— Это… страшно жить с человеком без любви, — ежусь под его взором. — А как же дети? Они же такое чувствуют.
— Я не говорил, что так жить правильно, Мила, но так живут. И я бы жил, потому что… потому что не думал, что можно любить женщину так, что она будет ночами сниться. Брак тогда был для меня возможностью не стать счастливым, а перспективой для укрепления семейного бизнеса. А дети в перспективе были лишь наследниками, и аборт Дианы я воспринял даже не как предательство… Я не знаю, как объяснить. Она оказалась ненадежным партнером в совместном проекте.
— Звучит жутко.
— Да, — Адам кивает. — И вот сейчас я думаю, что мои родители ведь тоже брак заключили не из-за великой любви.
— Но… я не заметила, что они друг друга ненавидят, — неуверенно говорю я. — Мне показалось, что они тепло друг к другу относятся.
— Может, у них стерпелось-слюбилось? — невесело хмыкает.
— Я себя очень неуютно сейчас чувствую.
— А представь каково мне? — Адам проводит пятерней по волосам и смотрит мимо меня. — Обалдеть. Я об этом задумался только сейчас.
Сажусь рядом, а затем придвигаюсь вплотную, чтобы показать, что я рядом. Я-то не могу его себе на коленки посадить и покачать, как маленького мальчика.
— Адам… — нахожу его ладонь и крепко сжимаю. — Но они точно в восторге от Вани… Если это может тебя успокоить, конечно.
— Наверное, они все-таки друг друга любят, — задумчиво шепчет он. — Папа довольно терпелив к маме, хотя она бывает очень назойливой, суетливой и иногда, как присядет на уши, что никто не выдерживает, а папа… ведет с ней диалог. Не пропускает мимо ушей то, что она болтает.
— Если человек слушает другого, то нельзя говорить о равнодушии, — кладу голову на его плечо.
— И она его постоянно дергает, — продолжает Адам. — Могла со встречи выдернуть, чтобы он срочно приехал и посмотрел, какую она шляпку купила.
— Серьезно?
— Я тогда с ней был, — тихо отзывается Адам. — Она меня притащила в офис, всех на уши поставила, где ее муж и потребовала, чтобы секретарь срочно вызвала его. На вопрос в чем причина, она так и ответила. На шляпку посмотреть.
— Ого, — шепчу я.
— А я в этот момент жую ремешок от ее сумки и слюни пускаю.
— И что твой папа?
— Пришел, на шляпку посмотрел и повел ее на встречу, чтобы и остальные посмотрели на ее красивую шляпку, — Адам переводит на меня взгляд, который теплеет от воспоминаний.
— Она пошла?
— Конечно, — Адам кивает. — Все восхитились ее шляпкой и аккуратно сказали, что сыночек жует ее сумку. После этого сумки я не жевал.
— А какая была шляпка? Я же теперь умру от любопытства.
— Красная с черным перышком.
— А сумка?
— Очень вкусная, — серьезно отвечает Адам. — Мама ремешок от этой сумки сохранила.
— Я бы посмотрела.
— У меня очень теплые воспоминания об этом ремешке. Кожа мягкая такая, — Адам улыбается. — Блин…
— Что?
— Кажется, я понял, почему мама носила только эту сумку, — удивленно шепчет он. — так-то сумок у нее было вагон и маленькая тележка.
— Я тебе не верю, что ты был маленьким мальчиком, который жевал мамины сумки, — шепчу я и вглядываюсь в его глаза.
— А еще я резал ее платья на полоски и эти полоски завязывал в бантики на ножках стульев, чтобы было красиво.
— Блин, — смеюсь я. — Мне смешно и больно.
— Вот и мама со слезами смеялась, а я сидел и старательно резал кривые полоски, а потом шел и завязывал бантик.
— А папа?
— Папа… — Адам хмурится. — Он маме покупал такие же платья на замену. Точно… — Адам кивает. — Я помню, как он с пакетами прокрадывался в ее гардеробную и развешивал платья. И просил молчать.
— Он ее любит, Адам, — касаюсь его щеки. — Может, не сразу влюбился по уши, но полюбил. Наверное, они думали, что и у тебя также будет.
— Очень жаль, что не ты была невестой по договоренности, — Адам приближает к моему лицо свое. — Ох, я бы тебя бы заставил себя полюбить.
— Я бы очень сопротивлялась.
И только наши губы почти касаются в поцелуе, нас решительно расталкивает Ваня с тарелкой в руках. Садится между нами и невозмутимо подхватывает с тарелки румяное ребрышко.
— Хочешь? — протягивает Адаму с детской незамутненностью.
Я закусываю губы, чтобы не рассмеяться от вида растерянного Адама, у которого, его сын украл поцелуй.
— Нет, спасибо, — переводит на меня взгляд и шепчет. — Когда у него отбой по расписанию?
— В девять, — Ваня кусает ребрышко и отрывает сочные волокна мяса. — Но перед этим меня надо искупать, почистить зубы и рассказать сказку.
— И этим займется папа? — тихо спрашиваю я.
— Угу — кивает Ваня, и я расплываюсь в ехидной улыбке, когда у Адама вытягивается лицо.
— Ты попал, — едва слышно отзываюсь я, — папуля.
Глава 55. Неправильная жизнь
— У мамы кто-то есть? — спрашивает папа, который решил, что раз мы типа помирились, то мне можно звонить вечером с неудобными вопросами.
