— А теперь поплачь, — Адам прижимает меня к себе и душит в объятиях.
— Я не хочу.
— Врушка.
Я медленно выдыхаю, сдерживая обиду и жалость к себе. Нет. Не к себе сегодняшней, а к себе, маленькой девочке, которая отчаянно любила папу и своими капризами пыталась добиться от него объятий.
— Можешь с чувством поплакать, — шепчет Адам.
— Тут люди, — едва слышно отвечаю я.
— Ну и что? Тебе с ними в разведку идти? Или ты клятву давала, что не будешь перед ними плакать?
Задумываюсь, а Адам тем временем ловким рывком приподнимает меня и усаживает к себе на колени.
— Что ты делаешь?
Всматривается в глаза и мягко с нежностью улыбается, а у меня сердце сжимается и готово выпустить из себя накопившееся детское отчаяние.
— Ты замечательная. Была, есть и будешь.
— Прекрати… — мой голос предательски дрожит.
— И тебе очень не повезло с отцом.
У меня подбородок и плечи вздрагивают, и в следующую секунду я с рёвом утыкаюсь ему в шею.
Я — замечательная. И я была замечательной даже тогда, когда плевалась кашей и кричала. Я училась жить, и мне в этом помогала только мама, а папа испугался своей слабости перед капризным ребенком.
Адам покачивает меня в теплых объятиях, и моя маленькая Мила ревет от обиды еще громче. Захлебывается в слезах, вцепившись в рубашку, и самозабвенно выплескивает на сурового и молчаливого мужика истерику, которую должна была прожить много лет назад.
Всхлипы затихают. Воротник Адама и его шея мокрые от моих слез. Хочу сползти с его колен на стул, но он заботливо и аккуратно вытирает мои щеки, вглядываясь в глаза:
— Полегчало?
— Наверное.
— Этому я у тебя научился, — серьезно отвечает он. — Мне надо было Ваню также к себе прижать, когда его накрыло от слюней Конфетки.
Откладывает салфетку и вручает мне чашку с остывшим чаем:
— Любую непонятную ситуацию спасут обнимашки.
Делаю глоток мятного чая, и тихо спрашиваю:
— Ты Ваню любишь?
— Люблю, — тихо отвечает он и не отводит взгляда. — Я его люблю за то, что он есть. И да, это для меня странно, что в маленьком мальчике можно с первого взгляда признать свою кровь.
— И сомнений никаких не было?
— Было недоумение, Мила, — он вздыхает. — Растерянность. Я не могу сказать, что я осознал себя в роли отца, но Ваня — мой.
— Я себя иногда тоже ловлю на недоумении, — сжимаю в ладонях чашку, — и удивлении, что я мама, а я ведь Ваню родила. И это меня всегда пугает.
— Почему?
— Разве мать может удивляться тому, что она мать?
— Ты меня сейчас ставишь в тупик, как это делает мой водитель своим пространственными размышлениями о жизни.
Я правда иногда ловлю себя на диком удивлении, что я мама. Особенно когда Ваня подкатывается ко мне с объятиями и серьезными разговорами о динозаврах. Я родила целого человека, для которого я — мама. И я всегда буду для него мамой.
— Я не помешал? — за стол садится Алексей, водитель Адама, и взволнованно поправляет галстук.
— Помешал, — сердито отвечает, Адам, и я неуклюже перебираюсь с его колен на стул.
Конечно, я краснею, но вся надежда на синяк, который должен скрыть мое смущение.
— Лёш, — Адам недобро щурится, — серьезно, свали в туман.
— Я думаю, что между мной и твоей мамой проскочила искра, — говорит Алексей, и от его неожиданного хмурого признания кашляю, поперхнувшись чаем.
— Да чтоб тебя, — Адам устало откидывается на спинку стула и медленно моргает.
— Сразу оговорюсь, что я тоже в разводе, — Алексей прикладывает руку к груди. — И развелись мы не по причине моей неверности.
Отставляю чашку, и Адам протягивает мне салфетку, которую я прижимаю к влажному пятну на груди.
Так. Моя мама очаровала водителя Адама, когда он за ней приехал? Очень может быть. Она умеет быть вежливой, милой и очень приветливой.
— Я понимаю, что, возможно, мне стоило повременить с этим разговором, но… — Алексей хмурится, — но я должен был сказать о своих намерениях.
— О каких намерениях? — едва слышно спрашиваю я.
— Грубо говоря, приударить за твоей мамой, — деловито отвечает он. — Конечно, я могу потерпеть неудачу… однако обстоятельства вынуждают меня действовать решительно.
— Он серьезно? — в изумлении обращаюсь к Адаму.
— Похоже, что да.
— Так вы туда-сюда тут ходили, потому что оценивали моего отца, как соперника? — вновь смотрю на Алексея, который медленно кивает.
— И как? — насмешливо интересуется Адам.
— Я думаю, что он пройденный этап для Ирины.
— А ты ее будущее? — Адам хмыкает.
— Тут как карты лягут, — Алексей пожимает плечами, — но одно могу сказать точно. Мне было приятно вести разговор с Ириной.
— А с остальными неприятно? — тихо уточняю я.
— С остальными мне всегда неловко, — Алексей встает, оправляет пиджак за лацканы и вежливо улыбается, — если Ирина откажется от чашечки кофе сегодня вечером, то я закрою этот вопрос и мы обо всем забудем.
