— Да что черт побери происходит…
Шагнул вперед и понял. Увидел. Яна испуганно и смущенно отвела в сторону взгляд. Катька надрывается. Кричит она потому, что не может дотянуться до обнаженной груди, от которой ее только отняли — влажно блестит от слюны сосок.
Глава 23. Яна
Солнце светило во всю свою мощь. Воздух оглушающе пах зноем и лениво плавящимся асфальтом — каблуки вязли. Сегодня я предусмотрительно вышла в легких шлепках. Плюс шорты короткие, майка легкая — смотрится совсем легкомысленно. Ловлю мужские взгляды. Еще бы. В последние дни я наконец начала быть похожа на человека, оживать стала. Сходила в парикмахерскую. Хотя думаю мужчин не волосы мои привлекают, а голые ноги да тугая грудь. А тугая потому что молоком налита… Но это уже совсем другая история. Поморщилась, вспомнив ту ночь. Ярик тогда ни слова не сказал. Смотрит на меня — глаза круглые. А у меня в руках Катька орет. Вы знаете лучший способ заткнуть ребенка, кроме как дать ему грудь? Вот и я не знаю. Поэтому подумала — хуже уже не будет, и приподняла Катьку позволяя ей прильнуть к груди.
Ярик ушел. Я на Катьку смотрю. Она тогда еще толком не понимала, что сиська это для еды. Для нее моя грудь была скорее успокойкой. Это теперь, две недели после той ночи спустя она уже в полной мере грудь сосет.
Тогда я за Яриком пошла, прямо с Катькой на груди. Вспомнилось, что ходила так с Ильей, никуда умения не делись. Ярослав налил себе виски, прямо в немытую кружку из под моего какао и теперь сидел молча на нее смотрел.
— Если ты на меня поорешь, станет легче, — подсказала я. — Только давай шепотом.
И мы орали друг на друга. Сердитым свистящим шепотом. Так тихо, что Катька в какой-то момент вырубилась, выпустив изо рта сосок. А я и внимания не обратила, что стою рядом с голой грудью — в конце концов Ярослав же муж, пусть и бывший. Он меня и всякую видел.
Слова, если их сказать шепотом, несколько не теряют жалящей силы. Обидно все равно. И в какой-то момент мне надоело.
— Ты ничего не заметил? — спросила я. — Мы как в прошлое вернулись. Стоим на кухне, у меня ребенок на руках, ругаемся.
— И правда, — озадачился Ярослав. — А казалось то, поумнели.
И выпил наконец свое виски. Я Катюшу отнесла в комнату, уложила — крепко уже спит. И стою возле кроватки, не знаю, что делать. Куда деваться теперь вообще?
Ярослав сзади подошел. Неслышно почти, тихо совсем. На мне футболка, которую в темноте нашла вслепую в шкафу. Он ее задрал наверх, закатал, обнажив грудь. Положил на нее обе ладони. Смял. Огладил большими пальцами, чуть сжал соски. Я знаю — это он зря. Потом, во время секса молоко придет, будет течь, тела станут молочно-липкими… Пришло.
И сейчас вспомнила — сразу грудь налилась, внизу живота горячо стало. Я обернулась — там позади консьерж, которого я, подумать только — боялась. Косых взглядов боялась, пересудов. Сейчас наверное уже ничего не страшно. Только бы с Ильей все хорошо было.
Катька дома. С няней, как должно. Ярослав на работе. Илья в больнице. И мне бы ехать на работу, несмотря на то, что лето пришло, июнь настал, и вроде легче немного стало — хлопот не убавилось. Но сегодня мой путь лежит в другую сторону. Еду за город, чуть окно приоткрываю, несмотря на то, что кондиционер есть. Мне нравится чувствовать на свой коже горячий ветер. Мне нравится оживать. На месте паркуюсь, бросая машину под кривой березой. Женщина на ресепшен увлеченно смотрит сериал и на меня не обращает внимания, я спокойно прохожу мимо. Нахожу нужную комнату, вхожу без стука. Она узнает меня сразу, хотя виделись мы только раз.
— Яна? — чуть привстает Даша, смотрит на меня растерянно, потом садится снова. — Что вы здесь делаете?
Я оглядываюсь, ищу куда присесть. Единственное кресло занято Дашей, на кровать вроде неловко… Хотя, как я разница? Я и так, как слон в посудной лавке. Смело усаживаюсь на аккуратно застеленную постель.
— К тебе пришла, — говорю я. Оглядываю ее с ног до головы, жену моего мужа. Продолжаю. — Я хочу, чтобы ты со мной сражалась.
Она тоже на меня смотрит. Вся такая нежная — пироженка. Зефирка. В детстве, я очень любила зефирки, особенно, если одна половинка розовая, другая белая. Я смуглая — загар вообще ко мне легко прилипал. Худая. Мы удивительно не похожи. Надеюсь, она не вообразит, что я с ней драться пришла. Но она понимает меня правильно. Почти.
— Но как я могу с вами сражаться? Какой в этом смысл? Ярослав вас любит.
— А ты не за него, — смотрю в ее глаза. — Ты за дочку свою сражайся. В конце концов две мамы лучше, чем ни одной.
Даша растерялась еще больше. Мне хочется ее пожалеть. Как ребенка. Но я не могу — нужно быть жесткой. Ярослав никогда не умел быть жестким. Точнее в бизнесе да, но не со своими женщинами. Иногда я даже жалею, что он тогда, семь лет просто не продавил меня морально, не давая сил воевать с ним. Отпустил. Сейчас я буду жесткой за него, хотя бы для того, чтобы наше будущее не накрылось медным тазом.
— Вставай, — тороплю я. — У нас запись к хорошему психиатру уже через час, а еще доехать нужно.
