Я снова торчу под окнами Воловецкой.
Там темно. Спит. И только я, сука, спать не могу.
Потому что неправильно, когда она спит отдельно.
Раньше я довольствовался несколькими ночами в неделю, мне и тогда было мало, но теперь я не готов идти на такие жертвы.
Когда я во всем разберусь, подобной демократии придет конец.
Спать будет рядом. И есть. И, блядь, на йогу свою ходить со мной.
Поспи, Инга. Недолго осталось.
Лютое бешенство от безысходности уступает место холодной ярости, мозг работает на всех уровнях. Определить, уничтожить, забрать Ингу себе и как можно быстрее.
Я все еще на взводе, но уже на рельсах разума.
В голове складываются и разрушаются пазлы картины того, что это, блядь, за хрень случилась полгода назад. Событие за событием, эпизод за эпизодом, кадр за кадром будто под счетчик метронома пролистываю воспоминания, поражаясь, как удачно кто-то выбрал время и место, чтобы реализовать свою сучью задумку.
И сколько нестыковок торчит из всех щелей, если хоть немного задуматься.
Свой посильный вклад в разрушение всего я отодвигаю пока на задний план. То, что я — двинутый мудак, не повод отказываться от Воловецкой. Эта гребаная теория про то, что ей будет лучше без меня, лишь на секунды всплывает в голове и тут же в корчах издыхает.
Нахер. Не будет. Как и мне без нее — каюк.
Потом искуплю.
Сначала разобраться.
Какая-то мразь влезла своими грязными лапами и все разрушила.
Зачем? Кто? Как?
— Демон, — Рэм смотрит на меня, как будто я — шизофреник на галоперидоле. — Ты чего? Да я, блядь, последний узнал, что Инга перевелась. Даже не помню от кого, от Маськи, кажется.
Но под моим взглядом не тушуется.
— Инга — отличница на стипендии, звезда факультета, — напоминаю я, вглядываясь в лицо друга. — И вдруг переводится. Тебя это не насторожило?
— Брат, после всего я вообще насрал на нее, — честно признает Рэм. — Пусть хоть на свой Сахалин возвращается. Я пару раз видел ее возле твоей тачки, которую ты мне оставил погонять, и все. Может, имя на слуху было какое-то время, но я не вдавался. Она больше не наша. Пацаны ее обсуждали. Каримов вообще в шоке был. Он же ее фанат, блядь. Инга ему какую-то хуету нужную в два счета перевела, когда он мудохался неделю.
Я знаю Рэма с детства. Не врет. Он не понимает, зачем я вообще в это лезу опять, но не врет. Ему не нравилась Инга, на то есть причины, но пока она нравилась мне, Рэм не влезал.
— И тем не менее она перевелась, — высекаю.
— Ну, может, с тобой не хотела встречаться…
— Ага, и караулила у моей машины, — тыкаю носом в его же слова.
— Ебать, да не знаю я! — психует он. — Воловецкая мне больше не интересна. Я о ней до того, как привез к тебе, и не думал больше.
— А я, блядь, думал, — кулаки сжимаются и разжимаются в поисках шеи, которую можно сдавить. — Каждый божий лень. Каждую ночь.
Рэм смотрит на меня почти в ужасе.
Ага, представил?
Он через это проходил. И хрен знает, прошел ли. Может, тоже до сих пор таскается на Красноармейскую.
Мне его путь нихуя не нравится.
Моя девочка останется со мной.
Рэм прикуривает сигарету и, плюхнув задницу на капот, о чем-то задумывается.
— Маська сказала, у нее были проблемы с преподом, — выуживает он из памяти уже известную мне информацию.
— Да, — киваю. — Он предлагал ей трахнуться за допуск к сессии.
— Ну и дала бы, — пожимает Рэм плечами. — Все равно этим зарабатывает.
Бью его в живот раньше, чем понимаю, что делаю.
Рэма складывает пополам. Оказался не готов. Уроки проходят зря. Ждать удара нужно не только на тренировке.
Задохнувшись сигаретным дымом, кашляет, но предъяв не кидает.
— Я просил на эту тему рот не открывать? — выцеживаю.
Еще полгода назад предупредил, что тем, кому дороги зубы, лучше не вспоминать при мне об этом.
— Ты совсем, что ли? — сипит Рэм.
— Просил? — вдох-выдох, чтобы успокоиться, согнать красную пелену перед глазами. — А сейчас вообще есть сомнения насчет этой херни…
Потирая место удара, Рэм смотрит на меня стеклянными глазами.
— С хера ли? Мы сами все видели своими глазами. Демон, я при тебе ее набирал…
— Потом расскажу, с хера ли, — аргументов, кроме больного взгляда Инги у меня нет. Но я нутром чую.
Посверлив меня взглядом, Рэм сдает назад:
— Я пробью сайт, — вспомнил он, что айтишник.
— В одиночку. Ясно? Я хочу эту падлу взять за яйца. И прищемить ему их дверь.
Рэм пялится на меня в шоке, врубается, что я теперь и другим в кампании не доверяю, но кивает.
— Понял. Только я одно не секу… Если ты увидел Ингу, и все заиграло другими красками, какого хера вы сразу не разобрались? — резонный вопрос.
— А это тема для беседы уже с другим человеком.
С Маськой разговор будет завтра, когда она вернется.
На свежую голову и с какими-то аргументами. Не могла она оказаться такой сукой.