Десять минут назад я тонула в детских обидах, сожалении, а сейчас меня переключили на тихое удивление.
— Честно сказать, я в глубоком замешательстве, — поднимаю на него обескураженный взгляд.
— И прошу меня за это извинить.
Шагает прочь, а мы с Адамом молча переглядываемся. Минута тишины, и Адам задумчиво вопрошает:
— Твоя мама согласится на чашечку кофе?
Глава 48. Шуточки
— У вас же дочь, — говоря я.
— И? — Алексей меланхолично смотрит на дорогу.
— Вы бы не предупредили меня о том, что хотите пригласить мою маму на чашечку кофе, если бы намерения не были серьезными. На одну ночь.
— И?
Я смотрю на Адама, чтобы он подключился к такому непростому разговору, в котором я уже потерялась.
— Мила хочет узнать, твоя дочь не будет против, если ты вдруг решишь жениться, — спокойно отвечает тот.
— Жениться? — охаю я. — Притормози…
— Она взрослая девочка, — Алексей постукивает пальцами по баранке руля, — и она сама не раз спрашивала, а есть ли у меня женщина. Даже не спрашивала, а требовала, чтобы я… перестал быть мрачным одиноким сычем. Вы сычей видели? Я бы не сказал, что они мрачные. Они испуганные.
— Леш, — вздыхает Адам.
— Я серьезно.
Адам лезет в смартфон, и через несколько секунд показывает мне фотографии каких-то очень испуганных сов.
— Реально испуганные, — хмыкает Адам. — И недоуменные.
— Да, подождите вы со своими сычами, — отмахиваюсь от хохотнувшего Адама. — Почему вы развелись?
— Прошла любовь, — Алексей поглаживает щеку, — завяли помидоры. Только у моей жены.
Я молчу и терпеливо жду дальнейших подробностей, а Алексей не собирается ничего объяснять.
— Лёш, — вздыхает Адам.
— Она однажды за завтраком сказала, что несчастная в браке, — Алексей пожимает плечами. — Что живет не своей жизнью. С изменами вроде как все понятно, а когда твой близкий человек приходит и говорит, что хочет развода, потому что угасает в нем… это шокирует. У моей жены не было никаких обид, требований, обвинений. Она меня тогда даже за руку взяла… И заявила, что любит меня, как брата, а не как мужчину и что так жить нельзя.
К горлу подкатывает болючий ком. Почему такое происходит в жизни? Почему у людей не может быть все просто и хорошо?
— И я согласился, что нельзя, — хмурится, — будто у меня был выбор. Я и сам до этого разговора все понял.
— А дочка?
— Мы все втроем поплакали, — жует губы. — Ночь проговорили. И потом много говорили и опять плакали, — смеется, — да, я умею плакать.
— И правда, не было другого мужчины? — недоверчиво спрашиваю я.
— Нет, не было, — качает головой. — он появился, но только через три года.
Хороший мужик.
— И вам не обидно?
— У меня была мысль после развода спиться, как полагает мужику, которого разлюбили, — Алексей кидает беглый взгляд в зеркало заднего вида, — но у меня ведь дочь.
— И у вас с ней все хорошо?
— Надеюсь, что да.
— Надеетесь?
— Наверное, каждый родитель не может быть уверен в том, что он идеален, — тихо отвечает Алексей. — И нет, я не был просто воскресным папой, Мила. В моей квартире была и всегда будет комната для дочери. Да, она жила на две семьи, и я бы хотел, чтобы все было иначе, но по-другому бы у нас ничего не вышло.
— Мне грустно, — честно говорю я.
— А у вас что с отцом? — Алексей приглаживает волосы.
— А у нас в итоге ничего, — откидываюсь назад и смотрю в окно машины, которая пролетает мимо автозаправки. — И поплакала я не с ним. В который раз.
— Главное, что есть с кем поплакать, — тихо и серьезно отвечает Алексей. — Да, не с отцом, но папа для ребенка — это лишь один из важных пазлов, и если этот пазл не хочет быть в жизни, то и… к черту его, Мила. Не растеряйте другие пазлы и найдите новые. У нас у каждого в жизни есть пустые кусочки, но надо смотреть на картину в целом, а в целом картина может быть очень даже ничего.
— Вы же не обидите мою маму?
Конечно, я не в восторге от того, что Алексей решил “приударить” за моей мамой, но надувать щеки и топать ножками — глупо. Она — женщина, и имеет полное право на чашку кофе с мужчиной, если он ее заинтересовал. И даже на большее, чем кофе.
— Ох, боюсь, Мила, что твоя мама сама любого в силах обидеть, — одобрительно хмыкает Алексей.
— Это не ответ, — сердито отвечаю я.
— У меня нет цели обидеть твою маму. Сейчас я хочу узнать ее поближе.
— Если она будет плакать из-за вас на кухне в одиночестве, Алексей, — зло шепчу я, — то я вам голову оторву.
— Принято.
Может, ему сейчас голову оторвать, чтобы не позволить ему в перспективе стать причиной для ночных слез на кухне в одиночестве?
— Надо сказать, что я тоже люблю вечерами сидеть на кухне, — внезапно говорит Алексей.
— Видишь, — с легкой беззаботностью обращается ко мне Адам, — у них много общего.
— Если он обидит маму, — шепчу я, вглядываясь в его глаза, — ты его уволишь.