— Но вы не можете меня заставить! Это сугубо добровольное…
Я вздыхаю. Перебиваю.
— А ты добровольно пойдешь. Вставай, Даша.
И она встает. Дает мне руку. Мы идем прочь, я поражаюсь тому, куда жизнь привела. Едем — молчим. Я опасаюсь, что она уйдет, хлопнув дверью, но она находится в кабинете психиатра все оплаченное мной время, пока я сижу в коридоре, жду, переписываюсь с сыном.
Молчим мы и на обратном пути. И в следующую нашу поездку. Ярослав не знает об этом ничего. Для всех сотрудников заведения, в котором Даша то ли лечится, то ли отдыхает — я ее подруга. Смешно, право слово. Заговаривает она со мной только после четвертого сеанса, то ли ей молчать надоело, то ли и правда черепушку поправили.
— Зачем ты это делаешь? — спрашивает она.
— Ты родила Катю, — пожимаю плечами я.
Резко выворачиваю из потока машин, чтобы прибиться к обочине. Даша вздрагивает от страха и я думаю — на какой выставке кисейных барышень Ярослав ее нашел? Она кровь для него сдавала. Наверное, это тоже было для нее непомерным стрессом.
— Я тебе не подруга, — говорю я. — И не хочу ею быть. Но я хочу жить дальше, жить счастливо, и чтобы ты не маячила надо мной обездоленным призраком. Понятно?
Она кивает, а я думаю, что вот это отрывистое 'понятно' наверняка от отца у меня. Говорю дальше.
— Я не хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я вообще, как выяснилось, эгоистка. Но ты мать Кати. Я люблю ее, да. Но я не могу дать ей весь мир. Вся моя жизнь сконцентрирована в другом человеке, — я молчу, а затем продолжаю. — И я подозреваю, что если бы даже ее из меня вырвали, вырезали, всю суть меня, я бы все равно жила. Не хорошо, не плохо. Как-то. И ты жить будешь. И лучше — подальше от меня.
Мне кажется, я все говорю понятно. Доходчиво. Дарья кивает и мы снова едем. Снова молчим. В моей голове — цифры. Я уже почти стала гематологом. Я могу расшифровать любой анализ крови. Знаю, какие показатели о чем говорят. Знаю, что у нас все хорошо. И все равно каждого нового дня жду с трепетом. Первая важная цифра — сто дней. Тогда можно будет судить. И мне самой мой сын хрустальным кажется, одно неловкое движение и разобьется. И я стараюсь не показать ему этот свой страх. Я хочу, чтобы Илья рос уверенным в себе. Здоровым. Счастливым.
Я продолжаю возить Дашу к психиатру три раза в неделю. Еще она сказала, что начала бегать. На велодорожке. Я рада не за нее. Я рада тому, что скоро можно будет жить спокойно. Как не важно, главное — спокойно.
— Скоро выпишут, — улыбается Илья. — Хоть бы летом.
В его мечтах лето. Бегать наперегонки. Лазать по деревьям. Купаться. А я знаю — все это нам нельзя. Что долгие месяцы еще придется жить в стерильной квартире, выбираясь на нечастые прогулки. И понимаю, что для ребенка этот этап будет куда сложнее, чем сама трансплантация.
— Что еще нужно сделать, чтобы можно было начать новую жизнь? — спрашивает Ярослав.
— Ты хотел помириться с мамой, — напоминаю я. — Только давай без меня.
Ярослав кривится, но в ближайший же выходной берет Катюшку и едет мириться. Я вспоминаю, какими мужчины бывают глупыми и беспомощными, бегу к окну, словно телефонов нет, свешиваюсь чуть не по пояс и кричу:
— Цветы купи!
Ярослав салютует и велит лезть обратно, пока не свалилась вниз. Послушно отступаю в комнату. Оглядываюсь — теперь в квартире я одна. Она мне — чужая. Я не живу здесь, не буду жить, я всегда чувствую себя здесь в гостях у Даши. Поэтому всегда стремлюсь уйти домой.
Все двери нараспашку. Захожу в кабинет Ярика, закрыть окно, чтобы пыли не набилось. Бросаю взгляд на стол — документы на развод. Я не читаю их. Я знаю, каково сейчас Ярославу и облегчать его участь не стремлюсь. Заглядываю внутрь себя и понимаю, что даже развод этот не так мне и необходим. Я познала дзен — все в этом мире относительно, все не так важно, как нам кажется.
У меня уже есть свои ключи, что меня пугает, я уже говорила, что не собираюсь здесь жить. Переезжать куда либо я тоже не собираюсь — дополнительный стресс для Илюшки. Раз за разом, день за днем мы уходим все дальше от даты трансплантации — уже месяц прошел. Если все будет хорошо, нас скоро выпишут. Я готовлю квартиру. Убрала все лишнее, все, что может собирать пыль. На всякий случай раздарила горшки с цветами. Старые игрушки — тоже. Оставила только любимые. Квартира должна быть стерильна так, словно сюда скоро привезут младенца аллергика.
— Яна, — позвонил отец. — Ты у себя?
Это 'у себя' звучит с издевкой. Видимо перемирие у мужчин длилось недолго. Прислушиваюсь к себе — мне плевать. Я удивительно спокойна. Сына выпишут и буду счастлива еще.
— Да.
— Сейчас подъеду.
Отец знает, что сына скоро выпишут. Пришел с подарком. Муравьиная ферма. Уже с муравьями. Я ежусь и думаю, что будет, если один из этих муравьев укусит моего ребенка без иммунитета. И тут же перебираю, кому из друзей Илюшки можно передарить, папе конечно не скажу ничего, а он и забудет про подарок.