— Ты устроил это дерьмо и продолжал вести себя, как ни в чем ни бывало… — начинает он, но я его обрываю:
— Подожди. Саня, за каким хреном тебе это было надо?
Блядь, мое обманчивое спокойствие, реально вводит его в заблуждние.
Походу, за все эти годы он так ничего и не понял обо мне.
— А ты не понял, да? — Зверев достает сигареты. — Ты же вообще под ноги не смотришь, когда на кого-то наступаешь…
— Хорош строить из себя баюна-сказочника. Можешь мне не заливать, что ты — буддист, и даже на муравья не наступишь, — пресекаю эту хуйню.
Щелкает зажигалка, Зверь затягивается и, сплюнув, усмехается:
— Да уж. Мы все для тебя — муравьишки, да? В общем-то ты прав, никто из нас не белый и не пушистый. Но я думал, мы — друзья.
— Я тоже так думал, — цежу я, давя в себе вспышку ярости. Не сейчас. Холодная голова, напоминаю я себе.
— Видишь, мы все ошибались, — паясничает Саня. — Только я все еще считаю себя твоим другом, хотя ты со мной не посчитался.
— И что? — меня уже выводит из себя этот хождение вокруг да около, и Зверь это чувствует, наслаждается этим. — Ты решил отомстить?
— Прикинь, нет. Не, преподать тебе урок не помешало бы, но кто я такой? Я просто сделал то, что мне было нужно. Так же, как ты.
— Я ни хуя не понимаю, что у тебя ко мне за претензии, скажи мне, какого хрена досталось Инге? — напираю я, сжимая кулаки в карманах косухи. — Или я чего-то не понимаю, и я для тебя стало нормальным отрываться на девчонках? Так спокойнее? Они сдачи дать не могут?
— Да срать мне на Ингу. Она, как говорят в американских фильмах, побочный ущерб. Противно, конечно, смотреть, как ты перед ней стелился. Инга то, Инга се. Еще, блядь, немного, и ты стал бы конченным каблуком. Так что можешь считать, я оказал тебе услугу.
Я закипаю. Блядь, я чувствую, что готов сорваться. Адреналин вместе с кортизолом выбрасывает в кровь. Повышается четкость зрения. Я, как в игрушке, уже мысленно нанес несколько ударов, в том числе перебил горло.
Зверь перекидывает ногу и, повесив шлем на клипоны руля, подходит ко мне.
— Нет, Диман, — он нагло выдыхает мне дым в лицо. — Дело не в ней, дело в тебе.
— Ты знаешь, что бывает, когда оказывают непрошенные услуги? Гребаный урод, ты нарвался, — выплевываю я.
Еще держусь, но даже Рэм понял, что я на последних волевых.
Правда, в этот раз он решает не мешать, и чуть отходит в сторону.
А этот дебил похоже искренне удивляется:
— Ты че? За бабу напрягся? Да какая разница одна шлюха или другая?
Тряпка тореадора оказывает на быка меньше влияния, чем слова Зверева на меня. Черная пелена перед глазами рассеивается, когда Саня начинает скулить. Его хваленые навыки против моей ярости — ничто.
— Ты мне зуб выбил еблан, — пытается он приподняться, опираясь на колесо порше, но я отвешиваю еще один пинок в живот.
Рэм не вмешивается. С брезгливой миной смотрит на мясо на месте лица Зверева. По ребрам чувствую, что тот пытался защищаться. На адреналине я ничего не ощутил, да и сейчас так себе чувствительность. Потом накатит.
Но ублюдку херово уже сейчас.
— Другом себя считал, говоришь? — еще один удар в расквашенную рожу. — Так же друзья всегда поступают? Ну что ж. Тогда и я не вижу никаких проблем в выбитом зубе. Вставишь. У твоей мамочки шикарная клиника. Организуют по высшему разряду.
— Сука ты пожалеешь… — гундит сквозь кровь и выбитые сопли Санек.
— И что ты сделаешь? — ласково спрашиваю я. — Папочке пожалуешься?
— Мне хоть есть кому пожаловаться, это ты — ошметок никому не нужный в семье.
Я уже вполне хладнокровно отвешиваю еще один пинок по ребра, Зверь сгибается. А че он хотел? Я не девочка, которая за себя постоять не сможет. Вырванные волосы и поцарапанная рожа — не мой конек. Зато запомнится. Но я с ним еще не закончил.
Я присаживаюсь перед ним на корточки и вытираю кровь с костяшек об его джинсы.
— Ты у нас шутник, ага. Смешно. Ну давай, тебя ж надирает. Расскажи, мне прям интересно, за что моя девочка заплатила этот самый побочный ущерб.
— Когда я пришел к тебе с нашим проектом, моим и брата, ты знал, что мы будем биться за контракт, и все равно перебил его своим…
— Если ты не забыл, я тебе сказал, что тоже участвую в тендере. И сказал, что ваш проект слабый. Неконкурентоспособный. Что я вас обойду. Честно предупредил.
— На хуй ты вообще полез? Это была моя идея. На этом мой бизнес бы поднялся. А когда контракт уплыл, Васька свою долю забрал и заниматься этим перестал…
— То есть честная конкуренция — это хрень, я должен был утереться? И, даже не попытавшись, тебе уступить?
— Мы работали день и ночь…
— Нихера. Ты гонял на треке, Васек торчал в кальянной. Вместо того, чтобы исправить, додумать, доработать, когда я сказал, что проект не тянет. А потом вы опустили лапки? Это так ты себе представляешь путь к бабкам?
— Это ты…
— Ну ок. Я — мудак. Не понимаю, чего ты добился этой подставой? Чтоб мне хреново стало?
