— Нет. Дан, я не знаю, когда приеду. Если что, сам захвачу.
Каримов молчит. Думает, походу. Он у нас самый сообразительный, судя по всему. Дан и за Ингу пытался заступиться, и на лету чует атмосферу. Эмпатичный. Один на кучку идиотов.
— Ты где? — спрашивает Каримов после паузы.
Ну. Что и требовалось доказать. Сечет.
— На Вольской, — честно отвечаю я, хотя хочется огрызнуться и послать нахер. Только на что злиться? На то, что он угадал? Что я, блядь, весь из себя такой крутой и невъебенный, сижу как брошенная псина? Типа не круто так?
Задний фон на том конце становится глуше, видимо, Дан куда-то выходит из комнаты.
— Я не уверен, что имеет смысл сидеть именно там, — вздохнув, выдает Каримов.
— В смысле? — не въезжаю я.
Ясен пень, Инга может весь день дрыхнуть, на это у нее прям талант, а может торчать, где угодно. Я не поеду ее выслеживать, я просто не могу отсюда уехать. Три раза включал зажигание уже и все еще тут стою. Хоть эвакуатор вызывай.
— Я вчера ее видел в другом конце города…
— И что? Она не коза на веревке, чтоб вокруг колышка скакать, — сквозь отупение от бесцельного просиживания на заднице слова Дана прорываются тяжело.
— Она не одна была, со мной здороваться не захотела.
Гашу в себе из последних сил вспышку яростной ревности.
— Не удивительно, странно, что вслед не плюнула. Гандон этот, небось, из универа ее…
— Брат, взрослый мужик там был. Постарше нас. Здоровый. Я за ними не пошел. Обнимал он ее не по-братски… Если Инги нет дома, думаю, она не придет…
Возрастающий шум в ушах мешает мне расслышать, что еще говорит Каримов. Перед глазами все будто выцветает.
Как это не придет? Что, блядь, за пиздец?
Она ночует где-то? С каким-то мужиком?
Нет-нет! Инга не могла! Даже если не простит… Не простила… Она меня еще не забыла! Я видел это в ее глазах! Когда я ее целовал на парковке, я руками, нутром чувствовал, что она еще моя!
Дан еще что-то говорит, но я сбрасываю и швыряю телефон на заднее сидение. Вцепляюсь обеими руками в руль. Поднимающаяся в груди электрическая волна гонит меня ехать за Ингой. Но ехать некуда. Бессмысленно.
Блядь, мне опять кислорода не хватает. В груди черная дыра, сердце намахивает все сильнее, и шум в ушах становится нестерпимым. Вываливаюсь из тачки, пытаюсь вдохнуть, в голове бьется идиотская мысль, что воздух там, где рядом нет Инги неполноценный, мне его недостаточно, чтобы нормально дышать.
Не просто нет дома. Она, возможно, придет поздно. Или не придет. Останется там с этим сраным взрослым здоровым мужиком. Это мы еще посмотрим, какой он здоровяк против кмс.
Бросаю свою задницу на обглоданную лавочку возле подъезда и вцепляюсь в волосы.
Мудак. Все просрал. Упустил. Сам сломал.
Хули толку от моей мести, если я потерял все?
Инга смогла. Переборола и пошла дальше, а я не смогу. Я одержим, твою мать! Я свихнусь. Меня сейчас трясет, стоит только подумать, что Инга не придет сегодня домой.
Дурь.
Я должен убедиться, что она не дома и не дрыхнет. Пусть даст по морде, стерплю. Все равно заслужил. Пусть поорет на меня, но я должен ее видеть.
Отлепляюсь от скамейки и иду к подъезду. Домофон. Ключей у меня нет, но, блядь, такая хлипкая дверь меня не остановит. Резко дергаю на себя за ручку.
Говорил Воловецкой, что говно тут двери. Это жестянка открылась с жалобным писком после одного рывка.
Взлетаю на этаж и вижу все это дерьмо, что написано на стенах возле ее квартиры. Что-то затерто, что-то замыто, но все равно читается вполне четко.
Звоню и звоню, не открывает. Прижимаюсь ухом к двери — тихо. Тихо внутри, а у меня поднимается ураган. Бешеный смерч из ярости, бессилия и паники.
Сейчас ее нет, но точно придет.
И все жму на звонок.
Меня сейчас разорвет.
Стучу кулаком.
— Нет ее, — из приоткрывшейся соседней двери доносится сварливый голос какой-то карги.
— Я подожду.
— Нет шалавы уже три ночи, слава тебе господи.
— Что? — рявкаю я.
Бабка по дурости не понимает причину моего изменившегося голоса.
— Видела в окно, как вещички увозила. Так что, ты если клиент, проваливай, не жди. Такой молодой, а уже по блядям шастаешь. Чего тебе порядочные девки не нравятся? — она вроде прогоняет, но видно, как ей охота обсосать выдуманные грязные детали.
Я уже с трудом сдерживаюсь, но сквозь зубы уточняю:
— Вещи?
— Мужик за ней приехал, видать, спонсора нашла. Машина богатая, сам здоровый… Небось обслуживать будет и его, и дружков.
Здоровый мужик. Опять.
Кулаки сжимаются.
Глава 44
Инга
— Твой мальчик… Надо что-то делать…
Мы расстались полгода назад. Плохо расстались.
И все равно. «Твой мальчик», и я мгновенно понимаю, что речь о Горелове.
Это убивает.
Нить, связывавшая нас, истончилась, но никак не оборвется.
Хочется вызвериться, что никакой он не мой, но Тамара Львовна ведь ни при чем.