Мне нужны доказательства, только поэтому я сейчас не звоню ей среди ночи и не устраиваю допрос.
Полосует изнутри осознание того, какая я тварина, потому что эта же светлая мысль не пришла мне в голову, когда закрутилась история с этим сайтом.
Таким, как я, не положены такие, как Инга.
Не ебет.
Мой персональный космос. Ключевое — мой.
В последний раз бросаю взгляд на ее окна и выруливаю из двора.
И что там за хрень про работу, про преследования?
Воловецкая — партизан, ни хрена не скажет. Только если надо будет укусить меня побольнее, ковырнуть в застарелой ране.
Имеет право, походу.
Вспоминаю ее слова, что осталась всего одна подруга. Вряд ли Инга говорила о шлюховатой Ларке. Был кто-то еще… Блядь, я даже не особо интересовался ее друзьями.
Больше таких ошибок не будет.
Я возьму под контроль все.
Копаясь в памяти выуживаю образ шустрой вертлявой девицы. Жанна, кажется.
Вот с ней и поговорим. И выясним, подружка ли она на самом деле.
Глава 23
Инга
Ворочаясь на смятых простынях, прокручиваю раз за разом сегодняшний вечер.
Демон был таким… родным?
Или я снова обманываю себя? Хватаюсь за лживые надежды, бегу за миражами?
«Это сильнее меня», — сказал он, и я его поняла.
Правда.
Я его понимаю, потому что это побеждает и меня.
Все знаю, все помню, и все равно я перед Гореловым слаба.
«Поцелуй меня, Инга…»
Как в костер падаю. Вспыхиваю и сгораю.
Только его губы, только его руки я могу представить на своем теле. Всякий раз, стоит ему меня поцеловать, как запускается цепная реакция, в финале отключая мозги и оставляя одни инстинкты.
Желание вплавиться в него, стать его вселенной, единственным смыслом, источником его огня забивает даже порочные желания тела, которого он приучил к своим ласкам.
Картины наших жарких сумасшедших ночей, ярких счастливых дней намертво отложились в памяти.
Наши клятвы высечены на сердце.
Каждый раз горю, когда смотрю на него.
Взгляд, и все пропадает, проваливается к дьяволу.
Демон забрал мою душу.
Даже воспоминания об этих плечах, руках, мощной спине вгоняют меня в смущение, краску, вызывая приступ тахикардии, словно за секунду до того, как принять его в себя.
А сегодня я прикасалась к нему, даже зная, что мне нельзя, что это опасно.
Под кожей он словно из титана, мускулы двигаются, отзываясь на каждое мое прикосновение, напрягается живот, твердеет член, температура растет… И шалые глаза с расширенными зрачками, затягивающим меня в свой бездонный омут. Там в глубине приготовлен для меня котел.
Сегодняшний вечер не воскрешает воспоминания, он просто стряхивает золу, покрывающую их.
Наш первый раз.
Наш последний раз.
Больно. Вспоминать больно. И больно отказываться от светлых моментов.
Я испытываю нездоровое злорадство, узнав, что ему тоже хреново. Только от этого не легче. Он же мучает меня.
Сначала я хотела, чтоб ему было так же плохо, как мне. Потом я просто желала все забыть.
А сегодня…
Сегодня все смешалось. Демон не из тех, кто прикидывается паинькой, и никогда не отпирался от того, что сделал.
Если он творит беспредел, значит, считает, что у него есть на это право.
«Я в аду жарился, представляя тебя с другим. Как оно? Тебе было хорошо? Это того стоило?»
С другим? Меня? Смешно.
Я дышала им с того момента, как он появился в моей жизни.
Когда Демон подкараулил меня после пар и объявил, что я теперь его, я посмеялась. Зря. Он за несколько дней влез мне под кожу, за несколько недель взял в плен сердце. Я видела только его.
Какие другие? Откуда бы им взяться?
На фоне Димки все казались картонными, ненастоящими, бледными и пустыми.
Но Горелов искренен в своих обвинениях, как бы они ни были смехотворны.
Что ж, если мысль об измене его жгла, тем лучше. Я еще помню, что пережила в его доме, увидев, как он толкается между разведенных женских ног.
Ничего уже не исправить.
Не склеить.
Не забыть.
Так почему мне так нужно знать, что не он устроил этот кошмар?
Для чего?
Не верю, что мы сможем быть вместе после всего.
Не верю, но…
Неужели хотела бы рискнуть?
Нет, ни за что.
Это просто неубиваемая вера в то, что Демон всегда добивается желаемого, что он все может, что он все победит, и в конце нас ждет счастливый конец.
Не сработает, слишком поздно, слишком грязно, слишком невыносимо проходить через это еще раз.
И его «девочка моя…», выворачивающее меня наизнанку.
Довериться Горелову еще раз? Я не смогу. Да даже просто поверить ему сложно. А он не торопится мне что-то доказать.
А я вместо того, чтобы бежать со всех ног, каждый раз с мазохистским удовольствием наслаждаюсь его временной близостью, хоть и пропитанной ядом предательства, ненависти и горечи.
Идиотизм. Опухоль мозга. Думала, я это переборола. Нет. Все равно ищу в мыслях оправдания ему. Не знал. Поверил. Да, он привык ожидать от людей худшего, но всегда говорил, что я для него особенная. Как он мог?