Я в достаточной мере занимался различными видами спорта, которыми занимаются дети моего возраста. Я помогал строить крепости для снежных баталий, а также снежные тюрьмы, в которых мы замуровывали наших пленных, и в которых время от времени замуровывали и меня. Я цеплялся за задник саней, развозящих товары, или «тоббоганов», которые в те дни проезжали по дорогам зимнего Кембриджа, покрытым желтой слякотью. Я взбирался на заборы позади домов и рвал одежду, когда с них падал. Я пытался кататься на детских сдвоенных коньках, но мои лодыжки были слабыми, и я так и не смог кататься на более эффектных взрослых коньках. Я съезжал со спуска на улице Эйвон Хилл и просил тех, кто старше меня, и тех, кто имел привычку заключать пари, позволить мне спуститься на их более быстрых сдвоенных санках. Весной я обшаривал тротуары и дворы в поисках маленьких галек, которые я мог размельчить с помощью кирки, чтобы получить некое подобие краски, и затем я ею расчерчивал «классики» на тротуаре, чтобы играть с моими друзьями. Я прогуливался пешком до Северной части Кембриджа с целью купить в канцелярских магазинах смешные открытки для поздравления с днем Св. Валентина или с Рождеством в зависимости от времени года, а также дешевую карамель и другие очаровательные мелочи, столь важные для очень юных.
Я частенько играл с миниатюрными электрическими двигателями. Как-то я решил сделать такой двигатель, пользуясь инструкциями, изложенными в одной из книг, полученной мною в качестве рождественского подарка. Книга была написана таким образом, как если бы мальчик, имеющий в своем распоряжении механическую мастерскую, вел повествование; и даже если бы у меня была такая мастерская, у меня ни тогда, ни позже не было навыков работы с механизмами, которые я мог бы использовать.
Среди своих игрушек я помню мегафон и калейдоскоп, и волшебный фонарь, а также целый набор увеличительных стекол и простых микроскопов. К волшебному фонарю прилагалось несколько смешных слайдов, которые доставляли такое же удовольствие маленькому мальчику тех лет, какое доставляют современному малышу мультфильмы Уолта Диснея. Мы обычно демонстрировали слайды волшебного фонаря в детской, а плату взимали кнопками.
Как-то мы попытались заработать настоящие деньги, проявив предпринимательскую находчивость. У отца была коллекция фотографий по греческому искусству, которые, похоже, он дал мне, и я попытался продать их в нашей округе. Когда родители выяснили, что я сделал, мне поручили веселенькое дельце собрать их.
Рождество 1901 года было для меня трудным временем. Мне только что исполнилось семь лет. Именно тогда я сделал открытие, что Санта Клаус — это традиционное изобретение взрослых. В то время я уже читал научные книги, хотя и с некоторыми трудностями, и родителям показалось, что ребенок, способный читать такие книги, не должен испытать затруднения в том, чтобы отбросить то, что по их мнению, являлось очевидной сентиментальной выдумкой. Они не учли того, что мир ребенка состоит из фрагментов. Ребенок не отходит далеко от дома, и то, что, может, находится всего в нескольких кварталах от его дома, представляется ему неизведанной территорией, которую он может населять своими фантазиями. Эти фантазии зачастую становятся столь сильными, что даже, когда он заходит за границы ранее неизвестной ему территории, уверенность в собственных фантазиях вынуждает его воспринимать ее географию, какой он ее реально видит, как нечто ошибочное.
То, что истинно относительно физической карты, является также истинным относительно схемы его представлений. У него еще не было возможности провести исследования того, что находится очень далеко от его центральных понятий, ставших его собственными благодаря его жизненному опыту. В промежуточных зонах истинным может быть все, что угодно. То, что для взрослых является вызывающим противоречие в восприятии, для него — это пустое место, которое может быть заполнено самым разнообразным образом. Чтобы заполнить большую часть таких пустот, он должен полагаться на крепкую веру своих родителей. Следовательно, когда миф о Санта Клаусе был рассеян, это вынудило его сделать вывод о том, что он должен полагаться на веру своих родителей лишь в определенных пределах. В дальнейшем, может быть, он не будет принимать то, что они говорят ему, а станет пропускать это через несовершенный критерий собственных суждений.
Весной того года семья опять увеличилась. Родилась моя сестра Берта, и моя мать едва не умерла во время родов. Наш сосед, д-р Тейлор, навещал мою мать. У него была седая борода, и он был пожилым человеком, имеющим двух сыновей, с которыми я иногда играл. Как и раньше, повитухой была Роуз Даффи. У меня была масса фантазий относительно факта рождения, и одна идея была очень странной, мне казалось, что, если можно было бы произнести колдовские заклинания над куклой, скажем куклой, изготовленной из бутылочки для лекарства, то можно было бы получить ребенка.
