— И я должен был быть рядом при твоей метаморфозе из студентки в мать, — тихо продолжает Адам. — Хотя… Я бы не позволил бы тебе быть рядом после аварии. Твоему суррогату — да, а тебе — нет.
— Почему? — едва слышно спрашиваю я.
— Ты ведь сама прекрасно знаешь ответ, Мила.
Конечно, знаю. Я не тот человек, с которым Адам мог быть слабым, уязвимым и беспомощным, и мне становится от этого горько.
— Ого, — вздрагиваю от сонного шепота Вани, который проскальзывает в библиотеку.
Озирается вокруг с открытым ртом, и торопливо семенит ко мне под внимательным и пристальным взором Адама.
Неуклюже забирается на меня, вглядывается в лицо и хмурится:
— Болит?
— Уже почти нет.
Складывает губы трубочкой и дует на синяк, а затем отвлекается и шепотом спрашивает:
— А тут есть сказки с картинками?
Перевожу вопросительный взгляд на Адама, который встает и уверенно шагает к шкафу под лестницей.
— Кажется, есть, — приглаживаю растрепанные волосы Вани.
— Вы не ругались? — обеспокоенно шепчет Ваня.
— Нет.
— Это хорошо.
Когда Адам появляется из-под лестницы с большой цветастой книгой, Ваня нетерпеливо ерзает попой по моим коленям.
— Тут на каждой странице картинки, — Адам садится в кресло и показывает Ване обложку.
Это сборник русских сказок, и я сама уже хочу вырвать его из рук Адама, чтобы рассмотреть поближе. Обложка яркая, с золотым тиснением и детальной иллюстрацией: я вижу старушку, у ее ног — колобок, позади сказочный лес.
— Иди, — подталкиваю Ваню в спину.
Он нерешительно подходит к Адаму, который с улыбкой хлопает по коленям. Ваня заползает на него и приваливается в ожидании к его мощной груди. Такой маленький, хрупкий и милый.
— Читаем или только смотрим? — Адам раскрывает книгу.
— Пока только смотрим, — Ваня в любопытстве косит взгляд на страницы.
— Принято. Ты только говори, когда насмотрелся?
— Хорошо, — Ваня касается пальчиками страницы и удивленно шепчет. — Какой злой…
— Это же волк. Ему положено быть злым и голодным.
Ваня хмурится, затем поднимает лицо на Адама и с рыком скалит зубки. Сердце замирает от умиления, которая впрыскивается в кровоток желание схватить и потискать маленького волчонка.
Адам щурится и тоже рычит. У меня по коже мурашки бегут. Ваня смеется, и через секунду они в ожидании смотрят на меня.
— Твоя очередь, — шепчет Адам, и Ваня решительно кивает.
Неуверенно и тихо порыкиваю в желании вскочить и сбежать.
— Ты маме веришь, что она злой и голодный волк? — спрашивает Адам у Вани, и тот мотает головой. — И я не верю. Давай, мама, покажи очень злого зверя.
Медленно набираю носом воздух, обнажаю зубы в оскале, подаюсь чуть вперед и рычу так громко, как только могу. Ваня распахивает глаза, когда я замолкаю, и Адам вздыхает:
— Мама нас уделала.
— Да, — едва слышно отзывается Ваня. — Уделала.
Я встаю и неловко улыбаюсь:
— Пойду водички попью.
И торопливо выхожу из библиотеки. Приваливаюсь к стене и тяжело дышу. Я боюсь Адама и того, что у нас может быть семья, а я так не умею, и меня сейчас распирает то же чувство, что и в детстве, когда приезжал отец. Я хочу его оттолкнуть, закрыться и не подпускать к себе.
Плетусь к лестнице, сажусь на третью ступеньку, и ко мне выходит мама. С хитрой улыбкой и немножко навеселе:
— Может, чайку?
— Я хочу, — переплетаю пальцы в замок и перевожу на нее усталый взгляд, — встретиться с отцом.
Глава 44. Невозможно
— Куда собралась? — в салон машины ныряет Адам. — Опять бежим?
Алексей, его водитель, кидает беглый взгляд в зеркало заднего вида.
— На этот раз тебя что сподвигло на побег? — Адам вглядывается в мой профиль.
— Я хочу встретиться с отцом, — решительно смотрю перед собой. — Я не убегаю. Уж от сына я не убегу.
— Я с тобой.
— Нет, — разворачиваюсь к Адаму. — Это моя встреча.
— Я еду, Мила. Напрашиваться на встречу я не стану и подожду тебя в машине.
— Зачем тебе это?
— Потому что я так решил.
Вряд ли у меня получится вытолкать Адама из его же машины, поэтому я лишь вздыхаю и замолкаю.
— Сына я нашего вручил бабушкам вместе со сказками, — глухо отчитывается Адам, и машина мягко выезжает из гаража. — Дедушка пока морозится.
— А что так?
— Дедушка у нас сложный мужик со своими тараканами, — Адам приглаживает волосы ладонью. — Заинтересованно косится на Ваню, но боится.
— Четырехлетнего мальчишку? — хмыкаю я.
— Не верит, что ему привалило такое счастье, — Адам пожимает плечами. — и свыкается с мыслью, что он теперь дедушка.
— И чтобы он свыкся, ему нужен тест на отцовство, — едко отвечаю я.
— Я не могу запретить тебе обижаться на моего отца, — Адам устало вздыхает. — И он всегда говорит свои подозрения прямо и без увиливаний.
— Я не обижаюсь.
