Глава 48
Инга
Я чувствую, как меняется ритм его дыхания.
Все.
Это точка невозврата.
Биение сердца под моими пальцами ускоряется и выходит на сверхуровень, выстукивая магический такт, заглушающий все вокруг.
Предсказуемо. Неизбежно. Необратимо.
Я знала, к чему все идет, с того самого момента, как протянула ему руку там у дверей квартиры. И каждое мгновение — обратный отсчет до срыва.
Знала все, переступая порог этого дома. Осознавала, поднимаясь за Димкой по слегка поскрипывающим ступеням, чувствуя тепло сухой твердой ладони.
«Это ничего не изменит», — твержу про себя, понимая, что лгу. Это меня разрушит.
Демон несет в себе штормовой океан, и мне не выплыть. Я захлебнусь. Меня сметет. Инфа сотка.
И я ничего не делаю, чтобы это предотвратить.
Это не полет. Это падение.
То самое, свободное, о которого все замирает и обрывается внутри.
Димка стискивает меня так, что становится больно.
Поднимая голову, задеваю губами его горло и получаю разряд тока, ожог. Всего тела. В глубине его пробуждается нечто сильное, древнее, лишь отдаленно имеющее отношение к страсти. Это нечто большее.
Потребность принадлежать и присваивать.
Нужда в единении. Здесь и сейчас. С ним. Только с ним.
Всегда с ним.
И моя температура растет.
— Прости, — хриплый шепот, и горячие губы, прижимающиеся к моим векам, вытягивают из меня душу. — Посмотри на меня.
Сквозь пелену слезы, смотрю на любимое лицо и горю. Горю в последний раз.
В темном пустом доме мы пропадаем друг в друге, отбрасывая все ненужное, как шелуху. Отбрасываем прошлое, отбрасываем общее, отбрасываем одежду.
Скрип кожаных курток, шелест ткани, щелкание пряжки ремня…
И остаемся только обнаженные мы, какие есть, с болью и обидами, с неудержимой мучительной тягой, с ненасытным голодом.
Сорвавшийся с цепи Горелов между жесткими жалящими поцелуями просит:
— Не прогоняй меня, только не прогоняй…
Раскаленные ладони жадно исследуют мое тело, оставляя за собой огненную волну. Дрожь нетерпения колотит нас, подгоняя, подталкивая друг к другу.
Сегодня можно все. Упустить что-то — кощунство.
Чувствуя прохладу простыней, я пылаю. Разглядываю обнаженное тело, нависающее надо мной. Трогаю гладкую плотную кожу, упиваюсь ощущением каменных мускулов, перекатывающихся под ней.
Меня разрывает на части между желанием провести языком по его ключицам, почувствовать его пульс под губами, и желанием расцарапать, заставить его окончательно потерять контроль.
Димка зеркалит мои прикосновения, доводя меня до безумия своей сдержанностью, под которой бушует огненная лавина. Эта скорлупа такая тонкая. Она вот-вот треснет, и из нее хлынет космическая энергия.
Она мне нужна. Мне нужен его напор, мне нужен весь Горелов. Это зависимость.
Вырывая прерывистый вздох, обхватываю пальцами напряженный член, смазывая выступившую капельку на самой вершине.
К черту тормоза, это наш последний раз.
Черная бездна в глазах Горелова выплескивается на меня и затапливает.
Стоп-кран срывает, и мы бросаемся друг к другу в зверином порыве, лаская и делая больно, лишь бы чувствовать.
Я, не церемонясь, притягиваю голову Димки к груди, и пламенная влажность рта вбирает сосок, посылая жгучие электрические разряды ко всем эрогенным зонам. Мне холодно везде, где меня не согревают губы Горелова, где я не чувствую его дыхания.
И только в центре моего естества разгорается сумасшедшее опаляющее желание, растапливающее мою женственность.
— Девочка… — бормочет он. — Прости.
И словно гранитной плитой меня накрывает тяжелое тело. А я шалею, от эрекции, упирающейся мне в бедро, от того, что мы вместе кожа к коже, от родных пальцев, пробегающих по ребрам животу, накрывающих жаждущую зону внизу живота, раздвигающих влажные горячие складки.
Нажатие, удар сердца, сладкий спазм. Кусаю губы.
Слышу стон. Это не я. Это Димка, погрузивший пальцы в мою мокрую для него дырочку.
Податливо раскрываюсь ему на встречу. Я уже готова, но Димка не торопится переходить к самой смелой ласке.
Большой палец кружит вокруг клитора, а изнутри давят еще два.
Он умеет свести меня с ума, Димка способен заставить потеряться и умолять. Знает меня, как никто. Хозяин моего тела.
Я вся оголенный нерв. Выгибаюсь навстречу каждому движению, впиваюсь короткими ногтями в мощные плечи.
Томление, заполняющее каждую клеточку, преобразуется в сносящее крышу напряжение, мучительное стремление слиться в той точке, где пульсирует кровь, сочится смазка.
Свободной рукой Горелов убирает мои волосы от лица, чтобы ему лучше было видно, как я плавлюсь.
Да. Смотри. Смотри, черт тебя подери! Я почти ненавижу тебя за то, что ты все это сломал!
Смотрит.
И не выдерживает.
Разрывая зрительный контакт, прикрывает веки, пряча свою боль, и целует.
Целует не как минуту назад, агрессивно, страстно, собственнически.