— Почему ты спрашиваешь? — прижимаю ухом телефон к плечу и отрезаю от корня имбиря тонкий слайс.
Это точно история о моей маме, ее муже-придурке и Алексее.
— Значит, есть, — папа вздыхает.
— Прости? — откладываю нож и опираюсь рукой о стол.
— Я ей звонил полчаса назад, а на фоне мужской голос. Говорил, что в воду с геранью надо добавить какой-то циркон. Что это?
— Без понятия. Может, удобрение какое? Мама сегодня у соседки урвала росток герани.
— Но ведь цветы у нее всегда вянут.
— Теперь будут цвести, — я почему-то тепло улыбаюсь.
Папа улавливает в моем голосе ласковую радость за маму, и замолкает на несколько секунд.
— Ты, что, решил сейчас очнуться и приревновать бывшую жену? — смеюсь я. — Серьезно? Пап, ты сам женат. Иди и обними свою жену, к которой однажды ушел. Поцелуй ее и успокойся.
— Мила, я… растерян. Я совершил огромную ошибку…
— Не смей совершать вторую, — голос мой становится тверже. — В тебе сейчас самцовость включилась. Твое эго очень тешило то, что у мамы не было серьезных отношений, а теперь ты потерял эксклюзивность. Бесит, да?
Усмехаюсь, но без зла или вредности. На той стороне — мужик, который до сих пор не повзрослел, и его опять ведет на кривую дорожку.
— Кто он?
— Пап, — смеюсь. — Мама сама тебя с ним познакомит, если решит это сделать.
— Я был таким дураком, Мила.
— Вот и не будь им сейчас, — я вздыхаю. — Слушай. Ты ведь стал для чужих детей отцом. Они тебя папой называют… Если ты сейчас взбрыкнешь, то… Давай в твоей истории будет только одна обиженная девочка?
— Прости меня.
— Я тебе высказала все, что во мне накопилось за эти годы, и я тебя простила. Теперь сделай выводы из своей жизни, папа, и не смей портить все во второй семье, в которой ты получил то, чего не нашел у нас с мамой. А то будешь просто эгоистичным паразитом.
— Понимаю, да…
— Меня сейчас устраивает, что ты стал для кого-то хорошим отцом. Как говорится, если где-то убыло, то где-то прибыло, — ковыряю кончиком ножа край деревянной доски. — Порадуйся за маму. Засунь поглубже свое эго, и будь человеком. Я тебя, как дочь, прошу. Она заслуживает счастья и цветущей герани на подоконнике.
— Мама воспитала из тебя умную девочку.
— И скольких нервов ей стоило, — закрываю глаза, — и к тому же уже пришло время становиться умной девочкой, чтобы шагнуть вперед.
— Спокойной ночи, Мила.
— Спокойной.
Откладываю телефон, и меня со спины обнимает Адам, который зарывается носом в волосы.
И обнимает без цели соблазнить, а чтобы поделиться теплом и участием.
— Плакать будешь? — шепчет на ухо.
— Нет, — прижимаюсь к нему. — Я выплакала тебе все свои детские слезы.
— О чем говорили?
— Папа распереживался, что у мамы кто-то появился.
— Поздновато.
— Вот и я о том же.
Разворачиваюсь к нему и касаюсь его щеки.
— Но я бы, наверное, и дряхлым стариком тебе бы житья не дал, — шепчет Адам.
— Да в старости бы ты меня не узнал.
— Узнал бы, — безапелляционно заявляет он. — И ведь я тогда решил поехать по другому маршруту просто так. Без надобности.
— Опять поговорим о судьбе и вселенной?
— Я об этом уже с Ваней поговорил, — Адам тихо смеется. — Он тоже маленький философ. Рассуждал, может ли Конфетка подружиться с белками, а если нет, то почему?
— И почему?
— Он на разгадке этой великой тайны он заснул, — Адам зевает. — И я чуть сам там не заснул, но, — медленно моргает, прогоняя сонливость, — я тебе чай должен.
— Да. Я его уже начала готовить.
— Так не пойдет, — мягко убирает меня в сторону и подхватывает с доски нож. — Только оставишь тебя без присмотра, так ты самодеятельность тут устраиваешь. Отшлепаю.
Косит на меня взгляд и ждет моей реакции.
— Притормози, — шепчу я, а сама чувствую, как краснею от его взгляда. — Что это еще за фантазии.
— Я для порядка и ласково. Тебе понравится.
— Чай, Адам, — с угрозой поднимаю указательный палец к его лицу. — Сейчас мне должен понравиться твой чай.
— Бессердечная.
Лихо подкидывает нож в воздухе и ловко его ловит, чтобы потом крутануть его в пальцах.
— Давай, восхищайся мной.
— Вау, — шепчу я. — Только Ване этот фокус не показывай.
— Мы начнем с палочек, — уверенно перехватывает рукоять ножа и гипнотизирует меня быстрыми и плавными движениями лезвия, которое срезает с имбиря тонкие слайсы.
Медленно отступаю, незаметно умыкнув смартфон со столешницы, и Адам замирает, настороженно глядя на меня:
— Что?
— Продолжай.
Когда Адам возвращается к имбирю, я фотографирую его, чтобы оставить в истории тот момент, как возится на кухне.
— Это точно новый уровень наших отношений, раз ты меня сфотографировать, — закидывает имбирь в стеклянный чайник. — Но ты в следующий раз предупреди, чтобы я попозировал.
Убираю телефон в карман, приваливаюсь к холодильнику, наблюдая за Адамом.