Каждую минуту я бросала взгляд на часы, а те, как зачарованные, не двигались. Пока не позвонил Свят…
Переступаю порог кафе, а он из-за столика поднимается. Пиджак на одну пуговицу застегивает, и шаг навстречу.
Я быстро сокращаю расстояние, а внутри комок нервов наружу просится. Зубы стискиваю. Пальцы правой руки в кулак. А на среднем кольцо массивное. Отличный удар получится!
— Ну, бей!
Свят выпрямляется. Высокий, статный. В элегантном костюме. Руки опускает и смотрит так спокойно.
Неужели у меня на лице настолько красноречиво желание написано?
— Ненавижу тебя! — громким шепотом ему в лицо, насколько могу дотянуться.
Но бить уже нет смысла: намерение дать в морду от позволения Свята рассыпается пеплом.
А он лицо мое ладонями обхватывает, ниже склоняется, к самым губам и шепчет в ответ:
— Прости меня, Аня! Я не знал, что твою сестру…
— А как часто ты людей воруешь? — перебиваю его, глядя в глаза, пользуясь возможностью, пока так близко.
— Вот сейчас на грани того, чтобы повторить, но уже с тобой в главной роли, — нагло заявляет, а я вырываюсь.
Но Свят не отпускает. Ударяю его кулаком в грудь, ближе к плечу. Но куда там! Разве эту гору мышц пробить?
Когда-то любовалась им, слюни пуская от наслаждения, когда видела Свята с голым торсом. Себе завидуя. Но недолго…
— Ненавижу!
— А я люблю тебя, Анна!
— Не заговаривай мне зубы, Орлов! От ответа не уходи. Как часто, спрашиваю?
— Впервые, — выдыхает, отпуская меня, и стул отодвигает, чтобы я за столик уселась.
Смотрю исподлобья. Не доверяю. Ну вот как так? А он ладонью по лицу проводит. Снова пиджак расстегивает. Меня за спину аккуратно к стулу толкает:
— Присаживайся, пожалуйста! Поговорим спокойно.
— Ты и спокойствие — понятия несовместимые. С тех пор, как ты появился в моей жизни, я забыла, что такое безмятежность.
— Значит, любишь. Иначе бы тебе было все равно.
— Странная у тебя логика, Орлов.
— Но она еще не подводила, как и интуиция, которая подсказывает, что ты заинтересована во мне не меньше, чем тот же Фадеев.
— Любопытно, откуда такие умозаключения? — я усаживаюсь, обхватываю чашку с кофе ладонями.
— Ну, сама посуди. Ты слишком быстро согласилась на встречу. Раньше бы мне уговаривать пришлось или подстерегать. И причина не в сумочке сестры или врезать мне. Но тебе нужна помощь. Я прав?
— Допустим, — глоток кофе, чтобы скрыть нервозность, а он еще и эклер на тарелочке придвигает. — А адвокату какая корысть? Он свои деньги уже получил. Вряд ли ты свыше дашь или все же в качестве морального ущерба, из-за матери?
— Нет, — на спинку стула отклоняется, а в каждом движение уверенность сквозит, — Фадееву твоя сестра нравится, а у нее проблемы с бывшим. Ему как бы не пристало руки пачкать, перед законом еще отвечать придется, не дай бог. А вот я помочь могу. А он прикроет в случае чего.
— Ах вон оно что! Откуда ты знаешь?
— Трофимов звонил, когда Маша у меня была. Перепугалась, бедняжка. Вот я и сложил дважды два, что помогу, и на меня никто не в обиде за грубость моих людей. Поверь, Аня, не так все должно было быть.
— А как? Тихо по голове шмяк и в машину, а она кричать начала? Не по сценарию, да?
Цокает языком, криво усмехаясь. А я жду, что придумает. Уж на это Свят мастер! А пока эклер откусываю. Вкусный, зараза!
— Хотел сам ее выцепить в городе. Знаю привычный маршрут Антонины Петровны. Красиво бы все сделал. Сама бы поехала, без принуждения. Но занят был. Попросил своих людей, чтобы на дачу привезли. Но, ты в курсе как вышло.
— Занят, — бровь приподнимаю, а ирония непроизвольно с губ слетает вопросом: — И кто у нас теперь в фаворитах: рыженькие?
— Аня…
— Что, Орлов?
— Нет никого! Тебя люблю, поверь уже!
— Надоело уже со мной всех сравнивать? Проигрывают? Бедолага! Сумочку Манюни отдай, — руку протягиваю, а он своей ладонью ее накрывает и пальцы сжимает.
Горячая такая! Прямо жаром пышет. Не мужик, а дракон. А может, заболел? Глаза блестят неестественно, либо это освещение в кафетерии такое.
— Я помогу, Аня. Бывший твоей сестры не потревожит ее больше.
— У меня такое ощущение, что за твоей фразой скрывается большое «Но», — произношу, но руку из ладони его не вытягиваю. И не потому, что приятно. Будущее сестры и моего племянника сейчас важнее. А если Свят сказал, значит сделает.
А он глаза на меня поднимает и долгим пронизывающим взглядом смотрит. Аж до мурашек пробивает! Жду, что скажет. Губы облизываю.
— Это уже будет дважды, не так ли?
— Согласна, — киваю, понимая, что вопрос оплаты когда-нибудь да прозвучит и не важно, что сегодня произошло. — Что ты хочешь, Свят?
— Аня, это правда, что ты делала аборт?
А я задыхаюсь от вопроса. Не к такому повороту готовилась. Руку вытягиваю, а он задерживает, не отпускает. Крепко сжимает за запястье и в глаза смотрит.
— Ты была беременна от меня, так?
