Я хочу уйти. Мне больно. Я опять маленькая девочка, у которого бессовестно украли папу и счастливое детство в полной семье.
— Как Ваня?
Я опускаю взгляд, сцепив пальцы в замок, и шепчу:
— Ты не боролся за меня…
Мой голос тихий и сухой, как тонкая оберточная бумага.
— Мила… — отставляет чайник и замолкает.
Поднимаю взгляд:
— Ты был так нужен мне, — горько усмехаюсь. — Все эти годы. Конечно, ты сейчас прикроешься тем, что я была колючкой, но это не оправдывает тебя. Ты отступил.
— Мила, я… ведь…
— Хотел вернуться? — вскидываю бровь, — и опять есть отговорка. Мама не приняла?
— Я пытался, — его глаза темнеют.
— Плохо пытался, — шепчу я. — Она ведь замуж так и не вышла во второй раз. Да. Возможно, были любовники, но ни в ком из них она не видела мужа.
— Мила, мне жаль, — он сглатывает.
— Ты воспитывал чужих детей, а к родной дочери так и не нашел подхода. К маленькой девочке, которая ждала и верила, что ты вернешься и все будет, как прежде. И мама тоже ждала. Ясно?
Она сидела на кухне с выключенным светом у окна. Одна.
— Ты всегда была и будешь моей дочерью, Кнопочка, — едва слышно шепчет он.
— А ты моим отцом, — слабо улыбаюсь, — но не тем отцом, которым бы мог быть. И не тем дедушкой…
— Мила, ты же была против того, чтобы я…
— Все всегда против тебя, да? — перебиваю его и хмыкаю. — А ты, когда кто-то против, всегда отступаешь. И ты не виноват, ты хороший и ты якобы всегда старался. Очень удобная позиция.
— Ты, как и мама, меня не простишь.
— А толку-то от моего прощения сейчас? — пожимаю плечами. — Я уже сама женщина, пап, сама мать и сама имею дело с мужчиной, который однажды тоже отступил.
Боковым зрением замечаю, что к крыльцу кафе энергично и решительно шагает Адам, который дал мне обещание ждать меня в машине.
— Да чтоб тебя, — обескураженно шепчу я. — Ну, сейчас бы мог не переть танком, блин…
Однажды отступил, а теперь ему и море по колено будет.
— Мила?
Адам все портит. Я не смогу при нем высказать отцу все, что копилось у меня в душе все эти годы.
— Ты был отвратительным отцом, — торопливо шепчу я, зло вглядываюсь в его глаза, — и мужиком тоже не был. Ты мог вернуть маму, семью, если задался целью. Ясно? Да, это было бы сложно, ведь вернуть доверие женщины тяжело, но не невозможно.
Я слышу, как звенят колокольчики над входной дверью кафе.
— И с Ваней ты тоже трусливо стоял в стороне. Да, я была против того, чтобы ты с ним общался, но это лишь потому, что ты просрал близкие отношения со мной. И знаешь что? И даже второй его дедушка, несмотря на его тупые претензии, будет куда лучше, чем ты. Потому что он, мать твою, приехал, как только о нем узнал, и не сбежал после наших с мамой оскорблений и истерик.
— Второй дедушка? — едва слышно отзывается мой отец. Скоро Адам будет у нашего столика. Я столько хочу сказать, но минуты мне будет мало.
— Я знаю, что мама отправляет тебе фотографии Вани, и тебе, похоже, этого достаточно для того, чтобы совесть свою успокоить? Посмотрел на снимки, поумилялся и можно дальше жить не тужить, да?
— Мила, прекрати, — по его лицу пробегает тень. — Ты… — отворачивается к окну, — и выдыхает, — вся в мать.
— Нет, — усмехаюсь я. — Я, будь твоей бывшей женой, фотографии внука хрен бы отправила. Потому что ты не заслужил того, чтобы быть в курсе его маленькой жизни.
— Доброго дня, — раздается мрачный голос Адама за моей спиной.
Я должна была предположить, что обязательно решит покрасоваться перед моим отцом.
— Я помешал вашему разговору, — со скрипом отодвигает стул за спинку и садится, деловито одернув полы пиджака.
— А вы кто? — папа переводит обеспокоенный взгляд на него.
— Не мог я сидеть в машине, — Адам игнорирует вопрос. — Алексея сегодня прямо не заткнуть. Его понесло в очень философские дебри, и я решил ретироваться.
— Погулял бы, — шепчу я, медленно выдыхая.
— Прости, — смотрит тяжелым взглядом на моего отца, — я не смог перебороть, свое любопытство.
— Вы мне ответите, кто вы такой?
— Ну, как не посмотреть на того, кто первым разбил твое сердце, Мила, — Адам недобро щурится. — И кого ты искала в мужчинах.
Глава 46. Я позвоню?
— Да кто ты такой, черт возьми? — отец нервничает под прямым и тяжелым взглядом Адама.
— Второй мужчина, который разбил ее сердце.
Материться охота. Громко и зычно. Замираю, когда Адам неожиданно накрывает мою ладонь и мягко ее сжимает.
Снаружи я будто камень, а внутри что-то настороженно и недоверчиво вздрагивает.
Желание спрятаться за широкую спину Адама и позволить ему меня сейчас защитить перед жестокой реальностью, в которой у меня не было отца, но может быть другой мужчина.
Мужчина, которому можно довериться.
— Так это ты отец Вани? — удивленно приподнимает бровь.