— Что случилось? — нарочито равнодушно переспрашиваю, хотя внутри натягивается тревожная струна.
— Пока он сидел в машине во дворе, все было нормально. Я два раза в бинокль смотрела, думала, сейчас уедет, пропустила момент… Звонила сейчас Раиса с четвертого этажа. Он подрался с сыном Лидии Степановны, буянил…
Лидия Степановна — моя соседка, которая отравляла мне жизнь последние месяцы особенно старательно. Похоже, за то, что ее тридцатилетнего сынка я бортанула сразу. А он после скандала опять полез с гнусными предложениями. Уверена, что по морде получил не Горелов, а этот рыхлый урод. Мне его вообще не жалко.
— Пусть вызывают полицию.
В самом деле, не мне же разнимать дерущихся мужиков. Я больше не работаю тормозами Демона.
— Да вызывали они уже, — вздыхает Тамара Львовна. — Те права его посмотрели и ушли.
Ну да. Кто ж будет связываться с этой семейкой.
— Тогда я ничего не могу сделать, — отпираюсь я. А сама прикусываю губу, потому что, а вдруг его все-таки ударили… Он придурок, в жизни ни одной царапины не обработает… Ему больно может быть…
Посопев, Тамара Львовна грустно добавляет:
— Сидит он там. Под дверью. Непохоже, что уходить собирается… — в голосе ее нет упрека, но мне становится не по себе, и от этого злость берет.
— Ничего с ним не случится, даже если переночует на коврике, — резко обрываю я.
После всего, я просто не имею права покупаться на это. Жалеть его? Переживать за него? Ему это не нужно. Таким, как он, вообще другие люди не нужны. Ему нужны игрушки, в меня играть я больше не позволю.
Жрать захочет, поедет домой.
— Ну смотри, — с сомнением тянет Тамара Львовна.
— Там и смотреть нечего. Не знаю, какая вожжа ему под хвост попала, но потакать ему не советую. Если будет что-то вытворять, звоните в полицию или в офис Гореловской кампании. Не органы, так его отец разберется.
Попрощавшись, кладу трубку.
Не буду думать о нем. Не буду. Пусть творит, что хочет. Меня это не касается.
Не стоило поддаваться Рэму и ехать тогда к Демону.
Не стоило вообще доверять этому человеку с самого начала.
Мне нет места в его жизни, а ему в мою жизнь ход закрыт.
Чтобы чем-то себя занять, решаю принять ванную.
Прошатавшись на улице, черт знает сколько времени, я основательно подмерзла. Уже конец мая, а такое ощущение, что сентябрь. Когда же уже будет тепло?
Нет, я не стану задумываться о том, не холодно ли там Горелову сидеть на ступеньках в подъезде. Он — спортсмен. Пусть отжимается.
Забравшись по самые уши в горячую воду, стараюсь отвлечься от мыслей о ненужном, чужом. И это мне почти удается, когда снова звонит телефон.
Цепляю мокрыми мыльными пальцами мобильник. Каримов.
Не буду брать трубку.
А телефон звонит и звонит.
Разозлившись, бросаю его на мохнатый коврик и зажимаю уши, чтобы слышать только шуршание лопающейся под пальцами мыльной пены.
Меня для вас нет! Неужели не понятно?
И мобильник затыкается, пиликнув напоследок уведомлением о сообщении.
Надо выключить его вообще. Свешиваюсь за ним обратно и успеваю прочитать текст во всплывшем окошечке до того, как оно потухнет.
«Хотя бы прогони его. Пока ты не сделаешь этого, он не уйдет. Нас он не слушает».
Это уже Рэм.
Терпеть его не могу, и это взаимно.
Переписываться с ним второй раз за день — для меня уже слишком.
Какие все сразу стали хорошие, ни одного гадкого слова, ни одной мерзости.
Хочет Горелов торчать под дверью, пусть торчит. Кто я такая, чтобы ему что-то запрещать? Прогонять его — оно мне надо?
«Он за два дня подрался три раза», — еще одно подлое сообщение от Рэма.
Я злюсь все сильнее. Я, что, нянька? Учитель хороших манер?
Зачем он мне все это пишет?
На самом деле, все я понимаю.
Это мне Рэм — чужой, а Демону — лучший друг. И он будет делать так, чтобы хорошо было не мне, а Горелову. И несмотря на внешнюю непробиваемость, Рэм очень хороший психолог, он знает, как надавить. Рэм будет вынимать из меня душу, пока своего не добьется.
У него и в прошлый раз получилось уговорить меня поехать с ним. У того же Каримова вряд ли бы получилось, хотя отношусь к нему я значительно лучше.
И каждое сообщение — гвоздь в крышку моего гроба. Именно поэтому я сейчас бешусь в остывающей воде, именно поэтому я не выключаю телефон.
«Последний раз он ел вчера».
Проклиная Рэма за его сволочизм и себя за бесхребетность, вылезаю из ванной.
Сама не веря в то, что делаю, одеваюсь и вызываю такси.
Господи, я ведь столько раз клялась себе, что не пойду на поводу у Демона. Я только сегодня решила, что все. Ни за что и никогда.
Что я творю? Зачем я это делаю?
Сама себе противоречу. Наступаю на одни и те же грабли.
Я могу отговариваться, чем угодно. Всячески себя оправдывать.
Но истина в том, что Горелов — мой магнит. Меня тянет к нему с того самого момента, как он ворвался в мою жизнь и присвоил меня себе. Моя стрелка всегда указывает на один полюс. Это Демон.