— Я чистый, — бросает через плечо.
Поднимается на ноги и выходит из комнаты. Слышу, как заходит в ванную, как начинает шуметь вода.
Мне бы тоже помыться. Я вся в нем. В его запахе, сперме, слюне. Между ног липко и мокро. Лицо чешется от слез и поплывшей косметики.
Через пятнадцать минут Руслан входит в комнату. Полностью одетый, встает надо мной.
Принимаю его взгляд. Тусклый и безжизненный. У меня, наверное, такой же.
Кожа щеки, по которой я хлестала весь вечер, воспалена и, наверное, завтра там будет синяк. На губах корочки с засохшей кровью. На моих, чувствую, такие же.
Опустившись на корточки у кровати, он обхватывает мое лицо двумя руками. Прижимается к губам, нежно — нежно целует ранки. Я слабо сопротивляюсь.
— Что я наделал, Маша…
— Уйди.
— Если бы я знал, как все исправить…
— Уходи… — зажмурившись, отворачиваюсь от него.
Слышу, как поднимается на ноги, потом удаляющиеся шаги и, наконец, хлопок двери. Резко перевернувшись на живот, вжимаюсь лицом в смятую простынь.
Меня сотрясают сухие рыдания.
Что ты наделал, Руслан?! Что ты наделал?!
Как ты мог сделать это с нами?!
Моя истерика продолжается час или полтора, потом короткий период анабиоза и внезапный приступ деятельности. Сажусь в кровати и начинаю судорожно стягивать с ног чулки. На одном из них широкая стрелка до самой пятки.
Потом, соскочив, несусь на кухню. Вынимаю из выдвижного ящика хозяйственные ножницы и начинаю резать собравшееся в драный комок на моей талии платье.
Получается плохо. Не то ножницы тупые, не то у меня руки не из того места. Реву от злости, яростно дергая на себе ткань, стригу, несколько раз царапая кожу живота металлом.
Наконец, избавившись от него, совершенно голая выхожу в прихожую, зажигаю верхний свет и встаю перед зеркалом во весь рост.
Выгляжу точно так, как вела себя сегодня. Как бл*дь. И ощущаю себя ею же.
Так противно, но я заставляю смотреть себе в глаза.
Тряпка. Ничтожество. Ноль.
Вокруг глаз потеки туши, по щекам размазана перламутровая помада и да, на губах запекшаяся кровь. Прохожусь по ним языком и сглатываю металлический вкус.
Подняв волосы, осматриваю шею и делаю в голове пометку купить пару новых водолазок. На бедрах, попе и пояснице тоже россыпь синяков, покрытых тонкой пленкой подсохшей спермы.
Подцепив пальцем вязкую каплю у пупка, подношу ее к носу. Вдыхаю запах и слизываю каплю языком.
— Ненавижу тебя… — шепчу беззвучно, потом смотрю себе в глаза и повторяю уже громче, — и тебя ненавижу!!!
На ванну у меня уходит больше часа. Сначала я обвариваюсь в кипятке, а потом едва не сдираю кожу мочалкой. Кричу, посыпая саму себя ругательствами и оскорблениями. Реву, признаваясь самой себе, что пока он трахал меня, я представляла себя на месте Майер.
Меня тошнит от этого, но я не могу этого отрицать. Мне хотелось, чтобы он делал со мной то же самое, что он делал с ней. Я хотела, чтобы ему было со мной так же хорошо, как с ней. В тот момент я хотела быть такой, как она.
И мне было хорошо. Никогда раньше я не кончала так много и так ярко.
Что мне делать теперь с этим?!..
Вцепившись пальцами в волосы, дергаю их так, что от боли слезы из глаз брызжут.
Потом меняю постельное белье, в сон проваливаюсь уже под утро. Сплю, как ни странно, крепко и без сновидений. Просыпаюсь ближе к полудню.
Выгляжу ужасно, на душе паршиво, но тело с ней не согласно. Вчерашнее наслаждение еще дает о себе знать. Его отголоски звенят в мышцах и тлеют в низу живота.
Позавтракав, решаю весь день бездельничать. Включаю на телевизоре старую мелодраму и достаю из холодильника ведерко ванильного мороженого.
Телефон включаю вечером и только из-за папы. Если он не дозвонится, приедет сам. А я никого не хочу видеть. Даже его.
Он тут же подает голос. На экране имя Волкова, а у меня не хватает духу принять вызов. Я еще не поняла, что должна чувствовать теперь по отношению к Сереже. Должна ли я сожалеть и должно ли быть мне стыдно. Или поделиться с ним и потребовать честно оценить мои действия?..
Пока не знаю.
Вызов прекращается, и следом от него приходит смс.
«Обижаешься?»
«Привет. Нет, все в порядке»
«Сходим куда-нибудь?» — пишет тут же и сразу добавляет, — «Обещаю, что не в клуб»
«Прости, Сереж, сегодня никак. Сильно занята» — вру без зазрения совести.
А может, и не вру. Я действительно сегодня занята самобичеванием.
«Понял. Не буду отвлекать. До завтра»
Не успеваю написать ему ответ, как слышу трель дверного звонка. Прижав к груди ведро с мороженым, плетусь в прихожую и смотрю в глазок. В поле видимости попадает лишь ярко-зеленая бейсболка. Снова доставщик ошибся квартирой.
Открыв дверь, собираюсь отправить курьера к соседям напротив, но тут мой взгляд натыкается на огромную корзину кремовых роз.
Паренек деловито протягивает мне планшет для подписи, а потом, отодвинув меня в сторону, шустро затаскивает цветы в мою квартиру.