— О котором ты, вероятно, ничего не знаешь, — с насмешкой отвечает Адам. Отец опускает взгляд, молчит долгую минуту и вновь смотрит на меня:
— Я ожидал от отцовства совсем другого, Мила. Я ждал милого розового пупса, а ты была маленьким чудовищем с самого рождения. Я тебя даже на руки взять не мог, потому что ты сразу в крики и визги, будто ты меня возненавидела с первого, своего вздоха.
Я не буду плакать. Не буду.
— И чем старше ты становилась, мне, как отцу, легче не становилось. Ты обижалась, кидалась кашей, кусалась… И лишь иногда у нас выходило поиграть, подурачиться. Я себя с тобой чувствовал, как на минном поле, и любой неверный шаг мог окончиться истерикой.
— Только не говори, что ты ушел из семьи из-за дочери-истерички, — сипло шепчу я.
— Нет… но… когда ко мне подошел Коля и вежливо попросил поиграть с ним в мяч. И за всю игру ни разу не упал на спину с криками и визгами, я был удивлен.
Коля — это сын его любовницы. Он моего возраста. А еще он мерзкий и хитрый говнюк, которому я бы и сейчас с удовольствием откусила нос.
— А я не зря пришел, — Адам откидывается на спинку стула, зло буравя взглядом моего отца, — вы отличный пример, кем не надо быть со своим ребенком.
— Да, я был плохим отцом для тебя, — тоскливо смотрит на меня. — И это чувство несостоятельности и вины всегда со мной. Каждая наша с тобой встреча заканчивается моим поражением.
— Так ты каждую нашу встречу воспринимал, как войну с маленькой девочкой?
— Я рядом с тобой был беспомощным, Мила.
И тут мое внимание переключается на водителя Алексея, который шагает мимо окна, у которого мы сидим. Он косит заинтересованный взгляд на моего отца, а затем, заметив, что я на него смотрю, делает вид, что он тут просто прогуливается.
— Я не был и не смогу стать для тебя героем.
— Ты меня не любил, — тихо отзываюсь я.
— Не говори так.
— Не любил, — повторяю я.
Вот оно логичное объяснение, которое я пыталась найти все эти годы. Мой отец меня не любил.
Поэтому я была слишком громкой, слишком капризной, слишком злой.
— Вот ты опять начинаешь, — отец хмурится.
— Возможно, в тебе было зачатки чувства долга передо мной, — слабо улыбаюсь я. — Но той безусловной любви, в которой нуждается ребенок, в тебе не было. Я должна была правильно играть в мячик, чтобы ты меня полюбил.
Сердце и легкие распирает колючая боль, но я впервые не хочу бежать и прятаться от нее.
Потому что мне есть с кем ее сейчас прожить. С Адамом, который сжимает мою ладонь.
— А за тех, кого не любят, не борются, — шепчу я.
— Мила…
— Я ведь и на руках мамы кричала, и с ней на прогулках падала на спину, и в нее кашей плевалась, — тихо продолжаю я. — И в наших с ней играх я тоже фигней страдала. И она тоже чувствовала себя слабой и беспомощной с маленьким чудовищем, которого родила, но… любила меня. Любила меня неправильной, громкой, капризной. Любой. Для того, чтобы она была рядом, мне не надо было соответствовать рамкам и условиям и что-то ей доказывать.
Мимо опять шагает Алексей и вновь косится на моего отца. Адам медленно выдыхает.
— Что происходит? — едва слышно спрашиваю я у него.
— Не обращай внимания.
— Не надо меня обвинять в том, что я тебя не люблю, — отец сжимает кулаки. — Да, мне с тобой сложно. Ты непростой человек.
— Мне теперь нет смысла обижаться на тебя, — с тихой печалью вглядываюсь в его глаза. — Ты был не в силах дать мне то, что я от тебя ждала. И без разницы, сошелся бы ты вновь с мамой или нет, — закрываю глаза, — я тебя прощаю, — опять всматриваюсь в его лицо, — и я теперь не буду требовать от тебя борьбы за меня, за маму. И не буду прятаться от тебя, пап. Я стану отвечать на твои звонки, как на любые другие. Мне не вычеркнуть тебя из своей жизни, и я… принимаю твою нелюбовь. И такое бывает.
А Алексей тем временем притаился у фонарного столба. Поглядывает в нашу сторону, притворившись, что очень увлеченно копается в смартфоне.
— Я… не этого ждал…
— Я опять не оправдала твоих ожиданий? — горько усмехаюсь я. — Наша встреча должна была закончиться объятиями, улыбками и правильным чаепитием с уютной болтовней? Так?
Он встает, и Адам хмыкает:
— Тактическое отступление?
Отец в ответ лишь едва заметно хмурится.
— Понимаю, — Адам медленно кивает, — у вашей дочери очень завышенные требования к окружающим. Это же возмутительно! Требовать от отца любви.
— Я был рад встретиться, — отец неловко касается моего плеча.
Я знаю, чего он ждет. Что я встану, обниму его и сыграю в то, чего между нами нет. Доверия и тепла между папой и дочкой.
И встаю, потому что мне больше нечего ему доказывать, и принимаю его объятия, в которых много вины, но нет любви.
— Я позвоню?
— Звони.
— А если попрошу еще о встрече?
— Я приду, — киваю я, и папа шагает прочь.
Я оглядываюсь. У двери он оборачивается и выходит.
Я сажусь, и Адам рывком привлекает меня к себе:
— А ну, иди сюда.