Такая наивность была примечательной в виду широкого научного кругозора, присущего мне уже в то время; различные биологические статьи, которые я прочел от шести до девяти лет, содержали массу материала о феномене полов у различных животных, в частности, у позвоночных. Я достаточно хорошо понимал основные принципы непрямого деления клетки, знал о делениях яйцеклетки и о сперматозоиде, и о слиянии мужского и женского пронуклеусов. У меня было неплохое представление об эмбриологии и о гастрюляции некоторых низших видов беспозвоночных. Я знал, что эти факты имели какую-то связь с размножением людей, но мои родители не поощряли вопросов на данную тему, и я понимал, что в цепи моих рассуждений было утеряно одно из звеньев. На интеллектуальном уровне у меня было достаточно продвинутое понимание феномена полов как у растений, так и у животных. Но на эмоциональном уровне я оставался равнодушным к этой проблеме настолько, насколько это свойственно ребенку; а может, там, где эта проблема затрагивала меня, она возбуждала во мне лишь замешательство и ужас.
Моя сестра Констанс и я накануне родов заболели корью, что сильно осложнило положение в семье в момент появления Берты. Я не помню, каким образом удавалось ухаживать за нами троими одновременно.
Это было примерно в то время, когда родители попытались проверить, мог ли я в какой-то мере адаптироваться к другим детям, находясь с ними в одной группе. Они отправили меня в унитарную воскресную школу после серьезного протеста, выраженного мною в философских спорах со служителем воскресной школы. Служителя звали д-р Сэмюэль МакКорд Кротерс; он был восхитительным эссеистом и литератором, другом семьи на протяжении многих лет, и спустя двадцать лет после моего пребывания в этой школе он венчал обеих моих сестер. Д-р Кротерс не был шокирован тем, что я с таким пылом отвергал религию, и попытался серьезно воспринять мои аргументы. Как бы то ни было, благодаря его терпению я смог посещать воскресную школу.
В воскресной школе была хорошая библиотека, и я помню, что там были две книги, которые произвели на меня особенно сильное впечатление. Одна из них — это книга Раскина «Король золотой реки» («King of the Golden River»). Много лет спустя, читая его «Современных художников» («Modern Painters»), я ощутил то же самое чувство в отношении его горного пейзажа и нравственных убеждений, которые были знакомы мне из его рассказа для детей. Второй книгой была английская версия французского рассказа восьмидесятых годов под названием «Приключения юного естествоиспытателя в Мексике» («Adventures of a Young Naturalist in Mexico»). Только в этом году я вновь увидел эту книгу и обновил свои впечатления о том роскошном описании буйной растительности тропических лесов мексиканских низменностей.
В воскресной школе было рождественское представление, в котором я должен был так или иначе принимать участие. Меня чрезвычайно смущала необходимость наложения грима и переодевания в специальный костюм; все это вызвало во мне сильное отвращение к разного рода любительским драматическим представлениям, и оно живет во мне и по сей день.
В то лето, которое мы провели в домике в Фоксборо, в ряде номеров журнала «Космополитен» был опубликовал рассказ Г. Дж. Уэллса «Первые люди на Луне» («The First Men in the Moon»). Моя кузина Ольга и я с жадностью читали его, и хотя я не мог оценить всей общественной значимости этого сочинения, хрупкая фигура Великого Лунохода потрясла меня и повергла в шок. Примерно в это же время я прочел «Таинственный Остров» («Mysterious Island») Жюля Верна. Эти две книги стали для меня введением в научную фантастику. Действительно, на протяжении многих лет я оставался aficionado[13] Жюля Верна, и поход в библиотеку в надежде найти еще один томик его сочинений доставлял такое наслаждение, какое сегодняшнее поколение детей вряд ли испытывает от посещения кинотеатра.
Между тем, несмотря на все это, я не являюсь страстным любителем современной научной фантастики. Очень скоро научная фантастика стала официальной и больше не является литературным жанром, дающим автору достаточно свободы и не требующим от него следовать общепризнанным канонам. Я немножко попробовал себя в сочинении художественных произведений на научные темы, но совершенно за пределами рамок монополии жанра научной фантастики. Некоторые авторы, принадлежащие к этой сфере, позволили своей страсти к выдумке взять верх над чувством реальности и позволили использовать себя в качестве проводников различных шарлатанских идей. Утратив свою новизну, научная фантастика стала cliche[14]. Ее нынешняя прилизанность сильно отличается от энтузиазма и яркости, которыми пронизал Жюль Верн окружение, столь романтично описанное Дюма, и от искренности, которая сделала социологические рассуждения Г. Дж. Уэллса приятными и пленительными.
Невзирая на время года, будь то зима или лето, отец много писал, и мне казалось увлекательным следить за его публикациями. Его первая книга «История еврейской литературы» («History of Yiddish Literature») явилась некоторым противопоставлением «Сборнику стихов» («Poems») Морица Розенфельда (увидевшему свет благодаря его помощи). Эта книга вышла слишком рано, чтобы я мог хорошо ее запомнить, но в моей памяти ясно запечатлелась его следующая книга «Антология русской литературы» («Anthology of Russian Literature») в двух томах, которую он сам редактировал, и в основном, сам перевел некоторые ее части. После этой книги с издательством «Дана Эстес и Сыновья» был заклю