— Ой, да кого твои сопли по Инге волновали? Чего хотел, того и добился. Ты свалил в Лондон, а мы подхватили твой контракт и выполнили его, — ухмыляется Зверь.
Я аплодирую:
— То есть вы даже еще и не свой проект делали, умно. Я, как уебок, работал на перспективу. Если так жалило, слабо было попроситься в команду, да? Или доля — это мало? Сколько вы там захапали? Восемь лямов? Всего-то? Это того стоило? Блядь, да у тебя байк стоит под два ляма с обвесом. Вася мог продать тачку, подаренную отцом, если вдруг нужны бабки под раскрутку бизнеса. И сели бы вы на свои лямы. Или не свои, а папочкины…
— У тебя что ли свои…
— А у меня свои. Прикинь? — приподнимаю бровь, и чувствую саднит. Достал меня все-таки.
Рэм встревает.
— Хорош друг, который не знает, откуда у нас деньги.
— Да знаю, на бирже играете. Чего ж не играть, когда есть инсайдерская инфа? Это шикозные условия.
— Дебил, — кривится Рэм. — Если не соображать, никакая инсайдерская инфа не поможет.
Эта гнида столько лет была рядом. Запредельное говно.
— Я вбухал все свои призы с соревнований. Когда не хватало, я дрался на подпольных боях без правил. Мой стартовый капитал реально кровью пропитан.
— Ой, ну, блядь, ты — Зорро! Гениальный, благородный, честный, блядь! А я нет, — он еще пытается издеваться, но размазывая кровавую юшку под носом, выглядит не впечатляюще. — И че? Грохнешь меня?
— Да ничего. Вот еще, руки марать. Сломанных пальцев и ребер с тебя хватит в качестве аванса, но это не значит, что ты расплатился.
Бросаю купюру.
— Вызови себе такси.
— Что ты мне сделаешь? А? — орет Зверь, когда я сажусь в тачку.
— Тебе не понравится, — обещаю я.
Глава 36
Демон
В доме стоит непривычная тишина.
Рэм знает, что я не столько люблю вечеринки, сколько ненавижу тишину. Только в шуме голосов, грохоте музыки затыкается одиночество, которое всегда со мной.
Он вызывается составить мне компанию, но я отказываюсь.
Сегодня мне надо переварить все, что происходит в моей жизни. Понять, как я это допустил.
— Ты как? — скупо спрашивает Рэм у ворот, уже пересаживаясь в свою тачку.
Я зло ухмыляюсь:
— Да так же, как и ты, брат.
Он понимающе кивает и хлопает дверцей машины. Отсалютовав мне за стеклом, отчаливает, а я остаюсь со всем этим дерьмом.
Мозг лихорадочно пытается отложить мысли на тему того, что я узнал, в долгий ящик, предчувствуя, что ковыряния приведут к новому витку бешенства, гремучей ярости и злости на себя.
На автоответчике несколько сообщений от Кравцовой. Нахер.
Гребаная тишина звенит в ушах.
Только с Ингой было по-другому.
Когда она выключала весь звук, для меня наступало время рая. Мне хватало того, что она может мне дать, чтобы забыть обо всем. И дело не в сексе.
Один раз она притащила какую-то херь, вроде штуки для пускания мыльных пузырей. Ее так тащило с этого, что я готов был заниматься этой херотой вечно.
Она трогала и душу, и тело.
Задристая и острая на язык, Инга все равно делилась своим теплом и светом, в котором я грелся, как уличный кошак в солнечном пятне на крыльце чужого дома.
А когда, смущаясь ласкала, прикасалась ко мне, вот тогда у меня срывало крышу. На чисто. Папаху рвало, как в ураган.
Это долбанный тоннель, где я не видел ничего, кроме нее. Жрал глазами, боясь упустить хоть отблеск эмоций. Все имело значение, каждая деталь. Закушенная губа, влажный блеск глаз, опущенные ресницы — все имело смысл.
Я рвался в нее, желая навечно прорасти в ней, стать, блядь, сиамским близнецом и никогда не разделяться. Стараясь сдерживаться, я все равно не мог контролировать себя до конца и оставлял следы на нежном теле Инги.
Я стискивал упругие ягодицы, направляя ее, когда она была сверху. Упивался ее стонами. Вколачивался в нее, подминая под себя ее хрупкость. Это все давало мне иллюзию обладания.
Дебил.
Я знал, что никак не могу повлиять на Ингу, что она со мной, только потому что этого хочет. И я сам своими руками разорвал нашу связь в клочья.
Рэм, когда мы с ним отъезжали от трека, оставляя верещащего Зверя, пытающегося подняться, держась за ребра, спросил меня:
— И что ты будешь теперь делать?
— Ты про Зверя? Есть пара идей, но надо отшлифовать.
— А… с Ингой?
— Какие тут, блядь, варианты? Возвращать.
Рэм с сомнением смотрит на меня:
— Ты считаешь, что получится? Я не знаю, что там у вас и как, но тогда у «Эгоиста» мне не показалось, что у тебя есть шансы…
Резко вдав по тормозам, я останавливаюсь.
— Ты думаешь, я не понимаю! — ору я на Рэма, будто в том, что происходит, есть его вина. — Она сто пудов пошлет меня на хер, и будет права! А я сдохну! Я уже загибаюсь!
— У тебя план-то есть?
— Какой, ко всем чертям, план? Я даже думать не могу, потому что понимаю, что шансов ноль целых хрен десятых! Я, блядь, последние двадцать четыре часа занимаюсь сраным аутотренингом: убеждаю себя, что я смогу как-то вывернуться на изнанку, чтобы она была рядом. Мне такая дурь в голову лезла, ты не представляешь. И когда я дошел до мыслей запереть ее в доме, я понял, что я слетел с катушек.