Целует нежно, отчаянно, взрывая мне душу.
Гладкая головка давит на губки, и они покорно обнимают ее, пропускают толстый, увитый венами ствол.
Клеймя губами прямо в сердце, Димка берет мое тело.
Глава 49
Демон
«Ты был единственным».
Рефреном бьется в помутившемся разуме.
Я больше не могу, и я с трудом протискиваюсь в рай, даже несмотря на то, что смазки достаточно. Принцесса меня хочет, но в ней так тесно.
Правда, единственным был.
Блядь!
И она согласилась на последний раз.
Единственным. Был. Невыносимо. Я хочу им оставаться.
Значит, сегодня будет длиться вечность. Так долго, как это возможно.
Давлю в себе животное, рвущееся изнутри. Мышцы дрожат от напряжения. Член рвется пронзать мягкую влажную глубину, в которой так горячо. Он вот-вот взорвется.
Сдерживаюсь, чтобы не устроить гонку за оргазмом.
Меня кроет по-страшному.
Я хочу видеть. Хочу чувствовать.
Пусть меня захлестывает волна по имени Инга.
Пульс частит, легким больно. Разрывается сердце.
Бля… Я вошел до конца. Я достиг дна.
Во всех смыслах этого слова.
Я не смогу ее отпустить. К дьяволу последний раз. Я впервые в жизни нарушу слово. Без Инги, без моего крыла я на дне. Весь мой мирок, который я встраивал всю свою жизнь, убогий и бессмысленный. Татуировка на спине горит клеймом, пульсирует в такт с толчками крови, несущимися по венам.
Инга, зараза, сжимает внутренними мышцами мой орган, провоцируя двигаться в шелковой плотной норе. Моя нетерпеливая девочка торопится получить все, что я могу ей дать. Тонкие пальцы скребут коготками от пупка вниз, и я у меня яйца поджимаются.
Так не пойдет.
Зашипев, я перехватываю ее кисти и фиксирую над головой. Любуюсь приподнявшейся грудью, острыми темными сосками, подрагивающим животом.
В каком бреду я мог подумать, что в ней нет ничего особенного?
В ней идеально все. От влажных ресниц и искусанных губ до чувственных изгибов и горячих соков, питающих мой ствол.
Стервоза распахивает глаза, и я проваливаюсь в другое измерение. Где из звуков только шум крови в ушах, из запахов — ее аромат, из картинки — только блеск тела, покрытого испариной. Ведьма забрасывает мне ногу на поясницу, крепче вжимая меня в себя, и приподнимает бедра.
Это пиздец.
Я сейчас кончу, как пацан.
Уткнувшись лбом в ложбинку между плечом и шеей, я прикусываю сливочную кожу и толкаюсь глубже. Тихий стон на грани слышимости срывает последние крепления моего парусника.
Я раздаю на тысячу километров вокруг, сука, заряжу любую электростанцию. Маховик раскручивается, и нет спасения. Мне оно не нужно.
Если бы я мог, я бы сжал, смял, скомкал эту занозу, разодрал себе грудную клетку и запихнул бы ее туда. Навечно.
Нет ничего мучительнее, чем понимать, что ты не владеешь тем, что для тебя дороже всего. Что не можешь ее заставить, что она здесь только потому, что хочет этого сама. И если захочет, встанет и уйдет.
Я зверею от этого.
И папаху рвет начисто.
Два длинных на всю глубину, медленно, чтобы прочувствовать, как она обволакивает меня, и все.
Все.
Все, что мне сейчас нужно: ее руки, цепляющиеся за шею, ее ноги, оплетающие меня, злые Ингины поцелуи, обвиняющие меня. Я набираю скорость, я рвусь туда, в глубину, где нет и не будет места для других.
Нет, Инга! Хуй тебя кто получит!
Чуть меняю наклон, знаю, что там у нее особенное местечко, и моя девочка начинает задыхаться. Мутный взгляд, затянутый пеленой желания, мелькающий между пухлых губ кончик языка. Влажные тугие складочки ласкающие набрякший член.
Страшная смесь похоти, нежности и нужды порабощает меня.
До изнеможения, до ломоты. Только так.
Сплетаясь, растворяясь, мы прокляты друг на друга, обречены.
Моя девочка хнычет, трется об меня всем телом, заставляя хлипкие остатки контроля рассыпаться крошевом, она колотит меня по спине, требуя разрядки. Прости, Инга! Я не дам тебе кончить без меня. Только со мной. Чтобы улететь.
Наша нежность потерялась где-то по пути в этом безудержном марафоне. Жестко стискиваю мягкую плоть, упругие ягодицы, мягкие полушария. Беспощадно терзаю губами сморщенные соски. Малышка тоже не церемонится, но мне плевать на царапины и укусы, которые она оставляет.
Голые инстинкты. Мы зависимы.
Пах горит огнем. Инга дрожит на члене, и я тараню ее раз за разом с влажным бесстыдным звуком. Толкаю к краю бездны.
И за секунду до падения я впиваюсь в горячий рот, заглушая жаркий стон, консервируя его в памяти на генном уровне. Этот момент отпечатывается в моей ДНК.
Втиснувшись рукой между сплетенными телами, нахожу горошину моей принцессы и отправляю ее на вершину.
Вредная Воловецкая мне назло успевает обмякнуть раньше меня, но ничего, малыш. Я выносливый, мне между первым и вторым большой перерыв не нужен.