— Какое это имеет отношение к нынешним событиям, Свят? Все в прошлом! Как и наши отношения. Только по делу! Ты обидел мою сестру, пусть и через своих людей. И что-то еще требуешь?
— Нет, Аня! Я прошу. Только прошу, — голос его звучит приглушенно, но твердо. — Давай повторим!
— Ч-что?
— Ребенок, Аня. Наш с тобой! Будь со мной, прошу!
— Орлов, ты предложение мне делаешь? — срывающимся шепотом произношу, а сама мысленно молю: «Включите кондиционер на ноль градусов». Мне так душно становится от волнения.
— Не официально, но да! Считай, репетиция.
— Тогда, типа она закончилась, — вырываю руку и поднимаюсь из-за стола.
Он тоже. Но выставляю руку перед собой, заставляя Свята замереть на месте. С трудом разворачиваюсь и на ватных ногах иду прочь…
Глава 30Чем обязан?
(Павел Фадеев)
— Папочка, — этот тихий, заискивающий шепот в ухо достигает самого сердца, когда детские ручки обнимают за шею, едва я присаживаюсь на корточки перед дочуркой, прежде чем уйти.
— Что, малышка? — отвечаю в тон ей, заглядывая в хитрые глазки.
Викусе почти три. Говорит неплохо, но мало. Показывал ее специалисту. Тот утверждает, что ребенок абсолютно здоров, интеллектуально развит для своего возраста. Мало живого общения — вот в чем причина.
— Что ты хочешь, хитруля? Ну, скажи папе!
— Толтик.
— Ах ты, моя сладкоежка! — целую пухленькую розовую щечку, заправляя кудряшки за маленькое аккуратное ушко. — Хорошо, заеду в кондитерский магазин и куплю тебе тортик.
— Нет, не хочу такой! — губки надувает.
— А какой же?
— С пчелкой, — снова шепчет, а я вспоминаю тот небольшой тортик, который пекла Маша, изобразив на нем пчелку с цветком.
И насколько же у нас с дочерью желания совпадают! Только разница в том, что Вика жаждет десерт, а я ту, которая его создаст.
Удивительно, но факт: я влюбился. С первого взгляда. Еще тогда, в поезде. Даже не думал, что такое возможно, но как есть…
Когда случайно встретились в парке, и я увидел Марию в положение, то расстроился. Все, думал: девушка замужем, а ты, Фадеев, кури бамбук.
Однако звезды сошлись иначе, а у меня появился шанс. Спрашивается, особенно устами моей матери, какого черта? Беременная от другого! Фадеев, разуй глаза: кругом столько свободных баб.
Но я вновь и вновь возвращался воспоминаниями в купейный вагон, когда лежал на верхней полке и ловил взглядом ее красивый профиль.
Эти тонкие черты лица. Нежный цвет кожи. Аккуратный изгиб бровей и ровный носик. А губы… Как же я хотел прильнуть к ним поцелуем, когда она задумчиво проводила по губам пальчиком, что-то внимательно изучая в ноутбуке.
Это я потом выяснил: Маша всю дорогу читала информацию про курсы и морально готовилась к новому повороту в своей жизни.
Такая умница! Не сломалась, когда неожиданно осталась одна. Конечно, сестра пришла на помощь, но именно стремление к жизни, к совершенству заставило Марию гордо развернуть плечи.
Не испугалась новшества. Приехала покорять Питер своими шедеврами кулинарного искусства. И надо отдать должное Маше: торты и прочие десерты — выше всяких похвал.
— Малышка, давай в другой раз, а?
Вот как объяснить маленькому ребенку, что Машу надо отвезти в частную клинику на осмотр, и ей сейчас не до тортов.
— А если будет не пчелка, а кто-то другой сидеть на тортике, ты обидишься?
— Нет.
— Обещаешь?
— Да, — подпрыгивает, хлопая в ладоши.
— Ну, беги к бабушке! — смотрю вслед дочери, а сам на ноги поднимаюсь, разминая затекшие конечности. — Мам, я уехал!
— Хорошо, сынок! Передавай Маше привет, правда, она мне уже сама написала, но все равно.
— Вот как! А ты знаешь, я рад, что эта ситуация заставила тебя поменять мнение о Марии.
— Еще скажи, что ты и Орлову благодарен.
— Отчасти, мам.
— То есть…
— Ты знаешь, какая конкуренция среди адвокатов. А хорошее уголовное дело на дороге не валяется: либо примитив, либо заведомо проигрышное. А ситуация с братом Орлова весьма занятная.
— То-то ты его за решетку посадил, а мне пришлось отдуваться.
— Прости, мам! Надо было жестче с самим Орловым дело вести.
— Ой ладно, иди уже! — машет на меня кухонным полотенцем. — У меня каша из-за тебя сгорит.
— Все, ухожу. Вика, слушайся бабушку! — кричу я, а в ответ:
— Холосо.
И пусть картавит еще, но слышать голос дочери — сладость, вкуснее любого десерта.
Выхожу из дома, когда телефон входящий принимает. Стоило только вспомнить, как Орлов сам звонит.
— Слушаю.
— Утро доброе, Павел Николаевич.
Голос с тонкой ноткой иронии, а в самой внешности его владельца так и сквозит превосходство.
Карл Юнг в своих трудах подобный мужской типаж называл: Император. Доминирующая личность, которая устанавливает свои законы и правила и действует зачастую радикальными методами, устраняя с пути неугодных ему людей.
Что может подкупить столь властного человека? Не менее сильная позиция и амбициозность другой личности. И тут главное, не дать себя прогнуть. Действовать наравне, и никак иначе, чтобы не угодить в ту самую категорию неугодных.