— Папа! — обрадовался Илья.
Моя кровь словно объединила нас. Нет, я не скажу, что Илья меня вдруг полюбил, боюсь для этого полулитра крови будет мало. Но он оттаял словно. Илья и раньше был безукоризненно вежлив, но теперь эта вежливость перестала быть барьером между нами.
— Меня по дороге медсестра поймала, — сообщил я. — Сейчас поедем анализы сдавать.
Поедем — потому что на кресле. Вчера мы так кардиограмму ездили сдавать, Илье очень понравилось. И сейчас глаза загорелись. Он уже вполне мог бы передвигаться сам, уже бил копытом словно застоявшийся в стойле жеребец, но рана заживала неважно и врачи боялись, что она откроется.
— Залазь, — великодушно разрешил я подкатив коляску.
Выехали из палаты. В этом коридоре снует много людей, тут мы едем медленно. А там, дальше — длинный коридор тоннель ведущий в другое крыло, в лабораторию. Вот там мы позволяли себе развлечься.
— Быстрее! — кричит Илья.
Колено щелкает, а мне насрать. Я бегу. Разбегаюсь так сильно, что волосы Ильи развеваются, а глаза горят от восторга.
— Все, — резюмирую я, остановившись у нужных дверей. — Папа сдох.
Теперь я тоже, как жеребец, только такой, на котором сутки скакали без продыху. Мы сдаем кровь. Из пальца, из вены. Пока идут процедуры я пью кофе из автомата, мне силы понадобятся — еще обратно бежать.
— Мама говорит, что мне уже пора выписываться.
Крови сдали немного, но Илья будто бы уже побледнел. Сколько можно тянуть из него ее, капля за каплей? Или все в порядке, а во мне неожиданно для меня самого включился режим клушки?
— Обязательно выпишут, — уверяю я, а сердце вновь тревожно ноет. — Тебе что принести завтра?
— А можно боастер Нерф? — заискивающе говорит Илья. — Мега Мастодон! Я обещаю им тут не играть. Просто… Для красоты.
Я киваю — пусть будет для красоты. Сажусь на единственное в палате кресло. У Ильи есть сосед, тихий мальчик подросток, но он большую часть времени проводит на процедурах, и в палате мы одни. Смотрю на часы — жду. Думаю о Яне. О том, что нужно ей позвонить.
Наконец дверь открывается. Врача зовут Эрнест Львович — и захочешь не забудешь. Он уже пожилой, степенно молчаливый и всегда улыбается ужасно загадочно. Это наша вторая встреча.
— О, вот и наш покоритель вековых сосен, — улыбается он и хлопает Илью по плечу. — Ну-ка, давай снимай толстовку и майку, покажи мне свои бицепсы.
Илья неуверенно смотрит на меня, я киваю. Он ужасно худенький, хотя я и сам таким был. Трогательно торчат лопатки, острые локти. Кожа болезненно бледная, до сих пор аукается кровопотеря.
— Так, — задумчиво говорит врач и общупывает ребенку шею. Затылок. Подмышки. Заглядывает в рот, в глаза. Затем спрашивает. — Этот синяк у тебя от падения?
— Он и раньше был… У меня всегда есть хоть один синяк, я же на хоккей хожу. А от падения у меня синяк на заднице.
Эрнест Львович кивает, затем задирает на ребенке свободную штанину, осторожно разматывает повязку и осматривает рану.
— Подозрительно много из вас крови вытекло, молодой человек, — говорит он. — Из такой-то маленькой дырочки.
Цокает языком. Что-то записывает. Затем дает мне направление на очередной анализ. Люмбальная пункция, читаю я и снова думаю о том, что Яне звонить придется. Сегодня. Опускаюсь в кресло. Понимаю, что слишком сильно сжал несчастную бумажку, у нее порвался край.
— Пап?
Эрнест Львович уходит. Я откладываю направление на тумбу, не хватало порвать еще к хренам на части. Смотрю в окно — пасмурно. На подоконнике лежит кусок остро обломанной палки, конец выкрашен в бурый цвет — Илья забрал на память. И говорю.
— А давай тебе бластер выберем прямо сейчас, в каталоге магазина. А я вечером куплю.
Глава 13. Яна
В квартире было просто жутко тихо. Вхожу — прислушиваюсь. Тишина. Даже холодильник навороченный, папы подарок, и тот работает бесшумно. И от этой жути я с ума схожу — я просто не привыкла быть одна.
Илюшка и раньше уезжал. Пару раз, ненадолго, в спортивный лагерь. К деду на несколько дней. Но то иначе, тогда я наслаждались одиночеством, я знала, что с моим ребенком все в порядке.
Я даже лечь хотела вместе с Ильей. В общем правила больницы на этот счет были не очень гибкими, но коммерческая палата давала свои бонусы. Однако, удивительно, но этому воспрепятствовал сам Илья. Он все еще относился к происходящему, как к приключению, правда, в последние дни уже начал канючить, проситься домой. Чего его там держат? Это всего лишь рана, пусть и перепугавшая меня порядком.
Через несколько дней, порядком отчаявшись от вечеров, которые было нечем наполнить я позвонила Антону. Мне повезло, он в городе был. Наверняка, удивился, что я домой его пригласила — это было не в моих правилах. И у нас с Ильей в гостях он максимум чай пил.
— Привет, — поздоровался он.
Сначала в квартиру вошел огромный букет роз, затем сам Антон. Ему вообще были свойственны такие жесты, хотя я уже раз сто говорила — мне жаль срезанные цветы. Лучше бы горшок с геранью приволок.
Я поцеловала его в щеку, огромный веник отправила в огромную вазу. Один шип впился в кожу ладони, и на ней выступила крошечная капля крови, опять напомнившая мне о сыне. Я торопливо вытерла ее салфеткой.
— Я соскучился, — сказал Антон. — А ты совсем меня забросила.
Я стою с этой салфеткой в руках, Антон прижимается к моей спине, неторопливо расстегивает пуговицы на блузке. Я чувствую его дыхание. Правильно, сейчас задорныи сексом выбью из головы все лишнее.
До постели Антон донес меня на руках. Точнее, до дивана. Я уже было и правда увлеклась происходящим, его руками на своем теле, помогала ему избавиться от рубашки, когда он вдруг остановился.
— Что это?
Я вывернулась, проследила за его взглядом. Вот же глазастый! Он всегда все замечал. Погрешности маникюра, например. К слову сейчас маникюр тоже оброс, но пока не до того. Когда замечал новую стрижку, платье, или цвет волос всего на тон отличающийся от прежнего, это было приятно. А сейчас вот не очень.
— Носок, — нейтральным тоном ответила я.
Антон перегнулся и подобрал валяющийся под креслом крошечный розовый носочек. Видимо, свалился с малышки. Рассмотрел со всех сторон, словно интереснее в жизни ничего не видел.
— Яна, — вздохнул он. — Яночка. Ты всегда мне нравилась именно тем, что не похожа на остальных баб. Клуш. Ты и с сыном вела себя иначе — словно друг. Смогла построить пусть и небольшой, но собственный бизнес. А теперь что? Стоило бывшему приползти, как побитому псу, ты уже нянчишь его младенца.
— Теперь, — я поправила блузку, хотела застегнуть, но пальцы почему-то не слушались. — Теперь я судя по всему тебе не нравлюсь. Иди, Антон.
Он усмехнулся, а я отобрала у него злосчастный носок. Поднялась с дивана, ему все же не суждено стать ложем любви, одернула юбку.
— Обиделась, значит, — констатировал Антон. — Что же, позвоню потом.
Подобрал с пола рубашку, которую я уже успела с него снять, надел. Улыбнулся криво, отсалютовал мне шутливо. Попытался поцеловать на прощание. Смешно, но я и правда обиделась. Не нужно тыкать меня носом в мои ошибки, словно нашкодтившего котенка. Мне тридцать лет уже, сама разберусь.
Я закрыла за ним дверь, посмотрела на носочек, а потом отправила его в мусорное ведро — с глаз долой из сердца вон. Наверное, дурная была идея лечить одиночество сексом, попробую работой, это хотя бы финансово выгодно. А завтра с утра же поеду к врачу сына и поставлю вопрос ребром — пусть возвращают мне ребенка, делать ему там уже совершенно нечего.
Мой организм пусть и неохотно, но смирился с существованием будильника. Из сна вырваться никак не получалось, наконец я протянула руку к тумбе, нашарила ненавистный будильник и треснула по кнопке. Но трезвон продолжался. Я на часы посмотрела — начало восьмого только, хотя я планировала встать чуть позже. Проснулась окончательно и поняла, что в дверь звонят.
Открыла, даже не глядя в глазок, за дверью — Ярослав. Странно, я не удивилась даже, так много его теперь в моей жизни.
— Разбудил? — спросил он. — Просто меня ребенок поднял очень рано.
Я с подозрением оглядела бывшего — младенца он нигде не прятал.
— Здравствуй, — поздоровалась я. — Ты же теперь не уйдешь так просто?
— Нет, — словно с сожалением сказал он.
Я вздохнула — сил на борьбу с утра пораньше у меня не было. Пусть уж скажет, что собирался и потом валит.
— Тогда кофе свари, — смирилась я с происходящим. — Я умоюсь.
Холодная вода немного привела в чувство. Я почистила зубы, затем с сомнением полюбовалась на себя в зеркало — бессонная ночь накладывала свой отпечаток, уже не девочка, когда гуляли всю ночь и потом на пары шли. Достала ролик для век, прошлась, потом сама на себя рассердилась — будто мне есть какое-то дело до того, что Ярослав обо мне подумает. Однако в глубине души знала — есть. Каждая женщина тщеславна в той или иной степени, а перед бывшими вообще нужно представать только во всем блеске.
Кофе Ярослав не любил, но варить умел. Две небольшие чашечки с ароматным напитком уже ждали на столе. Я присела, сделала первый обжигающий глоток.
— Ну, — поторопила его я. — Давай, говори.
Он тяжело вздохнул, я поневоле напряглась, отодвинула кофе.
— Я до последнего надеялся, — сказал он. — Что это не так. Что мне не придется тебе этого говорить. У Ильи лейкоз, Яна.
Я на мгновение замерла, улыбнулась даже, дура.
— Что?
— Были признаки. Я оплатил обследование, настоял на том, чтобы оно прошло, как можно скорее. Я сам только вчера вечером узнал, поздно вечером. Яна, та палка его спасла. Если бы не это кровотечение, мы бы еще долго не знали, а сейчас еще не поздно..
— Ты издеваешься надо мной, да?
Я не могла поверить в то, что слышу. Просто не могла и все. Не может такого быть, не с нами.
— Сегодня его в онкологию переведут. Яна…
Наверное, это ненормально реагировать на стресс агрессией. Но в тот момент я просто не могла ничего с собой поделать. Мне хотелось избороздить его лицо новыми шрамами. Я буквально видела алые капли на своих пальцах, чувствовала пьянящий аромат крови. Его крови. Мне