной по полу и врезавшись затылком и плечами в комод так, что искры из глаз посыпались, Лясота схватился за пистолеты. Кирил Андреевич уже летел на него, растопырившись, как огромный медведь. Не успевая прицелиться, Лясота выпалил наугад. Завизжала женщина. Увернувшись от наваливающегося тела, Лясота вскочил. Его дернули за ногу, пытаясь повалить, — ударил по пальцам рукоятью пистолета. Тратить еще одну пулю не хотелось. Ткнув оружием в испуганно сжавшуюся купчиху, он метнулся к окну. Вскочил на кресло, ногой вынес раму, закрыв локтем лицо от осколков стекла, и вывалился наружу.
Его прыжок привлек внимание. Жандармы остановились, оцепенев на несколько секунд, которые были нужны беглецу, чтобы, упав на землю, тут же вскочить, отряхиваясь от осколков. Полетели брызги крови — он порезал лицо и руки о битое стекло. Больно. Но боль телесная напрочь выжгла в нем боль души.
— Чего стоите? — визгливо завопила в окне купчиха. — Хватайте его, люди добрые! Вор это и убивец! Беглый каторжник! Хватайте! Караул! Убили!
— А ну стоять! — Городовой первым сорвался с места. — Именем закона…
Лясота не стал слушать дальше и рванулся прочь. О пальто, саквояже — а в нем деньги и паспорт! — он старался не думать. Ноги бы унести. За спиной раздался пронзительный свисток, послышались крики погони. Он завернул за угол, наддал ходу, ища, в какой проулок нырнуть, чтобы оторваться от погони. Его душили попеременно злость и азарт. А Поленька хороша! Верно говорят, что бабам веры нет. Все они насквозь лживы. Все продажные дуры…
Он мчался по улице, сжимая в руках пистолеты. Вслед ему неслись свистки, улюлюкали мальчишки. Мелькнула отчаянная и спасительная мысль затеряться в толпе. Был на другом конце города такой район, прозываемый Грачи. Там частенько пошаливали лихие людишки — чужака могли подкараулить в подворотне и приласкать кистенем или ножом. Бывало, что грабили среди бела дня, не трогая только своих. Извозчики отказывались проезжать через Грачи в позднее время. Полиция находила там трупов больше, чем во всех остальных районах столицы, хотя нехороших мест было немало — Вонючка, Подгорное, Марьино Поле… Но Грачи были ближе всего, и там ему есть где спрятаться. Придется платить. А чем? Да домом купца Лякина и его добром! Каково-то тебе будет, Поленька? Сумела предать, сумела забыть — сумей и ответ держать!
Владимир-Северный он знал если не назубок, то с пятое на десятое — ближайшие к дому Поленьки улицы-переулочки, центр, Медвежий Угол, где стояла их школа, Торговища. Знал, где можно срезать угол, где перескочить через забор, где промчаться огородами. Начинающих ведьмаков так тренировали — опоив зельем, сонными, отвозили на окраину и бросали на улице. Сумеешь к назначенному часу вернуться — молодец. Не сумеешь — а на что ты тогда годен? Лясоту как раз однажды в Грачи и забросили…
Пробежав почти всю Затинную, нырнул в щель между заборами. Протиснулся боком, топча росший там бурьян и прислушиваясь к шуму погони. Не далеко и не близко. Видали наверняка, что нырнул сюда, да не поспеют. Его учили специально, а жандармы люди простые — полезут напролом, да и застрянут.
Уже спокойно выбрался на соседнюю улицу, сунул пистолеты за пояс, пошел быстрым шагом. Главное не бежать сломя голову — так его наверняка запомнят. Так, где это он? Никак Речная? Точно. Вот маковка церкви Святой Анны. От нее направо до конца, там свернуть на Протасьину Слободу, которая выведет прямиком на Соборную улицу. А уж с нее…
Он споткнулся. Мысли сбились — у поворота стоял жандарм, Синяя шинель, бердыш, сабля на боку. Все честь по чести. Просто стоял, не на страже, но у Лясоты в душе опять шевельнулось недоброе предчувствие. Либо пройти мимо него, либо повернуть назад, туда, где его ждет погоня. Без пальто, сюртук нараспашку, лицо и руки в порезах. Штанина на колене порвана… Заметит!
Точно. Жандарм так и впился в него взглядом.
— Откуда такой свалился?
— От полюбовницы, — почти не соврал Лясота, не сбавляя шага. — Супруг у нее ревнивый, не ко времени вернулся.
— От полюбовницы? Это кто же из наших баб гуляет?
— Не из ваших. — Лясота уже сто раз проклял себя за то, что втянулся в разговор. — С Затинной. Ну, бывай, служивый. А мне домой надо.