— Да ну?
— Для меня он чужой дядька, а на чужих нет смысла обижаться.
— Я его предупрежу, что ты если обижаешься, то надолго, — Адам смеется. — Знаешь, ты очень тяжелый человек.
— Я знаю, — закрываю глаза и откидываюсь назад. — Такие, как я, старыми девами остаются, и умирают в обществе сорока кошек, но я умудрилась по юности покуролесить.
— С целью озлобиться на всех мужиков, и чтобы было оправдание для гордого одиночества.
— Именно.
— И мне тут неожиданно стало страшно за Ваню.
— В плане того, что я бы задавила его?
— Да.
— Я бы хотела сейчас опровергнуть твои слова, но… — медленно выдыхаю, — я думаю, что это могло бы случиться. Оно ведь произошло бы незаметно, — понижаю голос до зловещего шепота, — и однажды я бы очнулась с тарелкой борща у двери комнаты, в которой сидит тридцатилетний мужик.
— Я все же надеюсь, в нем взыграли бы мои гены, и он бы взбунтовался против заботливой мамочки и борща. Хотя…
Адам замолкает, и я в ожидании смотрю на него.
— Я же не взбунтовался против брака с Дианой, — криво усмехается. — И планы у меня на жизнь были другие.
— Это же какие? — заинтересованно вскидываю бровь.
— Быть дерзким свободным художником на байке. Или музыкантом. Кем-то другим. Меня воротило от всех этих разговоров, что я унаследую дело отца… А по итогу таки произошло.
Пытаюсь представить Адама у мольберта с кисточками или за пианино во фраке, и не получается.
— У моей комнаты с тарелкой борща никто не стоял, но я не смог пойти против семьи и вырваться из нее. Возможно, моя бунтарская жизнь закончилась бы печально и некрасиво.
— То есть у нас есть неиллюзорный шанс вдвоем задавить Ваню? Так? Ты к этому ведешь?
— Я не буду скрывать, что у меня есть в голове образ идеального сына, — тихо отзывается Адам, — и личный сценарий его детства, юности и зрелости, но что-то, мне подсказывает, что реальность будет другой.
— Да, она точно будет другой. Сценарии с детьми не работают. И у Вани и мои гены есть, Адам. И… это же… Короче, это — туши свет. Если они проснутся…
— Если мы вдвоем можем все испортить, то у нас должен быть шанс этого избежать, — Адам хмурится.
— Раз мне от тебя не избавиться, то придется этот шанс искать, — нервно поглаживаю кожаную обивку сидения.
— Нет, не избавиться, — Адам кивает и смотрит перед собой. — И у тебя и без Вани не было бы вариантов.
— Пусть Ваня будет. Я уже и представить себя без него не могу.
— Я тоже.
Хочу съязвить, что маловато времени прошло для того, чтобы Адам проникся чувствами к Ване, но до боли прикусываю язык. Адам — отец моего сына, и он имеет право его любить и говорить, что Ваня ему дорог.
— Хотела какую-то гадость сказать? — приподнимает бровь.
— Так заметно?
— Да.
— Даже синяк не спасает?
— Нет.
— Да, — я опускаю взгляд, — я хотела сказать гадость. Но я ведь сдержалась.
— Когда женщина говорит гадости, ее надо целовать, — неожиданно говорит Алексей, задумчиво глядя на дорогу.
— Тогда их не отучить от оскорблений, — Адам недоуменно смотрит на его затылок.
— Поправочка, не за всякие гадости надо целовать.
— Так за какие целовать?
— Сердце подскажет, — Алексей хмыкает. — Иногда в женских оскорблениях так и сквозит просьба их заткнуть и поцеловать.
Адам переводит на меня взгляд, с угрозой щурится и шепчет:
— Я все твои гадости так и расцениваю.
— Предлагаю помолчать, — чувствую, как краснеют мои уши.
— Молчание женщины — тоже часто призыв к действию, — Алексей легко посмеивается.
— Я вынужден согласиться, — Адам кивает.
— Так, а что женщине надо сделать, чтобы ее оставили в покое? — сердито обращаюсь к Алексею.
— Некоторые женщины сами по себе всегда к чему-то призывают. К поцелуям, ошибкам, глупостям… Таких, по-хорошему, надо обходить стороной, но это практически невозможно.
— Согласен, — Адам не отрывает от моего лица взгляда, — невозможно.
Глава 45. Ты не боролся
В шевелюре отца стало больше седины. Гладко выбрит, как всегда опрятен и причесан волосок к волоску.
— Господи, Мила… — с шепотом встает он из-за стола, когда я подхожу к столику в глубине кафе, — что случилось?
— Счастье материнства, — пожимаю плечами. — Игры с четырехлетками довольны опасны.
Он хочет меня обнять, но спешно сажусь за стол и улыбаюсь. Очень неловкая ситуация. Опешив, он едва заметно хмурится и садится, а я хочу плакать.
Вот просто разрыдаться с воем.
Я поэтому и была против встреч с ним. Его взгляды и слабые улыбки каждый раз вскрывают во мне кровоточащую рану, и я вновь и вновь захлебываюсь в детской обиде.
Когда он решил быть с другой женщиной, я его потеряла.
И зачем я тут? Мне он не вернет детские годы.
— Я мятного чая заказал, — подхватывает чайник и наливает в чашку чая. — Я знаю, ты его любишь.
К горлу подступает ком слез. Знает он. Знает лишь потому, что мама ему все разбалтывает и создает иллюзию того, что он мой отец.