Уходит, а я, обойдя корзину, возвращаюсь к просмотру мелодрамы. Она заканчивается свадьбой и большим животом с двойней внутри.
Ну, хоть у кого-то сложилось…
Уже вечером, идя из душа в комнату, останавливаюсь у роз и вынимаю зажатый меж тугих бутонов розовый конвертик. На карточке размашистым почерком написано:
«Я люблю тебя. Просто знай это»
Моя выдержка с хрустом ломается. Подлетаю к окну на кухне и, разорвав картон на сотню мелких клочков, выкидываю его в окно.
Что мне делать с твоей любовью, Руслан?! Зачем она мне сейчас?! Мне не надо! Мертвое не воскресить!
Потом бегу в прихожую с намерением вытащить подарок на мусорку. Даже надеваю куртку и ботинки, но в последний момент останавливаюсь.
Там зима, а цветы не виноваты.
Реву от злости и бессилия, но тащу корзину в кухню и устанавливаю ее на столе. Ничего, через несколько дней они сами завянут. Так же, как и внезапно проснувшаяся ко мне любовь Руслана.
Глава 44
Руслан.
Солнца совсем нет. Я не ощущаю ни холода, ни жара. Бегу в тумане по влажной траве на голос Маши. Он смеется, мелькает перед глазами смазанным пятном, а я все равно догнать не могу.
— Маша! Стой!
Она лишь пуще хохочет. Вдруг выскакивает прямо передо мной, я, радостный, тяну к ней руки, но изворачивается и буквально просачивается сквозь них. Смеется звонко, зовет «Руслан! Руслан!..»
Я как слепой котенок шарю руками, запах ее чувствую, как волосы ее распущенные по плечам моим бьют, а ухватиться не могу.
— Маша! Девочка!..
И вдруг вижу ее спину в белом сарафане. Она стоит и не шевелится. Несусь на нее, имя ее выкрикиваю. Добегаю, Маша оборачивается, и тут я вижу, что стоит она на самом краю пропасти.
Я затормозить не успеваю, понимаю, что вот-вот сорвусь и полечу вниз, но Маша в последний момент вскидывает руку и бьет по лицу так, что меня отбрасывает назад.
Просыпаюсь в то же мгновение, хватаюсь за щеку и болезненно морщусь. Сколько затрещин я вчера получил? Пять, семь, десять?.. Сбился со счета.
Да хоть сотню, если ей от этого хоть чуточку легче стало.
Перевернувшись на спину, пытаюсь разлепить глаза. Это простое движение отдается в голове грохотом тамтамов. Свет режет глаза и добавляет страданий.
Неудивительно, учитывая, сколько я влил в себя вчера вискаря. Пил, пока он обратно лезть не начал, пока мозги не отключились.
Опять, что ли, нажраться?.. Соблазнительная идея, но… бл*дь… работа… Вечером Черенцов прилетает, встретить надо.
Лежу трупом, настраиваясь, что надо встать, чтобы хотя бы выпить две таблетки аспирина. Где-то вдалеке надрывается мой телефон. Насрать.
Сквозь адскую головную боль и клочья пьяного дурмана просачиваются воспоминания о вчерашнем вечере. И первым делом, конечно, слова Маши.
Слова — пули. Слова — отравленные стрелы.
«Сосала… глотала… вкусно…»
Не верю. Не могла она. Она бы не стала, как я…
Не могу верить, потому что знаю, что не вывезу этой правды. Не знаю, как Маша с этим справилась, как живет дальше, каждый день на работу ходит, улыбается даже, с Волковым…
Произнесенная мысленно его фамилия вызывает приступ острой боли.
Если она с ним же так же, как со мной вчера… Если целовать, трогать себя разрешает… Если нравится ей это…
То я ее потерял. Пздц!
Телефон звонить не перестает. Приходится встать.
Ковыляю в прихожую, долго ищу его в ворохе одежды, а потом иду за аспирином на кухню.
Жека звонил, Майер, Миша два раза, пять раз мама и ни одного — Маша.
Перезваниваю только маме.
— Руслан, почему трубку не берешь? — раздается в трубке ее обеспокоенный голос.
— Спал.
— В полдень? Ты пил вчера?
— Пил, мам… — отвечаю тихо, жмурясь от того, как сильно кружится голова.
— Что случилось? Повод-то хороший хоть?
— Нет.
— Мне приехать? — спрашивает спустя короткую паузу.
— Не надо… — раздумываю всего секунду и меняю свое решение, — да, приезжай, мам. Я водителя за тобой отправлю.
— Хорошо, я жду.
Да, правильно, пусть приедет. Иначе свихнусь я здесь один.
Закинувшись колесами, перезваниваю на все пропущенные. Заслушиваю отчет Жени, Михаилу даю указания.
Мама приезжает через час. Обходя квартиру, бросает на меня недовольные взгляды. А мне настолько хреново, что я заваливаюсь на диван и зарываюсь мордой в подушку.
— Вот же… заводы покупает, водители его возят, — проникает в уши тихий мамин голос, — а живет как бомж привокзальный.
Слышу удаляющиеся шаги, бормотание со стороны кухни.
— Холодильник пустой… одни бутылки и окурки…
Аспирин начинает действовать, боль, постепенно стихая, сменяется сонливость и слабостью. Под звон посуды и звук льющейся из крана воды проваливаюсь в глубокий сон. На этот раз без сновидений.
Просыпаюсь от того, что кто-то гладит меня по голове. Первая реакция — Маша. Сердце, внезапно ожив, подпрыгивает на месте. Но тут я слышу мамин голос: